Мариинский театр представил оперу Вагнера "Нюрнбергские мейстерзингеры"
Под занавес 240-го сезона худрук театра Валерий Гергиев задумал и реализовал грандиозную историю - "Месяц Рихарда Вагнера в Мариинском".
Проект посвятили 210-летию со дня рождения великого немецкого композитора, которое мир отмечал в мае этого года. "Нюрнбергские мейстерзингеры" долго отсутствовала в "вагнериане" петербуржцев. Этот гештальт закрыла премьера на Новой сцене Мариинки: за дирижерским пультом, естественно, Валерий Гергиев, режиссер-постановщик Константин Балакин, сценограф и художник по костюмам Елена Вершинина.
Самая светлая, полная восхитительных мелодий опера Вагнера задумывалась автором в качестве небольшой комической преамбулы о соревновании певцов-ремесленников к состязанию певцов-рыцарей в "Тангейзере". Однако "Нюрнбергские мейстерзингеры" превратились не только в самостоятельную, но и самую продолжительную (около шести часов) вагнеровскую оперу о любви и таланте, о поэзии и поэтах, о традициях и творчестве, о ремесле и вдохновении. Действие разворачивается накануне Дня Иоанна (речь о Иоанне Крестителе, покровителе музыкантов и ремесленников). Сюжет придуман композитором. Рихард Вагнер досконально изучил созданную в конце XVII века книгу Иоганна Кристофа Вагензейля, вписав в либретто имена реально живших людей. Так среди главных героев появились мудрый башмачник и поэт Ганс Сакс - подлинное историческое лицо; в образе же Вальтера фон Штольцинга - художественное воплощение alter ego автора. Но без богов, мифологии и чего-то сверхъестественного - кроме таланта. Абсолютная редкость для вагнеровской партитуры: все остаются живы и даже счастливы. Феноменальное авторское великодушие.
Опера "Нюрнбергские мейстерзингеры" - размышление о том, что есть традиция и почему ее время от времени все же следует подвергать ревизии
Монументальная и многофигурная опера в творческой биографии композитора располагается между "Тристаном и Изольдой" и "Зигфридом". Ее мировая премьера состоялась в июне 1868 года на подмостках Мюнхенского придворного театра- первое представление, говорят, стало триумфом. На спектакле Вагнер сидел в ложе с баварским королем Людвигом II, который взял под покровительство бедствующего композитора и которому Вагнер и посвятил свое сочинение.
До дня сегодняшнего в Мариинском театре оперу ставили дважды: в 1914 году и в 1926-м. В обоих случаях "Нюрнбергских мастеров пения" исполняли на русском языке, в переводе Виктора Коломийцева. Ныне, спустя 155 лет после сценического рождения оперы, спектакль сделан не только на языке оригинала, но и с редким по современной театральной моде постановочным уважением к этому самому оригиналу. Тут нет яркого режиссерского высказывания, но есть стремление дать раскрыться глубинам оперы, как бутону, не под натиском привнесенных событий, а лишь под воздействием музыкальной драматургии на фоне "реальной", но с роскошными костюмами и эффектным светом (художник Ирина Вторникова), а не фантасмагорической картинки. И шесть часов оперы пролетают как одно мгновение.
С первых тактов знаменитой увертюры, что идет на закрытом (к сожалению, "дежурном") занавесе, оркестр творит чудо, погружая в абсолютную красоту. В насыщенной полифонической ткани звучание оркестра ясное и воздушное. А сложнейшая "потасовочная фуга" в конце второго действия становится одним из самых запоминающихся музыкальных впечатлений.
При этом вокальные работы в своем большинстве оставляют ощущение полуготовности. Певцам не всегда хватает четкой дикции, интонационной и ансамблевой точности. Но в целом титанический марафон: Михаил Петренко (Ганс Сакс), Сергей Скороходов (Вальтер), Ирина Чурилова (Ева), Ярослав Петряник (Бекмессер), Евгений Никитин (Погнер), Андрей Попов (Давид), Анна Кикнадзе (Магдалена), выдерживают достойно с доминантой комического настроения над лирическим, не говоря уж о философском. Хотя в финале режиссер все же делает попытку эффектной контекстной цитаты: белое сухое дерево, как Белое древо Гондора из саги "Властелин колец".
"Нюрнбергские мейстерзингеры" - это размышление о том, что есть традиция и почему ее время от времени все же следует подвергать ревизии, дабы она не превратилась в свод мертвых правил или, по Вагнеру, "форму без содержания".