Учил и помогал выживать
В истории «Вечерней Москвы» немало любопытных эпизодов. Один из них связан с поэтом Осипом Мандельштамом. Для многих будет открытием, что он руководил в газете кружком рабкором*.
Осип Мандельштам работал в «Вечерней Москве» недолго, судя по всему, с января до марта 1930 года. Но отношения с редакцией у него сложились раньше. В 1928 году грянул скандал: выпустившее роман Шарля де Костера «Тиль Уленшпигель» издательство «Земля и фабрика» указало Мандельштама как автора перевода, тогда как он лишь отредактировал переводы Василия Карякина и Аркадия Горнфельда. Узнав о случившемся, Мандельштам распереживался, извинился перед Горнфельдом, но скандал не затих: Горнфельд напечатал в ленинградской «Красной вечерней газете» гневное письмо с обвинением поэта в плагиате и высказал недовольство его работой с текстом. Ответ Мандельштама напечатала «Вечерняя Москва», но мира опять не случилось: Горнфельд не успокоился и написал в «Вечерку» ответ. Тогда было принято решение не продолжать зашедший в тупик диспут. А через два года Осип Мандельштам появился в «Вечерке» в другом качестве. В каком — рассказывает писатель Вячеслав Недошивин.
— Вячеслав Михайлович, вы — исследователь литературных адресов. Какие места столицы связаны с именем Мандельштама?
— Я нашел 23 адреса, где жил или останавливался в Москве великий Осип Мандельштам. Где обитал, переехав с женой в Москву, где поссорился с чекистом Блюмкиным, где его арестовали в первый раз за стихи о Сталине.
— Объявление Осипа Эмильевича о том, что он хочет снять «комнату в центре города со всеми удобствами за 100 рублей в месяц», опубликовала «Вечерка» 1 октября 1929 года. Мы его нашли. И жил он в итоге…
— В сохранившемся доме № 18/13 на Малой Бронной.
— В большинстве справочных статей и материалов о Мандельштаме нет ни слова о том, что он где-то работал…
— Уверен, мало кто знает ныне, что он успел поработать литконсультантом «Московского комсомольца», «Рабочей газеты», журнала «Пятидневка» и «Вечерней Москвы». Кстати, все эти и другие издания в конце 1920-х годов располагались в здании, которое и ныне стоит на Тверской улице. Дом № 5/6 — ныне Театр им. Ермоловой. Здание знаменитое, когда-то на его месте с 1793 года стоял дом тайного советника А. С. Мусина-Пушкина, а потом князей Долгоруковых. С 1918 года, после очередной перестройки здания, здесь разместился «Дом Центропечати», набитый под завязку всевозможными советскими изданиями. Вот здесь и работал в 1929–1930 годах Осип Мандельштам: сначала четыре месяца в «Московском комсомольце», а потом — в «Вечерней Москве». Надежда Мандельштам, жена поэта, писала, что в этом доме «все вместе называлось «комбинатом», а управлял им «лихач-хозяйственник» Гибер». В комбинат входили редакции, театрик, ресторан и распределитель. Рядом с раздачей продуктов в распределителе, говорят, висело объявление «Народовольцам без очереди». Публика это иначе как шутку и не воспринимала.
Кстати, этот дом, место единственной службы поэта в Москве, он, будучи в растерзанном состоянии из-за постоянных нападок на него (в это время как раз вышел запрет на его стихи), вскоре назовет «желтой больницей комсомольского пассажа». Хотя именно здесь очень доброжелательно относились к авторам.
— Кружки рабкоров в 1920-х годах создавались массово. Какие же функции возлагались на поэта в редакциях?
— Обратимся вновь к воспоминаниям Надежды Мандельштам: «У него просили, чтобы он снабжал редакцию и ее сотрудников «культурой», — писала она. Поэт завел в газетах еженедельную «Литературную страницу», писал рецензии, консультировал молодых поэтов. Лентяев, пишут, не терпел. Иногда спрашивал у молодых, что они читали: «Панферова «Бруски» прочитали? А Кочина «Девки»? Как же так — не успели? Непременно прочтите…» Примечательны и воспоминания упомянутого Николая Кочина: «Никакого величия, позы, тихий ровный голос, ординарная внешность провинциального учителя, умное лицо без улыбки, скорбные глаза». А требовал он от учеников того же, о чем и опубликовал в газете личное обращение: «Товарищи начинающие писатели! Не становитесь на ходули, избегайте гениальничания, вычурности, внешней красивости...»
Но меня поразило, что он, кому платили здесь копейки (жена вспоминала, что заработка его хватало на несколько дней), кто сам не ел досыта, финансово помогал поэтам. Иван Пулькин, сотрудник «МК», вспоминал, что он цеплялся к молодым, толпящимся у его рабочего стола: «У вас на трамвай есть? Вы обедали сегодня? Вот возьмите — осталась мелочь...» И, протягивая горсть монет, отворачивался, чтобы не видеть смущения берущих. «Одним... раздавал... мелочь, другим устраивал ночлег, третьим выпадало угощение в буфете: чай с пирожным или полный завтрак. Осип Эмильевич никогда не ходил завтракать в одиночку. Будто ненароком, невзначай, всегда прихватывал с собой... в буфет двух-трех «начинающих».
Уйдя из «МК» (газета закрылась в начале 1930 года), Мандельштам стал сотрудничать в журнале «Пятидневка», где правил статьи, заметки, отвечал на письма читателей и одновременно вел рабкоровский кружок в «Вечерней Москве».
— Да, он писал: «Веду рабкоровский кружок в «Вечерней Москве», дружу с рабочей молодежью…». И в воспоминаниях о Мандельштаме Александра Глухова-Щуринского он предстает как истинный друг молодых. «Он никогда не отворачивался от своего века, а работа его в газете, живое повседневное общение с творческой молодежью, — все это связывало его многими нитями с советской действительностью», — писал он.
— Забавно, но именно в «Вечерке» Щуринский признался ему как-то: «Хочу писать стихи». Мандельштам в ответ всплеснул руками: «Мало ли чего хочется кому? Я вот, кажется, поэт, а вынужден сидеть и черкать — редактировать всякие статейки. А мне бы сейчас хотелось верхом на верблюде путешествовать по пустыне…». И именно в эти месяцы работы в газете Мандельштам, возвращаясь домой, диктовал жене свою знаменитую «Четвертую прозу», где, помните, и выкрикнул свои истинно пророческие слова: «Все стихи я делю на разрешенные и написанные без разрешения. Первые — это мразь, вторые — ворованный воздух…» Пророческие, потому что именно такие и писал.
Его стихами, этим «ворованным» у времени воздухом, мы и дышим сегодня. Что к этому добавить? Меньше четырех лет оставалось поэту жить до его первого ареста за стихи, знаменитую эпиграмму на Сталина. И три года до роковых слов, которые он сказал Ахматовой. Они столкнулись на углу Пречистенки и Гоголевского, и он, неожиданно для Ахматовой, выпалил: «Я к смерти готов…» Это были в точности его слова, запомнила Анна Андреевна. Он умрет в лагерной бане под Владивостоком в 1938-м. Ему в тот год было 47 лет.
* — Рабкор — сокращение от словосочетания «рабочий корреспондент». Так называли нештатных корреспондентов, которые, не будучи журналистами по профессии, сотрудничали с редакциями газет. Ставка на рабкоров как на «людей с места» была сделана в 1920-е годы. Подразумевалось, что писать рабкоры могут и нескладно, зато владеют фактурой.
