Отец "Князя Серебряного"

В честь круглой даты со дня рождения Алексея Константиновича литературовед и писатель Александр Мелихов сделал на своей странице в соцсети ВКонтакте замечательный и познавательный пост о нем. Дело в том, что многие читатели ничего или почти ничего не знают об Алексее К. Толстом. Его часто путают с Алексеем Николаевичем, "красным графом" (ведь и у того, и у другого были исторические произведения!). Путаница отчасти справедлива. Все трое Толстых русской литературы между собой в дальнем родстве. Как указывает Мелихов, граф Алексей Константинович Толстой происходил из весьма аристократического рода: его отец был советником Государственного ассигнационного банка, старшим братом известного художника Федора Толстого, вице-президента Императорской Академии художеств и тайного советника. Мать была дочерью графа А. К. Разумовского от морганатического брака. Эта женщина отличалась своеволием и оставила мужа после рождения ребёнка. Отцу заниматься воспитанием отпрыска было недосуг – и с Алешей больше всех возился Алексей Перовский, более известный как Антоний Погорельский. Это псевдоним, под которым увидела свет одна из первых русских литературных сказок "Чёрная курица, или Подземные жители". Её маленького героя тоже зовут Алёша. Совпадение?.. Алексей Толстой получил, тем не менее, блестящее воспитание, присущее дворянам: с ранних лет путешествовал по Европе, овладел многими языками, в отрочестве дружил, если можно так выразиться, ч наследником престола Александром Николаевичем и даже сопровождал будущего императора в поездку на озеро Комо. По родовитости своей Алексей Толстой имел высокие придворные чины, но служба была не его коньком – ближе казалась литература. Одно из многочисленных изданий романа "Князь Серебряный". Фото: detectivebookshop.ru В жизни, по данным Мелихова, Толстой был человеком авантюрного склада: вступил в гражданский брак с женой конногвардейского ротмистра Миллера, венчание состоялось только спустя двенадцать лет. Отличался необыкновенной, особенно для дворянина-"белоручки" физической силой. Творчество Алексея К. Толстого было и остается, по мнению литературоведов, образцами "чистого искусства", классики в идеальном понимании этого слова: ничего "низменного", ничего "разговорного", высокие помыслы, гражданственные идеалы и искренний интерес к истории своего Отечества. По мнению Ивана Тургенева, которое приводит Мелихов, наследие Толстого "стыдно будет не знать всякому образованному русскому". Достаточно сказать, что на стихи Алексея К. Толстого написано множество (более семидесяти) романсов, положенных на музыку такими звездами первой величины, как Римский-Корсаков, Чайковский, Мусоргский, Рубинштейн, Танеев. Это "Средь шумного бала…", "Ты знаешь край", "Благословляю вас, леса" и еще огромное количество прекрасных лирических песен. Не забудем и о Козьме Пруткове , которому Толстой помог появиться на свет. Но главное "завещание" Алексея Константиновича потомкам – его историко-драматургическая трилогия "Смерть Иоанна Грозного", "Царь Федор Иоаннович", "Царь Борис", которая ставится на сценах российских театров по сей день. Исторический же роман в "вальтер-скоттовском" духе "Князь Серебряный" не покидает детскую библиотеку для внешкольного чтения. Александр Мелихов считает, что даже великий троюродный брат именинника Лев Николаевич не затмил его в русской литературе. Заслуживает упоминания и смерть Алексея Константиновича. Он ушел из жизни 10 октября 1875 года… в силу передозировки морфия. Рассказывают, что дело было так. После выхода в отставку Алексей Толстой стал ощущать острую нехватку денег. Литература его, получается, плохо кормила, а помещичье хозяйство было заброшено ради возвышенного творческого труда… Впрочем, может быть, проблема состояла в том, что Толстой сильно болел: страдал от астмы, грудной жабы и невралгии. Так или иначе, но он разорился. И его все чаще преследовали сильные головные боли. Для их снятия доктора прописали… морфий. С каждым разом писатель увеличивал дозу и однажды не рассчитал, умер в своем имении Красный Рог на Брянщине. Статус "первого морфиниста в русской литературе", конечно, не делает писателю чести и не служит объектом для подражания – но, к сожалению, из песни слова не выкинешь. Дом-музей А.К. Толстого в имении Красный рог. Фото: spb.aif.ru. Но мы Алексея Толстого любим не за это, а за такое, например, замечательное стихотворение, как баллада "Канут". Две вести ко князю Кануту пришли: Одну, при богатом помине, Шлёт сват его Магнус; из русской земли Другая пришла от княгини. С певцом своим Магнус словесную весть Без грамоты шлёт харатейной: Он просит Канута, в услугу и в честь, Приехать на съезд на семейный; Княгиня ж ко грамоте тайной печать Под многим привесила страхом, И вслух её строки Канут прочитать Велит двум досужим монахам. Читают монахи: "Супруг мой и князь! Привиделось мне сновиденье: Поехал в Роскильду, в багрец нарядясь, На Магнуса ты приглашенье; Багрец твой стал кровью в его терему — Супруг мой, молю тебя слезно, Не верь его дружбе, не езди к нему, Любимый, желанный, болезный!" Монахи с испугу речей не найдут: "Святые угодники с нами!" Взглянул на их бледные лица Канут, Пожал, усмехаясь, плечами: "Я Магнуса знаю, правдив он и прям, Дружил с ним по нынешний день я — Ужель ему веры теперь я не дам Княгинина ради виденья!" И берегом в путь выезжает морским Канут, без щита и без брони, Три отрока едут поодаль за ним, Их весело топают кони. Певец, что посылан его пригласить, С ним едет по берегу рядом; Тяжёлую тайну клялся он хранить, С опущенным едет он взглядом. Дыханием тёплым у моря весна Чуть гривы коней их шевелит, На мокрый песок набегает волна И пену им под ноги стелет. Но вот догоняет их отрок один, С Канутом, сняв шлык, поравнялся: "Уж нам не вернуться ли, князь-господин? Твой конь на ходу расковался!" "Пускай расковался! — смеётся Канут, — Мягка нам сегодня дорога, В Роскильде коня кузнецы подкуют, У свата, я чаю, их много!" К болоту тропа, загибаясь, ведёт, Над ним, куда око ни глянет, Вечерний туман свои нити прядет И сизые полосы тянет. От отроков вновь отделился один, Равняет коня с господином: "За этим туманищем, князь-господин, Не видно твоей головы нам!" "Пускай вам не видно моей головы — Я, благо, живу без изъяна! Опять меня целым увидите вы, Как выедем мы из тумана!" Въезжают они во трепещущий бор, Весь полный весеннего крика; Гремит соловьиный в шиповнике хор, Звездится в траве земляника; Черёмухи ветви душистые гнут, Все дикие яблони в цвете; Их запах вдыхаючи, мыслит Канут: "Жить любо на Божием свете!" Украдкой певец на него посмотрел, И жалость его охватила: Так весел Канут, так доверчив и смел, Кипит в нём так молодо сила; Ужели сегодня во гроб ему лечь, Погибнуть в подводе жестоком? И хочется князя ему остеречь, Спасти околичным намёком. Былину старинную он затянул; В зелёном, пустынном просторе С припевом дубравный сливается гул: "Ой море, ой синее море! К царевичу славному тёща и тесть Коварной исполнены злости; Изменой хотят они зятя известь. Зовут его ласково в гости. Но морю, что, мир обтекая, шумит, Известно о их заговоре; Не езди, царевич, оно говорит — Ой море, ой синее море! На верную смерть ты пускаешься в путь, Твой тесть погубить тебя хочет, Тот меч, что он завтра вонзит тебе в грудь, Сегодня уж он его точит! Страшению моря царевич не внял, Не внял на великое горе, Спускает ладью он на пенистый вал — Ой море, ой синее море! Плывёт он на верную гибель свою, Беды над собою не чает, И скорбно его расписную ладью И нехотя море качает…" Певец в ожидании песню прервал, Украдкой глядит на Канута; Беспечно тот едет себе вперевал, Рвёт ветки с черёмухи гнутой; Значение песни ему невдомёк, Он весел, как был и с почину, И, видя, как он от догадки далёк, Певец продолжает былину: "В ладье не вернулся царевич домой, Наследную вотчину вскоре Сватья разделили его меж собой — Ой море, ой синее море! У берега холм погребальный стоит, Никем не почтён, не сторожен, В холме том убитый царевич лежит, В ладью расписную положен; Лежит с погружённым он в сердце мечом, Не в бармах, не в царском уборе, И тризну свершает лишь море по нём — Ой море, ой синее море!" Вновь очи певец на Канута поднял: Тот свежими клёна листами Гремучую сбрую коня разубрал, Утыкал очёлок цветами; Глядит он на мошек толкущийся рой В лучах золотого захода И мыслит, воздушной их тешась игрой: "Нам ясная завтра погода!" Былины значенье ему невдогад, Он едет с весельем во взоре И сам напевает товарищу в лад: "Ой море, ой синее море!" Его не спасти! Ему смерть суждена! Влечёт его тёмная сила! Дыханьем своим молодая весна, Знать, разум его опьянила! Певец замолчал. Что свершится, о том Ясней намекнуть он не смеет, Поют соловьи, заливаясь, кругом, Шиповник пахучий алеет; Не чует погибели близкой Канут, Он едет к беде неминучей, Кругом соловьи, заливаясь, поют, Шиповник алеет пахучий…