Асадов и Слуцкий: два полюса советской фронтовой поэзии
Эдуард Аркадьевич Асадов и Борис Абрамович Слуцкий в своих литературных ипостасях так разительно непохожи друг на друга, что их можно назвать двумя полюсами советской фронтовой поэзии. Но в их судьбах и их творчестве было незыблемое общее: любовь к Родине и готовность пожертвовать всем ради служения ей, ради ее защиты. Оба автора воздали своей стране воинский долг сполна, получив на передовой тяжелейшие ранения. И оба продолжали служить Советскому Союзу и великому русскому языку стихами. Эдуард Аркадьевич Асадов (1923 —2004) по крови был армянином, а родился в городе Мерв (он же Мары) Туркестанской АССР. Туркестаном, как известно, при царе и в первые послереволюционные годы называли ту огромную область, которую позже стали звать Средней Азией. К Асадову удивительно точно подходит привычное словарное определение "русский советский поэт". Родители Асадова были образованными людьми, педагогами и убежденными революционерами. Эдуард Асадов имел образцовую советскую биографию: был пионером, писал стихи с восьми лет, в юности переехал в Москву, стал комсомольцем и добровольцем ушел на фронт Великой Отечественной через неделю после выпускного вечера. Его воинская специальность – наводчик миномета, помощник командира батареи "Катюш", артиллерист. Асадов сражался на Ленинградском, Северо-Кавказском и 4-м Украинском фронтах. Эдуард Асадов. Фото: frontend.vh.yandex.ru Во время боев за Севастополь Эдуард Аркадьевич в мае 1944 года был ранен осколком снаряда в лицо, но даже после этого сумел довести машину с боеприпасами до артиллерийской батареи. Гвардии лейтенанту Асадову пришлось долго проваляться в госпиталях. Жизнь ему спасли, но не зрение. На всех "взрослых" портретах Асадов фигурирует в "маске Мистера Икса" на лице. Он никогда не видел лица своих жен (был женат дважды), своих детей, не мог читать собственные строки… Такова была цена героизма. Но Асадов не считал ее высокой. Один из его поздних сборников стихов носил название-заповедь: "Не надо сдаваться, люди". Сапун-гора, на которой он был ранен, навсегда осталась для Эдуарда Асадова священной. Туда стремилось его сердце – настолько буквально, что своё сердце поэт завещал захоронить на Сапун-горе. Родственников это желание испугало, они не позволили "расчленить" тело Асадова после кончины, и он вместе с сердцем был погребен на Кунцевском кладбище. Но на Сапун-горе в музее "Защита и освобождение Севастополя" установили стенд, посвящённый Эдуарду Асадову и его творчеству. За тот подвиг гвардии лейтенант Асадов получил орден Красной Звезды. Еще среди его знаков отличия были такие заслуженные боевые награды, как медали "За оборону Ленинграда", "За оборону Севастополя", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг." и орден Отечественной войны I степени. Этот орден поэту вручили в 1985 году, к 40-летию Великой Победы, но он подразумевал военное прошлое и армейские заслуги Эдуарда Аркадьевича. Незрячий поэт работал литконсультантом в "Литературной газете", журналах "Огонёк" и "Молодая гвардия" и издательстве "Молодая гвардия". В качестве поэта он прославился отнюдь не с фронтовыми стихами, а с любовно-назидательными текстами для юношества (но, как показала практика, над ними обливались слезами и женщины "в годах"). Однако Великая Отечественная война часто откликалась в творчестве Асадова. В 1948-м, уже мирном году он написал автобиографическую поэму "Снова в строй". Позднее появлялись сборники стихов с характерными названиями "Солдаты вернулись с войны", "Ветра беспокойных лет", "Годы мужества и любви", "Сражаюсь, верую, люблю!", "Высокий долг", "Зарницы войны". Всего у Асадова вышло 47 (!) стихотворных книг. Далеко не всякий советский автор мог похвалиться таким количеством изданий. Это не считая переводов с языков народов СССР, преимущественно тюркских. Литературная деятельность Эдуарда Асадова тоже была отмечена рядом премий и высоких наград. В числе прочего он был Героем Советского Союза и кавалером ордена Ленина. Военные стихи Асадова похожи на его же лирические. Он не из тех стихотворцев, что пишут "разными перьями", изобретают свой поэтический язык в принципе и для каждой конкретной задачи. Можно даже сказать, что у Эдуарда Асадова не было собственного поэтического языка – он использовал самый возвышенный извод русской литературной речи и, по примеру родителей-педагогов, строил высказывание с непременным выводом и моралью. Особенность стихов Асадова – в их длиннотах и многословии. Положа руку на сердце, это не признак виртуозной версификации (в ней, как и в прозе, краткость – сестра таланта), но поэт, видимо, считал, что на важные темы слова экономить не стоит. Вот одно из стихотворений Эдуарда Аркадьевича, посвященное его фронтовым товарищам. Могила Неизвестного солдата Могила Неизвестного солдата! О, сколько их от Волги до Карпат! В дыму сражений вырытых когда-то Саперными лопатами солдат. Зеленый горький холмик у дороги, В котором навсегда погребены Мечты, надежды, думы и тревоги Безвестного защитника страны. Кто был в боях и знает край передний, Кто на войне товарища терял, Тот боль и ярость полностью познал, Когда копал "окоп" ему последний. За маршем – марш, за боем – новый бой! Когда же было строить обелиски?! Доска да карандашные огрызки, Ведь вот и все, что было под рукой! Последний "послужной листок" солдата: "Иван Фомин", и больше ничего. А чуть пониже две коротких даты Рождения и гибели его. Но две недели ливневых дождей, И остается только темно-серый Кусок промокшей, вздувшейся фанеры, И никакой фамилии на ней. За сотни верст сражаются ребята. А здесь, от речки в двадцати шагах, Зеленый холмик в полевых цветах — Могила Неизвестного солдата… Но Родина не забывает павшего! Как мать не забывает никогда Ни павшего, ни без вести пропавшего, Того, кто жив для матери всегда! Да, мужеству забвенья не бывает. Вот почему погибшего в бою Старшины на поверке выкликают Как воина, стоящего в строю! И потому в знак памяти сердечной По всей стране от Волги до Карпат В живых цветах и день и ночь горят Лучи родной звезды пятиконечной. Лучи летят торжественно и свято, Чтоб встретиться в пожатии немом, Над прахом Неизвестного солдата, Что спит в земле перед седым Кремлем! И от лучей багровое, как знамя, Весенним днем фанфарами звеня, Как символ славы возгорелось пламя — Святое пламя Вечного огня! Да, стихотворение патетично – и все же в этом пафосе автор был искренен, потому что хотел сформировать в читателях такое же безмерное уважение и преклонение перед Неизвестным солдатом, какое испытывал сам. У него есть и другие стихи о советском воине. Из наших дней они выглядят пророчески: Солдат Меж стиснутых пальцев желтела солома, Поодаль валялся пустой автомат, Лежал на задворках отцовского дома Осколком гранаты убитый солдат. Бойцы говорили, не то совпаденье, Не то человеку уж так повезло, Что ранней зарей в полосе наступленья Увидел гвардеец родное село. Чье сердце не дрогнет при виде знакомой До боли, до спазмы родной стороны! И тяжесть становится вдруг невесомой, И разом спадает усталость войны! Что значили парню теперь километры?! Ждала его встреча с семьей на войне, В лицо ему дули родимые ветры, И, кажется, сил прибавлялось вдвойне! Но нет, не сбылось… Громыхнула граната… Капризен солдатской судьбы произвол: Две тысячи верст прошагал он до хаты, А двадцать шагов – не сумел… не дошел… Меж стиснутых пальцев солома желтела, Поодаль валялся пустой автомат… Недвижно навеки уснувшее тело, Но все еще грозен убитый солдат! И чудилось: должен в далеком Берлине Солдат побывать, и, как прежде в бою, Он будет сражаться, бессмертный отныне, Бок о бок с друзьями шагая в строю. За мысли такие бойцов не судите, Пускай он в Берлин и ногой не ступил, Но в списках победных его помяните — Солдат эту почесть в боях заслужил! Не правда ли, Асадов говорит как будто о сегодняшней славной традиции Бессмертного полка?.. Может быть, он предвидел такое шествие – или его призыв услышали. Борис Слуцкий. Фото: prosodia.ru Борис Абрамович Слуцкий (1919 —1986) — русский советский поэт еврейского происхождения, уроженец Украины, долгое время жил в Харькове. Незадолго до Великой Отечественной войны Борис Слуцкий переехал в Москву – учиться в юридическом институте. В 1939 году он поступил в Литературный институт им. Горького на семинар Ильи Сельвинского. Творческий вуз Слуцкому довелось окончить в первые дни войны. На этом семинаре впервые пошли в печать стихи Бориса Абрамовича. И в процессе учебы Слуцкий сблизился с группой молодых поэтов, которым суждено было стать классиками советской фронтовой лирики: Михаилом Кульчицким, Павлом Коганом, Сергеем Наровчатовым, Давидом Самойловым . Имя Бориса Слуцкого уверенно можно вписать в этот ряд. Боевой путь Бориса Слуцкого во время Великой Отечественной войны такой: рядовой 60-й стрелковой бригады, военный следователь в дивизионной прокуратуре (сказалось неоконченное юридическое образование), инструктор и старший инструктор политотдела 57-й армии. Политработник Слуцкий не сидел в штабе, а постоянно лично ходил в разведпоиски. Во время одного из них Бориса Абрамовича и контузило. Фронтовые ранения сильно навредили его здоровью и, скорее всего, сократили жизнь. Однако он вернулся в строй после лечения, войну закончил в звании гвардии майора, участвовал в формировании новых властей в Венгрии и Австрии и был комиссован по состоянию здоровья лишь в 1946 году (следствие незавершенного лечения). Борис Слуцкий как военнослужащий был награжден двумя орденами Отечественной войны 1-й степени и одним орденом Отечественной войны 2-й степени, орденом Красной Звезды, болгарским орденом "За храбрость" 2-й степени и польским "Крестом Грюнвальда". Характерно, что на войне Борис Слуцкий практически не писал стихов. Они пошли у него "косяком" лишь в мирные дни. По какой-то причине собственные стихи Слуцкого долго не печатались (не исключено, что дело было в "борьбе с космополитизмом"), и после войны он стал сначала известен в литературных кругах как переводчик. Только в 1956 году, после статьи Ильи Эренбурга "О стихах Бориса Слуцкого", вышла из печати книга стихотворений автора "Память". За неё Слуцкого приняли в Союз писателей СССР. Борис Слуцкий писал невероятно много, но огромная часть написанного отправлялась "в стол". Поздние годы жизни Бориса Слуцкого были тяжелыми и омраченными психическим заболеванием (вероятно, тоже проистекшим из давней фронтовой контузии, а обострившимся из-за смерти обожаемой жены). Конец жизни Слуцкий провел в Туле у брата Ефима, далеко от литературных кругов, от общественной и политической жизни. Более тысячи стихотворений Слуцкого опубликовал лишь в перестройку литературовед Юрий Болдырев – близкий друг Бориса Абрамовича и верный хранитель его наследия. Юрий Болдырев был похоронен рядом с Борисом Слуцким на Пятницком кладбище в Москве. Борис Слуцкий писал о войне совсем в другом ключе, нежели Эдуард Асадов. Его художественный почерк сводился к подрыву традиций "гладкописи", о чем бы он ни повествовал. Черты поэтической манеры Слуцкого узнаваемы: установка на депоэтизацию явлений и вещей, которую он упорно и последовательно претворял в жизнь с помощью упрощенных, едва ли не примитивных рифм, отказа от образов и метафор, привлечения в стихи прозаических бытовизмов. Иными словами, поэтика Слуцкого – практически разговорная речь. А порой в него допускались бюрократические обороты, военный жаргон, политические лозунги… Правы те, кто считает стихотворный слог Бориса Слуцкого языком XX века. Одним из первых это подметил Иосиф Бродский. Нобелиат утверждал, что Слуцкий коренным образом сломал звучание "официальной" советской поэзии. Но когда поэт-фронтовик пишет о войне, уместны ли красивости? На этот вопрос каждый автор находит свой ответ. Слуцкий выбрал шокирующую правду о войне. Как он сам утверждал в стихотворении "Последнее поколение": "Поэтому жесток и краток отрывистый разговор". Многие стихи Бориса Слуцкого рассказывают о невыносимых страницах войны и заявляют об этом прямо с заглавия: "Как убивали мою бабку", "Ползет обрубок по асфальту". Заглавиями становились первые строки стихов – тоже примета манеры Слуцкого. В результате поэт всякий раз с жёсткой и бесстрастной интонацией рассказывал о том, как он выжил. Смешение всех этих факторов ощущение личной трагедии в его текстах делало экзистенциальным, глобальным. Стихи Слуцкого были поэтическим обвинением фашизма с его бесчеловечностью. У Слуцкого тоже есть стихотворение "Мои товарищи". Сгорели в танках мои товарищи — До пепла, до золы, дотла. Трава, полмира покрывающая, Из них, конечно, произросла. Мои товарищи на минах Подорвались, взлетели ввысь, И много звёзд, далёких, мирных, Из них, моих друзей, зажглись. Про них рассказывают праздники, Показывают их в кино, И однокурсники, и одноклассники Стихами стали уже давно. Простота и "разговорность" этих строк не мешают возвеличить подвиг советских солдат и отразить его сакральное всемирное и культурное значение. В литературоведении установилась несколько "высокомерная" точка зрения на стихи Асадова из-за их несоответствия литературным канонам и безусловно почтительное отношение к стихам Слуцкого – как ни парадоксально, из-за того же самого, из-за резкого отхода от критериев. Но в том контексте, в котором мы сейчас говорим, какие-либо сравнения неуместны. Борис Слуцкий и Эдуард Асадов внесли неоценимый вклад в Победу советского народа над фашизмом – и отразили это историческое событие в стихах.
