Песнь о княгине Евпраксии
В свет уже вышло две отдельные книги – составные части поэмы "И непобедимы будете". Первую часть "Книжная лавка "Ревизора.ru" представляла своим читателям ранее. Начальная поэма "Из жития князей Олега и Дмитрия" была посвящена князю Олегу Рязанскому и спорному до сих пор и болезненному для многих, в том числе для поэта Татьяны Бочаровой, вопросу о том, был ли Олег Иванович предателем Руси. Вправду ли он не пришел на подмогу Дмитрию Донскому на Куликовской битве в 1380 году?.. Бочарова по образованию врач, но, взявшись за поэму, она специально изучала исторические источники и литературу и на их основании сделала собственный вывод: отступничество Олега – вовсе не непреложный факт. Вторая книга поэмы – "Повесть о жизни рязанских князей Юрия и Фёдора" – гласит о черной године разорения Рязани и ее окрестностей Батыем зимой 1237 года. А третья книга пока носит рабочее название "Афимья и Наталья" – в честь двух невест царя Алексея Михайловича Тишайшего. Первой не суждено было стать супругой, зато вторая, выйдя за венценосца замуж, произвела на свет царя-реформатора Петра Великого. Но о третьей книге мы, надеюсь, будем говорить в свое время. Пока же рассмотрим поэму "Повесть о жизни рязанских князей Юрия и Фёдора". Её центральный момент – гибель молодой княгини Евпраксии, которая совершила самоубийство вместе с маленьким сыном, узнав о гибели мужа в ордынском стане. Поэма состоит из 15-ти глав единого хронологического и фактографического полотна, где связываются события 1237 года с последовавшим в 1778 году учреждением Переяславль-Рязанской губернии и возвращением её столице древнего имени Рязань. В поэму вписаны три отрывка из исторических документов. Два из них – из "Повести о разорении Рязани Батыем", это фрагменты о пришествии татаро-монголов на Русь и о снаряжении князя Фёдора Юрьевича в Орду: "И пришел князь Федор Юрьевич на реку на Воронеж к царю Батыю, и принес ему дары, и молил царя, чтоб не воевал Рязанской земли". Третий же – цитата из указа Екатерины II о новом административно-территориальном и образовании и присвоении граду имени Рязань. Некоторые стихотворные главы предварены краткими прозаическими вступлениями, создающими мизансцену и визуальный ряд описания (они точно ремарки в пьесе и вполне уместные и "зримые"): "Морозной ночью к княжескому терему в городе Красном (Зарайске) подъехали крытые сани в сопровождении шести всадников. Из саней вышла, вся в черном, княгиня Агриппина, свекровь Евпраксии". В поэму сплетены тексты разной стилистики. Автору было явно сложно работать со столь непохожими друг на друга отрывками – но надо отдать должное тому, как она соблюдает гармонию. Как удачу поэтессы отмечу переход в некоторых главах на белые стихи, лучше сочетающиеся со средневековым текстом и его внутренней ритмикой: С малым отрядом князь Фёдор явился В ставку Батыя на речку Воронеж, Ханские нукеры грубо забрали Копья, мечи и ножи у рязанцев. В белый шатер из верблюжьего меха Фёдор шагнул, поклонившись по пояс. Хан восседал на расшитых подушках, Взгляд из-под век был тяжёлым и злобным. Лучший, на мой взгляд, эпизод поэмы – строки о гибели Евпраксии из двухчастной главы, которая так и озаглавлена: "Евпраксия". В первой части главы молодая княгиня узнает от свекрови о том, что их муж и сын казнен нукерами Батыя. Во второй она, проводив Агриппину, не может совладать со своими чувствами. Стихотворный размер между частями меняется внезапно с трехстопного дактиля на двухстопный амфибрахий. Оттого завязка звучит раздумчиво и едва ли не тягуче, а кульминация и развязка – легко и стремительно. Ритм сбивается так отчётливо, что невозможно не обратить на это внимание. Что помогает "включиться" в повествование, движущееся к апогею, как при чтении текста с листа, так и на слух (на презентации книги коллеги Бочаровой помогли ей прочитать поэму на разные голоса и в лицах, и это было хорошо найдено). Во граде во Красном Евпраксия плачет, С Иванушкой-сыном Остались одне, По звездному небу Супруг её скачет На белом и быстром, Ретивом коне... Глава – это восхождение Евпраксии с ребенком на колокольню храма во имя святителя Николая, где хранится его чудотворный образ, впоследствии названный "Николой Зарайским". Пока еще город носит имя Красный, а его переименованию в Зарайск способствовало то событие, свидетелями которого в этих стихах становятся читатели: овдовевшая княгиня поднимается на башню, чтобы броситься с неё и "заразиться" (разбиться) до смерти. Город после этого прозвали "Заразск", в современной орфографии – Зарайск. В поэме настойчиво повторяется тревожный рефрен "Ступень за ступенью". Ступень за ступенью. – Не я это плачу. Ступень за ступенью. – Метель за стеной. – А всадников много, Не наши, чужие, Текут, словно море С чужих берегов, Врываются в город И все, кто живые, С последней молитвой Встречают врагов… Кончина Евпраксии описана драматично и эмоционально, с неподдельным чувством сострадания автора героине. Здесь все движения души оправданы, а стиль изложения им соответствует. Именно поэтому этот момент – смысловая и энергетическая кульминация поэмы и ее наиболее удавшийся фрагмент. Другие страницы поэмы местами несколько слащавы, словно бы лубочны, слишком откровенно противопоставляя благоденствие домонгольской Руси разрушительному хаосу нашествия и его трагичным для страны последствиям. Николай-Чудотворец, Угодник, Был внесен с песнопением в храм. Светлый, солнечный лик Чудотворца Мироточил святую слезу, И сияло над куполом солнце, Провожая на запад грозу, – так рисует автор пришествие образа Николая Угодника в город Красный. Благолепие христианского бытия контрастирует с изображением Батыева воинства: Шёл грозный монгол, душегуб желтолицый, Ему было мало и крови, и царств, И власти, и злата, шелков и наложниц, Рабынь белокосых, склонившихся ниц, И жён луноликих, восточных безбожниц, Срывавших подвески с убитых девиц. Возможно, черно-белая "бинарность" описаний восходит к принципу историзма и отражает представление средневекового русича о своих исторических антагонистах. И еще – человечество обычно "Золотой век" ищет в прошлом и склонно идеализировать былое. Татьяна Бочарова. Но поэму Татьяны Бочаровой заведомо нельзя считать сугубо историческим исследованием и констатацией фактов. Дело даже не в том, что это художественный текст, а не труд изыскателя. Просто вся эпоха начала татаро-монгольского ига отличается слабой источниковой базой, не позволяющей, увы, составить полномерную и объективную картину. Точка зрения официальной историографии о трагедиях 1237 года базируется не столько на летописях (которых немного, и они порой даже противоречат друг другу), сколько на исторической публицистике. Ведь даже "Повесть о разорении Рязани Батыем" считается в научном мире не историческим источником, в отличие от летописей, а произведением древнерусской литературы, входящим в цикл рязанских повестей о Николе Заразском. Специалисты во главе со знаменитым академиком Дмитрием Лихачёвым считают "Повесть…" лучшим после "Слова о полку Игореве" средневековым русским литературным текстом. Ключевое слово – литературным. К тому же самые ранние списки "Повести…" датируются концом XVI века. Она создавалась спустя три с половиной столетия после того, как Батый покорил Русь. По мнению исследователей, повесть содержит ряд данных, подтвержденных летописными хрониками. Но много в ней и уникальных деталей, которые могут быть как свидетельством очевидцев, так и литературным конструированием. Они введены в научный оборот в качестве дополнений к общей картине монгольского нашествия на Русь, но полемика об их достоверности не изжита по сей день. К таким повествованиям относится, к примеру, рейд Евпатия Коловрата в тылы Батыя. Более того! Нет уверенности и в существовании и личности рязанского князя Юрия, якобы возглавившего сопротивление монголам на первом этапе их нашествия на Русь и павшего в битве с захватчиками Рязани 21 декабря 1237 года. Его называют в разных источниках и трудах то Юрий Ингваревич, то Юрий Игоревич. Некоторые ученые считают этого князя вымышленным персонажем и ищут ему вероятных "прототипов" среди правителей и военачальников того периода. Что же до сына князя Фёдора Юрьевича, в поэме получившего от отца город Красный в княжение и никейскую царевну Евпраксию в жены, его справочники прямо именуют полулегендарным персонажем. И если допустить, что не было ни отца, ни сына, то не было и Евпраксии с ее самопожертвованием (есть научные доказательства сомнительности предложенной "Повестью о разорении Рязани Батыем" биографии юной женщины). Да и взятие Старой Рязани Батыя могло иметь совершенно другой вид (хотя в любом случае кровавый и жестокий). Но значимо то, что, несмотря на акт суицида, страшный грех для верующих, княгиня Евпраксия вместе с сыном и мужем почитается Русской православной церковью как мученица, и её память совершают в Соборе Рязанских святых. То, что не могут доказать историки, с успехом развивают писатели. В хрестоматийной трилогии Василия Яна "Чингисхан", "Батый" и "К последнему морю", с которой у большинства советских школьников начиналось представление о приходе татаро-монгол на Русь, легенды о гибели Евпраксии и о подвиге Коловрата занимают достойное место. Ведь они так красивы!.. Художественная форма лишь усиливает впечатление пронзительности первого и героизма второго. Падение Рязани перед ордами захватчиков волновало многих русских авторов. Традиция эта заложена Львом Меем и его поэмой "Песнь про боярина Евпатия Коловрата", написанной в середине XIX века имитацией былинного лада. В ней звучат оба интересующие нас предания. К слову, в конце 1840-х — начале 1850-х годов Лев Мей жил в имении своих родных в селе Остроухово на территории современного Захаровского района Рязанской области, и на этом основании энциклопедия "Писатели Рязанского края" причисляет его к таковым. Но вряд ли интерес Мея к Евпраксии и Коловрату был вызван только лишь местоцентризмом. Просто мимо таких, как выражаются иные писатели, "самоигральных" историй умелый литератор не может пройти. Автор историко-популярной книги в стихах "Наша древняя столица" Наталья Кончаловская не имела рязанских корней, писала в основном об истории Москвы, но в главе "Разоряя города, шла монгольская орда" рассказала об уничтожении Рязани, с которого началось татаро-монгольское иго. И допустила ошибку: сделала Фёдора (не его отца) рязанским князем и "поместила" смертельное падение Евпраксии на центральную площадь Рязани, а не Зарайска. Это не мешает поэме Кончаловской входить в список ста лучших отечественных книг для детского чтения. Татьяна Бочарова тоже осмелилась на художественную вольность (по крайней мере, относительно трактовки Яна). У нее в стихах Евпраксия бросается с высоты, уже видя татарскую резню на улицах Красного и гибель своих подданных – не только от горя по мужу, но и страшась бесчестья или плена, а может быть, даже настигаемая врагами: …Послушай, послушай, Как жутко смеётся Внизу супостат. Поэтесса перекликается с картиной неизвестного автора XIX века "Евпраксия", где бедная княгиня с младенцем стоит на краю крыши, а преследователь появляется в оконном проеме. У Яна она выбросилась из верхнего окна терема, услышав страшную весть об убиении Фёдора. Как было взаправду? Никто не знает, да и было ли?.. Как литературно убедительнее? Дело в способности автора выстроить повествование так, чтобы ему доверял читатель. Татьяна Бочарова проникновенно поделилась собственным видением. Как и в поэме "Из жития князей Олега и Дмитрия", Бочарова применила удачный прием, защищающий ее от возможных упреков в исторической недостоверности или незнании. Её поэма "Повесть о жизни рязанских князей Юрия и Фёдора" начинается не с них: "Настоятель Спас-Зарецкого монастыря отец Александр и юный дворянин Михаил Кречетников, оставив повозку возле Троицкого мужского монастыря по случаю распутицы, добираются на лодке по реке Плетёнке в Оку, далее по Оке в село Заречье". Монах сообщает юноше о том, что после гибели Рязани земля, на которой они находятся, "ничейная, гуляет по себе", а отрок делится сновидением, что посетило его накануне ночью: - Ночью приснился мне всадник безмолвный, Порванный плащ был на нем и кольчуга, Конь лишь один – белогривый и резвый – Вздрагивал, молнией вдруг озаренный. Всадник поднёс мне икону Николы, Сам образок мне повесил на шею, Я-то зажмурился лишь на мгновенье, А уж и всадника не было вовсе. Вот, погляди, образок-то на мне… Отец Александр: - Ты береги, образок этот ценный, Сам Юрий-князь им тебя одарил… Как будущему генерал-губернатору трёх территорий (свежеобразованных Калужской, Тульской и Рязанской губерний) Михаилу Кречетникову приснился князь Юрий, так и автору словно бы "снится" вся последующая история процветания и гибели княжьего рода. Доподлинным фактом является учреждение Рязанской губернии императорским указом 28 февраля 1778 года – и к обстоятельствам принятия указа поэтесса подводит свою повесть. Историческая реконструкция "закольцована" реальной фигурой Кречетникова, а все, что в области "сновидения", происходит по своим законам. Однако же повествование представляет древнюю русскую историю в героической тональности – и это хорошо. Для патриотического воспитания юношества актуальны как раз такие колоритные, красочные, идейно наполненные и четко делящие мир на добро и зло исторические произведения.
