Владимир Скворцов: «Уже не пацан, но чувствую, что многое не постиг»

Актер — о режиссуре, молодой жене и тяге к мистическому

Актер, главный режиссер московского драматического театра «Человек» Владимир Скворцов — прежде всего отличный организатор собственной жизни, которую он наполняет исключительно вдохновляющими ресурсами, состоящими из любимых людей, творчества и путешествий. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера». — Владимир, в пандемию человечество разделилось на два лагеря: те, кто вынужденно поставил полноценную жизнь на паузу, и те, кто категорически не согласился снижать темп. Вы явно относитесь ко вторым. Постановки вашего театра довольно быстро перешли в онлайн-­режим… — Да, в принципе, я стараюсь никогда не снижать скорость. Ковид меня затронул, я лежал в больнице, бурная деятельность была приостановлена, но на короткий срок. И в период локдауна, вы правы, мы с театром открыли наше телевидение, снимали в Zoom спектакли, буквально на коленке монтировали, и фиксировали, кстати, немало просмотров. Вообще, я даже не представляю, как могло быть по-­иному. Творчество — это естественное состояние любого организма. — Получается, вы из тех, кто довольно быстро адаптируется к любым сложным условиям? — А как может быть иначе? Вот и соцсети теперь нам в помощь в налаживании коммуникаций, а лично я использую эти пространства в качестве информации о новых проектах и для общения с друзьями. — Забавно, что с таким характером вы были признаны лучшим Обломовым, неоднократно вас номинировали на престижные театральные премии с этим героем. Лентяй и флегматик Илья Ильич — роль на сопротивление? — В спектакле «Облом off» герой заявлялся прежде всего как философ, он не видел смысла разменивать и делить свою жизнь. Что касается конкретно моей натуры, то, разумеется, хоть я и холерик, лень мне тоже свой­ственна, как и всем. Другое дело, что можно с ней бороться, а можно ей потворствовать. Хороший пример с тренажерным залом. Есть вариант его забросить и потом сокрушаться, что костюмы на тебе не застегиваются и в зеркало смотреть противно, а можно усилием воли утром поднимать себя с кровати и быть довольным тем, как выглядишь. И сегодня мне интереснее второе. Спорт давно меня привлекает. Очень хочу освоить горные лыжи, но пока останавливает предубеждение, что, выехав на трассу, я обязательно упаду, получу травму и буду лежать с гипсом. В детстве, играя с ребятами в футбол, я однажды случайно сломал нос своему товарищу, после чего отказался выходить на поле. С тех пор ограничиваю свою любовь к массовым спортивным соревнованиям созерцанием «со стороны». — При этом вы парень крепкий и редкий среди актерской братии, у кого за плечами армия. Что вам дала служба? — Навыки взаимодействия. Не жалею, что ее прошел. Это было любопытное приключение. Возможность избежать армии имелась, но я принял решение в пользу службы, и даже тяжелые моменты старался воспринимать в позитивном ключе. Вообще же наша жизнь настолько сложна, насколько мы сами себе ее представляем. — Вы компанейский, судя по соцсетям, обожаете общаться с людьми. — Это миф, на самом деле я довольно застенчивый, однако понимаю, что мне важен социум, ведь качественное общение подпитывает. При этом я иногда могу быть конфликтным и вспыльчивым. Но работаю над собой, поняв однажды, что довольно глупо тратить силы на ненужные конфликты. И то, что я, казалось бы, открытый, лишь видимость — личную жизнь я неизменно держу под замком, как и истинного Скворцова. Для меня недопустимо выворачивать себя в интервью наизнанку, мир искусства — это целая Вселенная, это — тайна. — Вы производите впечатление человека, абсолютно отрешенного от быта. — Точно, я совсем не хозяйственный. Единственное, неравнодушен к кулинарии. Правда, как любой эмоциональный человек, я всегда пребываю в моменте, как сейчас принято выражаться, готовлю тоже по настроению, и ориентируюсь лишь на собственное чутье, а не на рецепты. Мне нравится колдовать, к примеру, над рябчиком в кунжутной заливке, или над каким-­то другим диковинным блюдом. Возможно, в прошлой жизни я был поваром, потому что в этой сфере у меня будто бы есть некие знания, я придумываю все на ходу, руки сами все делают, и выходит вкусно. Исключение составляют лишь шашлыки — они почему-­то всегда сгорают под моим присмотром. А вот, к примеру, всякие рыбные блюда у меня получаются чудесно. — Вы даже на кухне идете своим путем. Вам важно любые процессы постичь самому? — Обязательно. Я за эксклюзивное освоение. Свой опыт нужно постичь и нарабатывать. Прочитать и сотворить все по чужому плану, это, конечно, важно, но непросто для меня. Я страшно любопытен, люблю все исследовать и, несмотря на то, что совсем уже не пацан, чувствую, что многое не постиг. Я должен «дойти до самой сути» своим путем. И профессии, конечно, это касается в первую очередь. — Ее для себя вы определили в десять лет, когда родители отвели вас в знаменитый Театр юных москвичей при Московском государственном дворце пионеров… — Здорово, что мама с папой не прошли мимо моего желания лицедействовать. Хотя мечта стать актером посетила меня неожиданно, как-­то вдруг, когда на уроке учитель спросил, кем каждый из нас видит себя в будущем. И это мое высказывание произвело тогда странное впечатление не только на одноклассников, но и на меня самого. Возможно, так проявилась интуиция, которая и в дальнейшем меня редко подводила. Позже замечал, что именно спонтанные, под влиянием импульса, поступки, многое меняли в моей судьбе. — Несмотря на подготовку, вы аж четыре года штурмовали театральные вузы. И такие истории рассказывают многие известные актеры. Как думаете, отчего педагоги подчас не видят фанатично настроенных ребят, а берут тех, кто потом нигде не выстреливает? — Трудно ответить. Не анализировал. Быть может, потому что я как бы неформатный, а в институты набирали по типажу. Но я рад, что поступил в школу-­студию МХАТ, на курс к Алле Борисовне Покровской, которая набрала универсальных учеников, умеющих, как выяснилось, все. Роман Ефимович Козак и Дмитрий Владимирович Брусникин были нашими мастерами, которые в нас верили. Что же касается режиссуры, то учителем своим я считаю выдающегося режиссера Роберта Стуруа. Я придумал свой стиль — «небытовой реализм», в котором ставлю спектакли, причем работаю не только в Москве, но и в регионах. — В плане режиссуры вы самоучка, верно? — Мне повезло: меня всегда окружали прекрасные мастера. Мои педагоги в институте, затем Роберт Стуруа, Михаил Угаров, Александр Калягин, в театре которого я сейчас ставлю и играю в трех спектаклях… У каждого из них я чему-­то учился. В какой-­то момент в голове моей возникла модель театра, в котором я бы хотел воплощать замыслы. — Сегодня вы возглавляете театр «Человек», который сформировался на основе камерной студии, и не устаете повторять, что остро реагируете на происходящее. Но в чем еще ваша особенность? Театр Наций, «Практика», Гоголь-­центр — также актуальные пространства… — «Человек» задумывался как театр абсурда, и это яркое театральное направление, которому мы следуем до сих пор. У нас почти нет явной политической окраски, мы играем без привязки ко времени, но на что-­то делаем акценты. У нас идут спектакли, которые вы никогда нигде в Москве не встретите. Ни в одном театре. Труппа — боевая, четырнадцать человек, наверное, одна из лучших в Москве. Моя гордость. И сторонних звезд мы нередко приглашаем, они с радостью у нас играют. Одним словом, мы стараемся идти своим путем. И восприятие наших постановок совсем иное — зал компактный, всего на пятьдесят два места, зритель видит исполнителей настолько близко, что артисты не могут позволить себе сфальшивить. У нас спектакли большой формы, но идущие в малом пространстве, практически при киношной документальности. При этом на гастролях мы играем на тысячные площадки, и постановки от этого только выигрывают, приобретают монументальность, космическое звучание, что еще раз доказывает нашу уникальность. — Создавать кассу на некоем хайпе, как сейчас модно, вы не планируете? — Смотря какая будет стоять задача. Если для спектакля понадобится популярный блогер типа Юрия Дудя, наверное, мы выйдем на него с предложением о сотрудничестве, но пока подобного запроса не возникало. В театр все-таки приходят за эмоциональным потрясением, за духовным наполнением. Тут все не про хайп, а про ответы на вопросы. И мы с руководством «Человека» не позволим наш театр превратить в антрепризный ширпотреб. — Вы сами не слишком озабочены финансовой составляющей? — В театре у меня небольшая зарплата, поэтому как-­то приходится вертеться, чтобы выжить. В настоящий момент я уже не могу позволить себе купить ту машину, которую хотел, допустим. Собственно, у многих с этим коронавирусом денег стало значительно меньше, все как-­то перебиваются с кредитами, с ипотечными выплатами… К счастью, я москвич, и хотя бы жилищная проблема меня не касается. А так, если бы было, что транжирить, я бы с наслаждением это делал. (Улыбается.) Я не скряга. — Насколько вас затрагивает современный кинематограф? — Сейчас то, что происходит в отечественном кино, мне нравится все больше, и успех наших фильмов за рубежом подтверждает, что русское кино имеет свое неповторимое звучание. Это и креативно, и красиво снято, и актеры отлично играют. По поводу себя скажу, что благодарен многим моим фильмам и сериалам: «Шаман», «Проклятый рай», «Капкан для монстра». Но пока достойных предложений не поступает. Точнее, роли предлагают, но не того качества, на которое мне бы хотелось рассчитывать. Несомненно, я обожаю свою первую профессию, но я уже погружаюсь в нее дозированно, избирательно. Если раньше я частенько мелькал на экранах и выпускал по шесть ролей за театральный сезон, то сегодня берусь играть раз в три года где-­то. То мне кажется, что я уже делал нечто подобное, то сценарий слабый. Так что мне хватает пока театральной режиссуры, плюс с нетерпением жду момента, когда и в кинобизнес вой­ду уже с другой стороны. Безусловно, заявляю это не просто так: существуют наметки. Более того, я уже снял пару короткометражек, одна из которых даже была отмечена призами на различных небольших киносмотрах. — Вы прямо человек-­оркестр: и актер, и режиссер, и продюсер, и сценарист, плюс поете… — Вы меня слишком возвеличиваете. (Улыбается.) На самом деле, я берусь за все, к чему лежит душа. Оглянитесь, ни одна творческая натура не придерживается всю жизнь лишь одной линии. Люди имеют хобби, увлечения. Правда, далеко не все афишируют, что на досуге сочиняют стихи, пишут сценарии или рисуют картины… Многие стесняются этих своих способностей, а зря. Наверное, стоит громко и открыто заявлять о себе, хотя… Общественное мнение имеет колоссальное значение в наши дни. Бесспорно, время неоднозначное, и если еще лет тридцать назад нестандартные таланты всячески приветствовались, то сейчас могут в одночасье и затоптать, как выскочку. Но пробовать стоит, иначе все уйдет в никуда. — Стихи для вас — особая тема? — В отличие от многих коллег, я не любитель читать стихи. Убежден, что верную интонацию способен донести только автор, а все эти актерские виньетки лишь уводят от истинного смысла, заложенного внутри произведения. Но, поставив в театре «Человек» спектакль «Гамлет» незаслуженно забытого автора Александра Сумарокова, я открыл для себя «забытый театр поэтов», и это было замечательно. Я вдохновился русской поэтической пьесой, где глубокая мысль в каждой фразе. Хотя, если уж обобщать, для меня сам театр — это поэзия. Даже в моих довольно жестких постановках она присутствует. Я ищу эту прозрачность, легкость. Наш мир волшебно красив, и нельзя о нем говорить скупыми фразами. — От поэзии логично переходить к любви. Свою вторую половинку — Леокадию, с которой у вас большая разница в возрасте, вы встретили прямо на рабочем месте, в театральном буфете. Вы были сражены юностью и эффектной внешностью? Отчего выбрали именно ее? — Это она меня выбрала. (Улыбается.) Уж за какие качества, я вам не отвечу. Меня, понятно, сразу притянуло сочетание красоты, ума, обаяния, чувства юмора. Леокадия тогда училась в институте и работала в театре. Жена у меня — Весы по гороскопу, я — Овен, и у нас сложилась весьма гармоничная пара. Я всегда относился к астрологии серьезно, и знаю, что определенные психологические рычаги воздействия существуют для каждого знака зодиака. — Вы говорили, что мама и жена — это главные женщины вашей жизни… Они похожи? — Ну, у них у обеих большие карие глаза. Супруга у меня на четверть гречанка, а мама — на четверть цыганка. Так что у них крутой замес кровей. — В каждом вашем спектакле можно уследить какие-­то иррациональные веяния, это благодаря цыганской крови у вас тяга к мистическому? — Наверное. К мистике, но не конокрадству. (Смеется.) Тяга к необъяснимому у нас у всех в крови, и мое древо жизни тут ни при чем. — С супругой вы вместе уже больше пятнадцати лет. Она по образованию театральный критик, вы из одной сферы, это сближает? — Леокадия по первой профессии — театровед, сейчас она руководит отделом информации в одной крупной организации. Это серьезная должность, и она так же, как и я, много времени проводит на работе. Так что скучно нам не бывает. Обычно мы любим интенсивно работать и точно так же насыщенно отдыхать. Путешественники мы знатные, где только не были. Правда, в последние два года в связи с ситуацией в мире многие туристические направления закрыты. Хотя мы не намерены останавливаться и, по возможности, осваиваем новые, неизвестные нам маршруты нашей страны. — Охота к перемене мест должна быть у вас с рождения, вы ведь из семьи потомственных железнодорожников… — Да, родственники мои трудились в Министерстве путей сообщения и были связаны именно с управлением железных дорог. Это постоянное стремление к движению вперед, к смене картинки, состояния у меня из детства. Поездки — это же новые люди, места, природа, язык, обычаи, культура. Конечно, это невероятно обогащает. Уж не говоря о том, насколько это прекрасный отдых. Дома мы никогда столько не ходим пешком. Помню, как, находясь в моем любимом Риме на гастролях, я в свободное время бродил по нему часами и никак не мог остановиться. В путешествиях словно зависаешь между активностью и релаксом, и это одно из самых важных состояний.