Как автор и цензор помогали друг другу
Первая премьера сезона в Камаловском театре — японская пьеса "Академия смеха"
Камаловский театр начинает сезон с компактной работы для двух актеров и одного шредера. В татарской версии глагол "смеяться" перевели как "көл", а обратно получилось существительное "пепел". Так что — Коми Митано, "Пепел" ("Көл"). Это единственная работа японского драматурга, которая оказалась в репертуаре российских театров. Хотя Митано Россия не чужда — он сам написал однажды пьесу о купце в нашей стране, а также поставил "Вишневый сад" для бунраку, традиционного японского театра кукол.
О чем повесть о Гамлете и Джульетте
"Академию смеха" показывали в начале 2000-х в театре имени Андрея Миронова, в Ленсовете, есть запись Самарского театра драмы, как в театре имени Пушкина ее разыгрывают Николай Фоменко и Андрей Панин.
Заббаров сохраняет противопоставление дурашливого драматурга и солдафона-цензора. Алмаз Бурганов (Сакисаки) носит в пиджаке плечики и говорит грубым голосом, порой настолько, что реплики, произносимые в противоположную от зала стену, понимаются уже через реакцию Эмиля Талипова (Цубаки). Он вновь проявляет свои пародийные таланты, уже демонстрировавшиеся в "Мәхәббәт FM", сошедшей со сцены "Әтрәк-әләм" по Джармушу и в двухчастной "Хуш, авылым", где Талипов отыграл разновозрастных персонажей. Здесь он начинает со стендап-монолога о странных законах, потом изображает нескольких коллег по театру.
Поведение героя Талипова можно объяснить ситуацией: он принес "Ромео и Джульетту", которую цензор не хочет пропускать. Играть ее будет не бог весть какой театр, к примеру у одного из актеров главная фишка — ронять вставные зубы во время игры. Так что он просит изменить ее. Сначала она становится пьесой "Гамлет и Джульетта", потом в ней появляются слова "Боже, храни императора!", далее пишется роль для начальника полиции. И все это — в окружении полосок бумаги, оставшихся после испытаний шредером. В оргстекле они отражаются так, словно кажутся Фудзиямой. А рядом — десятки крохотных полочек.
Как цензор испортил жизнь Исхаки
Историю о цензоре Мацуо Сакисаки, офицере службы безопасности отдела цензуры Токийской полиции, и Хадзими Цубаки, драматурге, пишущем для театральной труппы "Академия смеха", Митано написал в 1996 году. Действие происходит осенью 1940 года, когда Японская империя вступила во Вторую мировую войну, подписав Берлинский пакт с Германией и Италией и напав на Индокитай. В программке и на сцене место, время и имена персонажей не упоминаются. Режиссер Айдар Заббаров объяснял, что через этот материал он хотел затронуть тему цензуры среди татарских писателей в прошлом веке.
Поэтому между встречами персонажей звучат воспоминания — как у Гаяза Исхаки "200 елдан соң инкыйраз" ("Исчезновение через 200 лет") вымарали две трети текста, оригинал потерялся при обыске, а Исхаки всерьез собирался убить петербургского цензора. Как Амирхан Еники решил отказаться от литературной деятельности, как Адлер Тимергалин смотрел на пламя, в котором горели книги неугодных авторов, как творения Карима Тинчурина были убраны из театров и библиотек… Габдулла Тукай вспоминает, что его стихотворение "Китмибез!" ("Не уйдем!") было убрано из готовящегося сборника, а ему пришлось скрываться в деревне от преследования. "Китмибез!" посвящено реплике в Третьей госдуме, когда мусульманский депутат Калимула Хасанев говорил, что правительство не защищает исламские школы, на что в ответ услышал: "Если не нравятся порядки в России, уезжайте в Турцию". Далее этих персонажей Заббаров не идет. За современность у него отвечают песни, которые исполняются под гитару и барабаны — к примеру, татарские варианты хитов "Кино" "Стук" и "Попробуй спеть вместе со мной". Вероятно, оммаж восточной теме и символ чеканной музыки, любезной цензору, в которой однако, слышна и видна жизнь. А вот автор пьесы поет Зульфата Хакима.
"Я скажу одно слово — верь"
Несмотря на происходящий абсурд, изменяемая по ходу действия пьеса становится интереснее. Драматург пытается побороть цензора — а цензор помогает ему писать лучше. Два полюса сцеплены вместе, они уже не могут друг без друга, как бы они не различались. Сквозь суровость солдафонства прорастает целеустремленность, а сквозь мелодраматизм — безысходность.
В конце Цубаки сообщает, что ему пришла повестка и через два он должен вернуться в свой родной город и вступить в пехотный полк. Сакисаки замечает, что он послал требование в департамент мобилизации не призывать автора, но, похоже, опоздал. В этот момент актеры на мгновение выходят из роли и перемигиваются как коллеги.
Заббаров и сам убрал при этом самые резкие моменты из пьесы Митано, которые могли бы звучать двусмысленно в 2022-м. В конце под пропеваемую под барабаны "Агыла да болыт агыла..." (так назывался спектакль, который Заббаров ставил по стихам Хасана Туфана и пьесе Туфана Миннуллина) на экране возникают имена писателей и поэтов, которые преследовались в 1930-1950-е годы. Нельзя заметить, что все это — прекрасные творцы, которых мы еще долго будем читать. Имен тех, кто их запрещал, мы не знаем. Или забыли.
Максим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим ПлатоновМаксим Платонов