Что объединяет нон-конформиста Анатолия Зверева с коллекционером Георгием Костаки, а Бориса Свешникова с покорением космоса?

В Мраморном дворце Русского музея показывают коллекцию неофициального искусства из собрания Наталии Опалевой, основательницы и директора Музея AZ. Выставка "Параллельные вселенные.

От абстракции к артефакту" объединила 220 работ 36 художников (это примерно десятая часть собрания) и заняла дворцовую анфиладу третьего этажа. Хотя в фокусе внимания коллекционера творчество "шестидесятников", а основным ядром выставки заявлена абстракция, этот проект не сводится к одному знаменателю. И название - "Параллельные вселенные" - это подчеркивает.

Впрочем, были места, где эти непересекающиеся миры встречались.

Мечты о музее Зверева

Речь, конечно, о коллекционерах. Не случайно едва ли не первой встречает зрителя на выставке увеличенная архивная фотография 1977 года, сделанная Игорем Пальминым на прощальном приеме, устроенном Георгием Костаки перед отъездом из СССР в Грецию. В центре - печальный Костаки, утирающий платком слезы, вокруг него теснятся Владимир Яковлев, Владимир Вейсберг, Владимир Немухин, Эдуард Штейнберг, Франциско Инфанте… Для нынешней выставки эта отсылка к коллекции Георгия Костаки - из числа ключевых.

Речь не только о провенансе работ, например, серии супрематических композиций Анатолия Зверева, написанных, как рассказывают, "на слабо". Эти рисунки гуашью - из числа работ, переданных Аликой Костаки в дар создательнице Музея AZ. Костаки мечтал, чтобы был музей Зверева. Говорят, показав супрематические работы Малевича, Костаки поинтересовался у Анатолия Тимофеевича, мол, не слабо ли замахнуться на самого Казимира, супрематиста, Малевича. Правда ли это, трудно сказать. Но как бы то ни было, черно-белые листы, где круги, углы и прямоугольники скорее взрывают черное пространство, чем летят в неведомые белые дали, написанные Зверевым в 1950-х, знаменуют начало экспозиции.

Не менее важно, что хлебосольный дом Костаки был и местом встречи молодых художников с искусством русского авангарда. Кроме запасников Третьяковской галереи, квартира коллекционера была еще одним местом в Москве, где можно было "живьем" увидеть работы Любови Поповой, Ивана Клюна, Ивана Кудряшова, Наталии Гончаровой… Этот опыт встречи с другим искусством, не имевшим ничего общего ни с обветшавшими догмами соцреализма, ни с только что написанными лозунгами за окном, отзывался позже в работах мастеров "второго авангарда", как определил "нон-конформистов" Михаил Гробман.

Встреча со "вторым авангардом"

Коллекция Наталии Опалевой в свою очередь предлагает нам на выставке встречу с художниками 1960-х-1980-х, тем самым "вторым авангардом", искусство которого вырастало не благодаря, а вопреки начальственным окрикам, отсутствию официальных выставок и заказов от худфонда.

Эти две линии: наследование опыта радикального искусства начала ХХ века и противостояние давлению идеологии советской системы после 1950-х - очерчивали границы искусства, что искало язык для разговора со временем и вечностью. В любом случае эти линии были внешними по отношению к художникам оттепели и познесоветского времени. Выставка "Параллельные миры. От абстракции к артефакту" предлагает взглянуть не на внешний контур этих художественных миров, а на внутренние переклички, рифмы, сближения…

В основе одних из этих сближений - интерес к толще времени, к архаике древних письмен, к руинам вещей и пространствам древних городов, которые, меняясь, остаются прежними. Так намечается в первом зале диалог между полотном Плавинского "Ураган времени", где складки холста вздыблены, как горные массивы, его же образом "Алтаря Кносского дворца" с торчащими рогами Минотавра, и растянутой шкурой "Джокера" Владимира Немухина, где карточный стол оборачивается шкурой быка… Палимпсест триптиха "Древнерусская рукопись" Плавинского откликается в коллаже Евгения Рухина. Стершееся золотое шитье, чеканка иконных ликов, прорехи холста и огненные всполохи краски словно явились из иного бытия. Фактура этих работ словно обещает прикосновение к тайнам метафизики.

Рядом с ними ритмика овалов, кругов, теней, что завораживает в работах Риммы Заневской, может показаться холодноватой. Но за идеальной выверенностью формы, чистотой линий, четким языком теней проступают образы предметов, словно эйдосы в Платоновой пещере. Работы Риммы Заневской оказываются идеальными собеседниками как для страстной пылающей абстракции Лидии Мастерковой, так и для ее же черно-белой серии, посвященной Марине Цветаевой. В цветаевской серии образы будильника-времени, объектива фотокамеры и глаза цветка, созданные наложением белых листов, приоткрывают в глубине таинственное письмо тушью… Аскетичные, предельно сдержанные работы Заневской вступают в диалог и с тончайшими абстрактными пейзажами Игоря Вулоха, и с выверенной строгой геометрией Михаила Чернышева, и с "паническим реализмом" коллажей Петра Беленка.

Треугольник с тремя прямыми углами

Абстракция для художников послеоттепельной поры была вроде корабля, что был способен бороздить просторы иных миров, но мог пригодиться и для создания товарных знаков и интересных конструкций. Достаточно взглянуть на работы Михаила Шварцмана или на скульптуру "Мебиус" Вячеслава Колейчука, чтобы понять, что они делали "невозможный объект" (вроде треугольника с тремя прямыми углами) возможным. Эти задачи, с одной точки зрения, требовали воображения художника, с другой - инженерного и математического расчета. И от красоты этого решения до сих пор перехватывает дух.

Понятно, что от этих работ лишь шаг до сопряжения прозрений художников и открытий эпохи научно-технической революции. Космос, предчувствием которым жили философы и художники начала ХХ века, в 1960-х годах стал реальностью. Самое удивительное, что выставка помогает увидеть эти сопряжения там, где их вовсе не ждешь. Не только в "Сигнальных системах" Злотникова, монументальных формулах бытия Владимира Янкилевского, скульптурах Игоря Шелковского, но и, например, в синеве "Пустыря" Бориса Свешникова. Просто Свешников протягивает руку не кибернетикам и конструктивистам, а врубелевскому "Демону" с его надмирным полетом и вечным падением.

Космос, который "предчувствуют" Борис Свешников и Александр Ней, создающий ажурные терракотовые головки нездешних красавиц, не имеет ничего общего с фэнтази или "Пятым элементом". Он живет где-то рядом: между пустырем, на который опускается ангел, крышами домов Лионозова, которые рисует Оскар Рабин, и простодушными пронзительными мирами Валентины Крапивницкой, Владимира Яковлева, Леонида Пурыгина, прозрениями Сергея Бордачева, Марлена Шпиндлера…

В финальном зале эти переклички, рифмы собираются, словно аккорд. Здесь образы "Спиралей" Франциско Инфанте, картины Юло Соостера и видео "Реконструкции звездного неба" от Платона Инфанте встречаются со скульптурами "Гермы. Космос" (2020) Гриши Брускина. Гермы - каменные колонны, увенчанные головой Гермеса. Их греки в античности ставили на границах своих земель. У Брускина вместо Гермеса посланцем земного мира предстают "роботы" с тарелками антен и телескопов на головах. "Ураган времени", который написал Дмитрий Плавинский, вынес нас к границам планеты и космоса. Что дальше, кто ж знает. Но "Гермы" для будущих археологов с других планет уже готовы.