«… взамен Мадонны»?

Когда в 1915 году на итоговой футуристической выставке «0,10» в Петербурге среди других супрематических работ К. Малевича был выставлен его «Черный квадрат», в пылу споров о картине, ныне многими признаваемой классикой, как-то ушло на задний план мнение выдающегося искусствоведа и художника А.Н. Бенуа, который высказал такое предвидение в отношении «этой очень важной вещицы»: «Чёрный квадрат в белом окладе — это не простая шутка, не простой вызов, не случайный маленький эпизодик, а это один из актов самоутверждения того начала, которое имеет своим именем мерзость запустения и которое кичится тем, что оно через гордыню, через заносчивость, через попрание всего любовного и нежного, приведёт всех к гибели. Несомненно, это и есть та икона, которую ставят взамен Мадонны».

Склонность, проявляющуюся в актах подобного демонстративного «самоутверждения» пока в бытовом и социальном плане, подметил еще Достоевский в лице одного из своих персонажей – мелкого чиновника Лямшина в «Бесах», то запустившего мышь в оклад иконы, то «нашпиговывавшего» героическую огненную «Марсельезу» кривляющимся мотивчиком филистерского «Милого Августина».

Ныне в литературе стандартный современный романист, чьи герои становятся демонстрацией политических клише или чьи непрерывные посты в социальных сетях характеризуются банальностью выражения, неустанной саморекламой и отсутствием сдержанности, претендует на успех и популярность именно за счет смакования «мерзости запустения». Касается ли это показа нашей российской жизни вообще или судеб отдельных персонажей, в таких книгах все – мрак, «нелюбовь», разного рода болезненные перверсии, выдаваемые за оригинальность и новаторство автора.

Разумеется, в нашей действительности хватает ужасного и негативного. Главное – какова позиция писателя, догматические основания его мировидения? Можно как у Алексея Сальникова в романе «Петровы в гриппе и вокруг него», на основе которого небезызвестный режиссер К. Серебренников снял фильм, получивший одобрение на Западе и у нашей либеральной публики, погрузить читателя в галлюцинации живых мертвецов в «холодном и унылом Екатеринбурге». А можно, как у Сергея Сибирцева, вступившего в отдаленную перекличку с Ф.М. Достоевским в романе «Приговоренный дар» и словами своего героя настаивающего на спасительной силе красоты и добра… С непревзойденной психологической тонкостью показано у Сибирцева, как его персонаж, этакий современный «отдельный человек», «идиот», постепенно целиком уходит в «нигде», переломанный в жерновах торжествующего меркантильного «наступившего настоящего», обустраиваемого по «адскому образу и подобию». Без Родины, без дома, без цели, с ощущением полной жизненной исчерпанности. Однако для него, как и для автора, все же остается важнейшим вопрос: «черным ли силам услужать», «добровольно превратиться в низшего порядка тварь» или все-таки «без остатка отдаться доброму божественному началу»?..

На таких отчаянных вопрошаниях о смысле человеческого существования в повседневном и вечном построена вся проза Сергея Сибирцева. Будто «на обнаженном жале кинжала» (его собственный образ) балансирует его слово, не щадя приученного к политкорректности и навевающему «золотые сны» гламуру читателя. От этой прозы нечего ждать утешения или ярких картинок светлого будущего. Местами она откровенно и провокационно брутальна, но одновременно спасительна в наших туманных и трагических буднях своей иронией и неприкрытой насмешкой над суетными метаниями пустых душ, с радостным гоготом потакающих «демонам всевозможных мастей».

К сожалению, преобладающей поддержкой литературных обозревателей, издателей и учредителей всевозможных премий, в основном, пользуются авторы, для которых творчество не является моральным испытанием, своего рода актом высокого уровня ответственности Слова. Литература для них не призвание, а некая игра, мистификация. Думают, вот поставим на эту модную фишку, и сорвем джек-пот. Но, когда дело касается творчества, литературы, такого не бывает. Тем более для них неведома тема о том, что греховное состояние ума заслуживает такого же осуждения, как и греховное действие… Они живут в убеждении, что понятие «грех» – безнадежно устаревшая архаика.

Вот и качается маятник современной нашей мейнстримной литературы между двумя полюсами: депрессивной «чернухой» с претензией на психологизм и тягой удовлетворить непритязательные вкусы читателей, ищущих в чтении острых ощущений, эскапизма и, возможно, чувства некой общности, идентификации, учитывая влияние социальных сетей.

На этих полюсах, как пример одной стороны – «Зулейха открывает глаза» Гузель Яхиной, автора, не знакомого с жизнью, о которой пишет, от слова совсем, рассуждающая в тяжелом, неповоротливом тексте практически цитатами из Солженицына. Не говоря уж о поразительной словесной глухоте: «патроны в мешках», «рубим берёзу на брёвна зимой топором», «сонно вздыхающий гусь», «перловая каша, сдобренная ЩЕПОТКОЙ САЛА».

На другой стороне – «Конец света, моя любовь» Аллы Горбуновой, где заявленный «апокалипсис» в «абсурдной России» всего лишь фигура речи, ничего не значащая «страшилка», а её герои и героини, дети, студенты, молодые поэты, нищие – бездумно живут одним днем, «балансируя между тоской и эйфорией, святостью и падением, пускаясь из огня семейного безумия в полымя рискованной неформальной жизни Санкт-Петербурга». Напрасно в аннотации к изданию обещают, что в этой «хрупкой и опасной» реальности, которую препарирует автор, можно различить опыт, способный «преобразить героев». Преображения не происходит, «искрящего рассвета» – не видно. Книга полна почти физического ощущения жестокости и насилия, в ней нет даже «условно проведённой границы между дозволенным и космической хтонью».

Кстати, и Гузель Яхина, и Алла Горбунова, чью книгу с восторгом называют «Библией мегаломанической жестокости», удостоены литературных премий, активно рекламируются и продвигаются на книжном рынке. По роману Яхиной снят сериал для центрального телеканала с известными актерами. Что это все, как не проявление модного нынче идеологического понятия – культуры отмены, усиленной стероидами самодовольства нарциссической эпохи миллениалов, массовой псевдоморальности и политической ангажированности? А, например, вокруг творчества талантливейшего писателя Юрия Козлова, автора захватывающих интеллектуальных романов о нашей современности, существует настоящий «заговор молчания».

В этом виден признак того, что самые спорные вопросы нашего времени – патриотизм, раса, религия, сексуальность, политика, наука, экология, коррупция и так далее – стали сегодня полем битвы для тех, кто утверждает, что верит в свободу слова, но только тогда, когда это благоприятствует взглядам и позициям, которые они поддерживают.

«Свобода слова для меня, но не для тебя» – так независимый американский историк, арт-критик и писатель Нат Хентофф обычно подводил итог этому двойному стандарту. Тенденция подвергать цензуре, замалчивать, удалять, маркировать как «ненавистные» и демонизировать точки зрения, противоречащие либеральным взглядам части культурной элиты, почти с фанатизмом воспринимаются культовым истеблишментом, который ставит удобное групповое мышление, им же культивируемое, над индивидуальностью и мужеством говорить правду обществу, не заигрывая с навязываемыми установками.

Напомню случившееся недавно с английской писательницей Джоан Роулинг, не вдаваясь в оценку литературных достоинств ее сочинений. Недавно она подверглась мощному медийному остракизму за «неправильное мышление», за то, что осмелилась критиковать усилия активистов-трансгендеров по размыванию определения пола и замене его гендером. По горькой иронии судьбы, общественный «запрет» на Роулинг включал буквальное сжигание ее книг. Кажется невозможным после событий в Германии 30-х годов? Но уже в наше время об этом однажды предупреждал Рэй Брэдбери: «существует несколько способов сжечь книгу. И мир полон людей, бегающих с зажженными спичками».

Таких «бегающих с зажженными спичками» пришлось наблюдать в Вильнюсе, в начале 90-х: на площади в центре города горел огромный костер, куда безумствующая толпа бросала книги одного из тогда еще живых классиков литовской советской литературы Йозаса Балтушиса... Ничего подобного его мощным эпическим романам, увы, не создано за минувшее с тех пор время в Литве. А сжигали его книги за правду: писатель беспристрастно отразил события на литовской земле, непримиримую борьбу «лесных братьев» и местных крестьян, поддержавших новую власть. Теперь «лесные братья», пролившие реки крови, однозначно героизированы…

И до сих пор не видно даже попыток осознания того, что избирательный, конъюнктурный взгляд на историю, на свободу творчества — свидетельство духовного поражения нации, чего трагически не понимают, в частности, в нынешней Украине.

Если обращаться к российским культурным реалиям, наиболее яркая из них – почти тотальное замалчивание в информационном мейнстриме острых, гротескных политических романов Александра Проханова, которого в 90-е годы заклеймили ярлыком «красно-коричневый» за его патриотизм и масштабный взгляд на историческую Россию, за верность и преданность со всех сторон подвергаемой поруганию Родине… Ну, а как забыть, что и у нас, пусть не сжигали книг, но пытались справить «поминки по советской литературе»…

Со времен А.Н. Бенуа человечество далеко ушло в мастерстве и технологиях подмены традиционных, выработанных веками ценностей на искусно сработанные и умело поданные обществу подделки, сопровождаемые имитацией широкой поддержки и одобрения. Точно так же, как большинство модных тенденций насаждается в жизнь рекламой, информационная пропаганда в культуре способна укреплять в умах людей совершенно необоснованные страхи и приоритеты вроде тех, что мы наблюдаем ныне на Западе да и у нас в стране.

У меня не вызывает отторжения следующее сравнение. Как в индустрии производства синтетической травы, индустрия поп-музыки, бестселлеров, блокбастеров требовала высоких первоначальных затрат; но как только все это было «отлажено» и поставлено «на поток» стало возможным выпускать синтетическую «резиновую» музыку, печатать тонны дешевых во всех смыслах книжонок в мягких обложках, продвигать безразмерные киноподелки вроде каких-нибудь пятых, седьмых и т.д. «Елок»…

Примечательно, что в музыкальной индустрии или в индустрии так называемого «совриска» (на жаргоне «продвинутой» публики – современного искусства) необходимо быть гомосексуалистом, черным или азиатом, или публично совершать эпатирующие поступки, наподобие некоего московского «художника», на днях соорудившего из снега пятиметровые фекалии, плавающие в моче, в священном месте – на Марсовом поле в Петербурге… По крайней мере, странно одеваться… Можно привести множество похожих примеров!

Все это начиналось в двухтысячные, а теперь индустрия фальшивой сконструированной музыки, включая далеких от всякой музыки рэперов, может массово штамповать сотни «суррогатных музыкантов» по требованию, которым даже не нужно уметь петь, писать песни или играть на каком-либо инструменте, пользующиеся ошеломляющим успехом у подростков, тик-токеров.

Однако вряд ли стоит самоуспокаиваться, пребывая в уверенности, что все эти обладающие немалой токсичностью процессы не коснутся такой важной части культуры как литература.

Современный немецкий филолог и критик Торстен Дж. Паттберг пишет, что многие до сих пор считают: лучшие и самые талантливые писатели, рано или поздно, будут оценены по достоинству. И продолжает с сарказмом: к сожалению, в век торжества «пластика» – это утопия, «поддельная литература более долговечна, не загрязняет окружающую среду и выглядит сенсационно круглый год…».

Есть и еще проблема. Сегодня не найти рекомендуемой для чтения детской книги во Франции, Германии или Скандинавии с традиционной семьей или множеством братьев и сестер. Книги для детей там должны включать такие темы, как развод, одинокое родительство, единственные дети и всегда, всегда – преимущества демократии…

Американские книгоиздатели еще хуже, пишет тот же Торстен Дж. Паттберг, по его словам, американская литература создается как будто только для пропаганды и напоминает 3D-печать. В подтверждение – несколько заявлений о своей якобы миссии Penguin Random House, глобального издателя художественной литературы на английском языке: «лучшее будущее», «разнообразие, справедливость и интеграция» и «мы привержены защите окружающей среды и устойчивости».

В рыночную эпоху бестселлеры на подобные темы создаются искусственно, так, чтобы соответствовать массовым вкусам с учетом того, что издатели сами же эти вкусы и формируют. Это уже не книги, это проекты, потрафляющие самым низким человеческим потребностям. У нескольких крупнейших книжных издательств в Западном полушарии: Pearson в Великобритании, Simon & Schuster в США и Bertelsmann в ЕС, «есть свои щупальца в сотнях небольших издательств, где формируется своеобразная книжная «повестка дня». Так что обычные покупатели книг не могут знать, кто выдвигает эту повестку, ориентирует их среди обилия новых имен и названий.

Будет ли позволено “Пирсону, Саймону и Шустеру” или Бертельсманну рухнуть? Никогда, потому что они относятся к системе. Их нераспроданные «продукты» все равно будут вброшены в массы с помощью усилий фальшивых литературных рецензентов в глобальных медиа и влиятельных лиц в политике или массовой культуре, которые создадут вокруг них искусственную шумиху, навяжут публике страх упустить нечто «новое, модное, всеми читаемое».

В России, к сожалению, есть признаки стремления осваивать и вписывать нашу культуру в глобальные рынки, игнорируя национальное своеобразие и особенности традиций. Подобный настрой есть как среди кинопродюсеров, так и издателей, не чужды таким процессам и некоторые чиновники от культуры.

Не могу не привести наблюдение прозаика Юрия Козлова над практикой российского книгоиздания, принимая во внимание то, что и сам писатель много лет занимается издательской деятельностью, возглавляя старейший и некогда самый популярный в нашей стране журнал художественной литературы «Роман-газета»: российские «издательства в большинстве своем ставят задачу получения прибыли и сверх доходов для своих владельцев. Есть у нас, например, издательство-монополист, взявшее на себя, практически, 96 процентов от всех тиражей художественной литературы, это ЭКСМО-АСТ… Под этой маркой «делаются» «имена», которые коммерчески прибыльны, и с помощью рекламы их «раскручивают»… Иногда появляются интересные авторы, но таких единицы… Издательствам выгодно создавать для себя с помощью пары-тройки распиаренных имен некую гравитацию общественного мнения, чтобы парить над читательским вкусом, диктовать моду, тем самым подпитывая ажиотажный спрос. Так, в одночасье и на один час «сделали» модными Ксению Букшу, Ирину Денежкину, или вот появился еще не слишком грамотный парень по фамилии Сальников с романом «Опосредованно»… Всем этим и подобным им литераторам «в случае» не суждено стать ни лидерами общественного мнения, ни какими-то авторитетными мыслителями. Литература сейчас существует по принципу шоу-бизнеса, а там ведь как? Кто чаще мелькает на экране, в интернете, о ком кричат на всех информационных «углах», тот и популярен».

Понятно, что в подобном социально-культурном контексте трудно пробиваться искреннему, живому писательскому слову. Хотя есть, существуют его «острова» и «островки»… Назову журнал «Юность» во главе с прозаиком и общественным деятелем Сергеем Шаргуновым, не так давно опубликовавший талантливую прозу Максима Шмырева; грандиозный по замыслу и многообещающий по исполнению, продолжающий лучшие классические традиции ХIХ века обновленный журнал «Отечественные записки».

И пока под натиском «пластика», «вампиров», «эмансипации от других» и глянца сохраняет идеал «самостоянья», основанного на любви, русский человек, по словам философа Льва Карсавина, «личность симфоническая», ощущающая свое единство со всем бытием, всем космосом, будут найдены и пробьются к людям от писателей новых поколений «неумирающие слова», не прервется связь с нашей историей и предками, с тысячелетней русской культурой. Будут укрепляться национально-духовные силы России.

Есть надежда, что предвидение Александра Бенуа не сбудется.

Наука и религия