Шептание о скрепах

В предисловии к "Вещи…" критик Ольга Балла пишет: "…тут напряжённо-много о прошлом, о его подробностях, впитавших в себя так много жизни. И ещё настойчиво кажется, что это книга одиночества — большого, в историческом масштабе одиночества, исторической неприкаянности и терпеливого, героического одинокого самостояния во всех равнодушно-враждебных тебе временах". Книга Элины Суховой небольшая, состоит из трех глав-частей – "Память-облако", "Выучить язык", "Здесь тоже жизнь". Всего 44 стихотворения. Много это или мало? Наверное, все же немного. Книга выстроена тщательно и продуманно – и здесь нужно отметить великолепную работу составителя Ирины Ермаковой – как небольшой сельский дом, бревнышко к бревнышку, стихотворение к стихотворению, ничего лишнего. Причем дом этот не только прочен-надежен, но и, по-своему, по-заМКАДовски, красив. Поэт Элина Сухова. Фото из личного архива. Зачин Первое стихотворение "Умоляю, друже, поторопись…" – своеобразный эпиграф к "Вещи человечьей" – выбивается из поэтического массива, который автор предложила в этой книге. Стихотворение-загадка, стихотворение-сон… Буквально со второй строки в нем появляется вода – "покуда воды не сошлись". О ней как о потопе предупреждает поэт. Умоляет даже. "Умоляю, друже, поторопись". Тревога чувствуется в каждом образе – колокольня собора, затопленный город, баркой колышется осьминог, валидол и валерьянка, даже плаванье брассом в бассейне. Не сразу, но все-таки приходит понимание того, что весь этот необычный видеоряд происходит не в реальной жизни, а в совершенно другом пространстве, что к нашей реальности всё происходящее в стихотворении имеет лишь опосредованное отношение; что здесь, в этой жизни (в жизни автора), уже все произошло, случилось, и уже не актуально, и ничего уже не изменить. Остаются только видения. Поэт уходит в это состояние, чтобы укрыться. И оттуда – из своего убежища – пытается не просто восстановить заново события, которые происходили в жизни, но и предотвратить их, предотвратить беду. Финальная картинка стихотворения – фантастическая и даже мультяшная. Но лучше не смотреть этот мультик, отвернуться от него. Проплывает с зонтиком экскурсовод, Трепеща плавничками… Не перечитывать, выбросить из сердца, из своего подсознания. Не возвращаться в пережитое. Такой зачин. Велосипедное Первая глава – это готовая поэтическая книга. Она необычна в своей простоте, нет в ней стремления усложнять и приукрашивать. Жизнь и так сложна, прекрасна и противоречива – и нужно постараться успеть зафиксировать ее в моменте. Но моменты, как и мгновения, "летят, как пули у виска", пролетают. Отсюда – при всей, казалось бы, неспешности речи, события в тексте разворачиваются стремительно. Наверное, поэтому много глаголов, а также повторов, добавляющих динамики. "Это мама моя едет, / едет на велосипеде…" – так начинается стихотворение, открывающее главу "Память-облако". Отец кричит маме "У-лю-лю!". Это возглас счастья, возглас любви, громкое воркование, громкая радость. Родители Элины не скрывали своей влюбленности, своих чувств. Но велосипед у мамы почему-то черный – Черный велик с низкой рамой… А у папы, который "маму обгоняет", – у него колеса больше, у него длиннее ноги… Чувствуете стилистику – детскую, задорную – чем-то напоминающую Сашу Черного? Элина Сухова органична в таком ритмическом пространстве. Но в картинке ее нет. Она будто смотрит сверху. Или, может быть, она смотрит, как во сне (веселом, теплом, добром) с нескольких сторон, с нескольких ракурсов одновременно? Автор внимательна к деталям. Вот мамина "вьется юбка на ветру", вот дед "цигаркой запыхтит", вот "кистями машет скатерть", вот "дребезжат стальные спицы"… Вот "черный велик". Концовка – уже на другой ноте – резко переходит в минор, в грусть. Мама с папой уезжают. Дребезжат стальные спицы. Остаются поле-небо, Поле-небо, Динь-динь-динь… "Динь-динь-динь" – вместо слов прощания. Душа – это образ Пересказываю стихи. Зачем? Чтобы сжиться с ними, сродниться? Чтобы прожить их вместе с автором? Зачем? Ведь все равно не понять всего, что в них заложено, не увидеть всего того, что видит поэт. Элина Сухова будто пишет письма – на тот свет. Будто разговаривает с кем-то из своих – близких ее сердцу, с родной душой, с любимым человеком. Он для нее не умер. Он всегда рядом. Поэт это ощущает физически. Находясь в этом странном состоянии, она видит души-призраки, разговаривает с ними, общается. Обыденно и просто. Вот она советуется, какую фотографию выбрать на памятник. При этом время жизни четко фиксируется: Присвистнул датам: "Эх, летит же время!" Но время – это так же, как и память – "вещь человечья". Как фарфоровая фигурка на пианино, как "плёнка и бумага для фотографии". То есть существует как образ, не как физическая величина. Его – времени – нет. Оно – не материально, оно – всего лишь образ. И в этом есть какая-то недоговоренность, оборванность. Потому что человека тоже нет. Есть только душа. Душа – это образ. "Так чувствуется дрожь земли" В стихах Элины Суховой бродит беда – война, смерть, брошенный дом, оставленная родина. Ее персонажи, если поют, то все чаще о погибших солдатах. Светлый путь – в прошлом. В настоящем – беседы с покойниками. Беседовать и ждать. Ждать их воскресения? Но что есть воскресение? "Я подумаю об этом завтра", – так, кажется, говорила Скарлетт О’Хара из "Унесенных ветром"? А пока – "Ты жива еще, моя старушка". Жива и ждет. Сына. "Давным-давно с войны всё ждет и ждет…". И он приходит. В виде призрака. И она (мать его) чувствует его приближение. "Так чувствуется дрожь земли / Сквозь два материка". Лесенка стихотворения, так же, как и поэтические образы, дрожат. Это даже не лесенка – ступеньки – и ты по ним бежишь-бежишь, дыхание сбивается, сердце колотится, но останавливаться нельзя… Читатель чувствует себя сыном-призраком, спешащим к маме. Успеть, пока гудит поезд, добежать, рвануть на себя дверь и крикнуть во весь голос: Мама! Я пришел! Я здесь! Но гудок отгудел, и призрак исчез-растворился-растаял. Опять не успел. Строки стихотворений чаще короткие. Вздохнуть между ними не успеваешь. Посажено густо. При всем при том, автор не стремится к благозвучию, к гладкости письма. Оно и не нужно. "Понимать – а не быть понятым, любить – а не быть любимым, творить добро – а не просить милосердия", – кажется, в этом главный посыл поэзии Элины Суховой. Из прошлого она творит настоящее. Самое настоящее. Постольку-поскольку Стихи из "Вещи человечьей" в основном посвящены размышлениям о памяти. Одно из них – построено в виде диалога внука с дедом. Стихотворение-притча о том, что остается после человека? В данном случае – пруд, который выкопали зэки. Рифмы простые: пруд-умрут, свет-нет, дурачок-внучок. Но рифма в стихах Суховой вряд ли служит для поддержания конструкции. Более того, создается впечатление, что, если бы ее не было, ничего бы не изменилось. Силлабо-тоника постольку-поскольку. Это настоящая социальная поэзия. Не картинки с выставки, а кадры – черно-белые, гнетущие – из нашей жизни. Меняются эпохи, власти, правительства, а как была у людей жизнь беспросветной, так и остается. Судьбу тетки, умершей в 90-х, повторяет лирическая героиня из стихотворения "Досок вчера привезла, горбылю…", посвященного ученому-биологу, поэту Дмитрию Сухареву. Помню, над тёткой смеялась, Запасливой, как хомяк: "Тёть, ну зачем ты так? Погреб забит тушёнкой, Соли не съесть вовек… Что ты за человек? В стране победившего социализма На вечные времена, Какая теперь война?" Стихи – как обвинительный документ. Только где его зачитывать, на каком суде? Разве что – на Небесном. Все процветают, конечно, Но за каждым углом беда. То есть, ничего не изменилось. Поэтому лирическая героиня вынуждена брать пример со своей тетки – А я закупаю крупы, Я запасаю Соль! Жестко, без сантиментов. Жизнь – какая она есть, во всей ее стабильности и преемственности. Со всеми ее скрепами. Эмоциональная рациональность Нужно отметить точность и лаконичность языка Элины Суховой. И еще: мир, изображенный в "Вещи человечьей", кажется черно-белым, как в первом ламповым телевизоре. Но эмоции, несмотря на аскетичность выражения, зашкаливают. И все же, это достаточно рациональная поэзия. Ведь и любовь тоже может быть рациональной. Почему нет? Одни убытки от любви, Одни убытки! С этого начинается вторая глава книги "Выучить язык". Вторая глава – как второй сезон сериала. Обычная история Обращает на себя умение Элины вставлять в стихи жаргонизмы, детские дразнилки, разговорные фразы – "трали-вали", "тили-тесто", "елки-палки"… Они добавляют непосредственности и доверительной легкости. И ты уже замечаешь, как черно-белое изображение становится рисунком на асфальте, нарисованным цветными мелками. Этот шарик новогодний, Этот домик с острой крышей, Сад в снегу И мы с тобою… Это время Белой птицей, Белым дымом Над трубою. Однако в самой истории, рассказанной в стихах, – легкого и веселого мало. Сказ В стихах Элины Суховой есть что-то от сказа. Помните, в советские времена была передача "В гостях у сказки"? В ней перед началом каждого фильма добрая старушка-сказительница (актриса Анастасия Зуева) раздвигала ставенки нарисованной избушки и говорила что-то умильно-трогательное. Так и у Элины – иногда умильно-трогательно, но чаще жизненно и правдиво. И при этом широко раскрытые глаза, искренняя задушевная интонация и сказительность речи. И вот ты уже видишь сцену из фильма. Причем она не на сетчатке глаза, а где-то дальше и глубже. Ефим, Евсей, Еремей, Евлампий, Ермил, Евстрат, Лишь бы на букву Е — Выберу наугад. Беременная женщина выбирает имя будущему ребенку. Кричащая и саднящая, будто раскрытая рана, силлабо-тоника и народный сказ. Снится тот, кто сидит внутри, Распирая собой живот, И кого так легко убить, Пока он ещё не живёт. Потому что зачем самец, Проходимец, багдадский вор, Бык, козёл, кобель, жеребец С мутным взглядом пустым в упор? Трагизм набирает обороты, раскручивается. Ты, читатель, становишься свидетелем зарождения страшных мыслей. Но жизнь, слава Богу, побеждает. Лирической героине будто Ангел нашептал на ухо, точнее, послал видение. Поэтому лучше рассказывать эту историю шепотом – А увидела — светлую, словно день, Белую, будто снег, Нежную, как цветок. И никакой-то пакости Не болтается между ног! Серафима моя, Ангелина моя, Лучше нет на земле. Ни единого пятнышка На Крыле! Найти и не сдаваться Элина Сухова четко проговаривает страшные мысли о смерти, нищете, войне. Проговаривает без надрыва, даже несколько обыденно. И в этом ничего странного нет, потому что эти мысли-понятия являются атрибутами нашей российской жизни. Это то, что нас объединяет, это наши скрепы. Да, сюда еще можно добавить любовь, которая и нелюбовь вовсе. Автор даже не вспоминает, она уходит в прошлое. Живет в нем, точнее, заново проживает, погружается в то пространство, которое становится реальным на уровне умозрительном, осязательном, на уровне запахов и звуков. Читаешь стихи, и сам оказываешься в той реальности, где нет времени. Погружаешься в другое измерение, в мир параллельной вселенной. Там в кругу своей семьи и знакомых, в своем детстве-юности-молодости можно ощутить заново уже однажды пережитое, прожить его еще раз, но уже спокойнее, с достоинством, с пониманием того, что все происходящее, – это только эпизод, встреча, и всё обязательно повторится, стоит только захотеть. Но такое ощущение очень зыбкое. Колыхнется ветка за окном, или дернется, включившись вдруг, холодильник – и всё исчезло. И невольно задумаешься, а зачем возвращаться туда, в прошлое, ведь тебя там нет? А значит, ты все равно ничего не сможешь изменить, – не предотвратишь беду, ничего не поставишь на правильные, как тебе кажется, рельсы. Но автор пытается. Кажется, там, в прошлом она оставила что-то важное для себя. И, если его найти, то шанс появится изменить – не прошлое, нет – а настоящее. Эластичное время В книге "Вещь человечья" автор показывает Россию. Через судьбы своих родных и близких, через свою судьбу, через трагизм существования, через, как говорят чиновники, возраст дожития, – проступает образ бедной нашей Родины, который не меняется столетиями. Нищета соседствует с юродивостью, беспросветная тупость – со смекалкой, отчаянная радость – со слезами. В этом (с этим) мы живем и жили всегда. Ужас, становящийся красотой. Видела взрывы над станцией — Медленные цветы… О таких "цветах" в книге "Вещь человечья" рассказывает лирической героине ее мама. Речь отрывистая, но внятная. Картинка рисуется такая, будто ты сам находишься посреди разрывов бомб после авианалета в 1941-м. А потом — Рельсы вздыблены, скручены, сплетены. Время в стихотворениях Суховой эластично. Автор может его растягивать, где надо, или наоборот – сужать до одной фразы, в которой вмещается целая жизнь, целая эпоха. Кино У Элины всё кинофрагментами. К примеру, сначала идет закадровый голос журналиста-репортера: А на вопрос: Где здесь Дорога в ближайший город? И дальше – Хлопушка! Мотор! Крупный план! Дед зафыркал: "Да что мы В городе том забыли?" Представляете этого фыркающего деда? Я вполне. Как и бабку, морщившую лоб. Потом камера фокусируется на дальних планах, вырывая поочередно то хрумкающую огурцом внучку на печи, то кошку, мурлыкающую на диване, то трехлитровую бутыль молока и пакет домашнего творога на столе. Но самое главное – завершающий кадр. Он не то, чтобы разрывает канон, нет, это просто взгляд даже не из другой точки – из другого пространства. У режиссера и оператора включается совершенно другое видение. И время в углу стояло В строгом футляре Чёрном… Портретная галерея Чудики – это о таких писал Василий Шукшин. Тетка из произведения Элины Суховой тот же чудик. Легкими и нежными штрихами рисует портрет автор. Но это не застывший образ – по мысли поэта, в поступке толстой тетки (выпускает голубей) заложен глубокий смысл, дающий надежду. Просто Их упругие тельца Кидает навстречу небу, Чтоб у кого-то, Хоть у кого-то в мире Была Свобода… Стихотворение "Дачник" об одиночестве, о том, что человеку не хватает душевного тепла. Оно, вроде бы, когда-то было. Но и здесь есть надежда, что человек (тот же чудик) согреется в будущем, что всё вернется в его жизни – жена, семья, что его звезду не будет заслонять тучами. В главе "Здесь тоже жизнь" изображена целая галерея портретов таких героев-чудиков: дед с бабкой и внучкой на печи; наши знакомые – толстая тетка-голубятница и одинокий дачник; мастеровой дядя Коля, строивший дома-терема-дворцы, а сам оставшийся на старости лет в хибаре; стрелочница – принцесса из Туголеса, прозевавшая сослепу "своего заезжего принца в электричке". Где, поинтересуетесь вы, встречаются такие персонажи? Поэт дает четкий адрес: Если электричкой — С платформы Ильича До Ильича же — посёлка. Там налево. И у совхоза "20 лет КПСС" Маршрутка будет. Разговоры Элина Сухова постоянно разговаривает – то ли сама с собой, то ли с воображаемым собеседником, который может быть кем-то из близких или дальних, живых или ушедших. Или с Ангелом, который следит, хранит, оберегает. Или с призраком того человека, который оставил этот свет – отец, дед, первая любовь Валька, погибший в Чечне. Разговоры эти записываются. Читая их, ты невольно приходишь к выводу, что человек устроен по образу Божию, но он (человек) об этом забыл, потому и мир наш чаще напоминает Ад. А если и случается в этой жизни Рай, то ненадолго. И в Раю, конечно же, буйствует цветущая вишня, поют соловьи, рядом – скамейка, на ней – дед курит, в ветвях вишни видна кормушка для птиц, которую смастерил отец. А вишня так цвела, Как будто рай Цветёт кругом. Скажи, в раю есть пчёлы? Вопрос про пчел – риторический. Отвечать на него не нужно. Но зачем задумываться о Рае и Аде? Нужно идти дальше. Нужно, несмотря на все потери, продолжать свой земной путь. Гимн В заключение книги звучит гимн. Тихий гимн автора, которая поняла, что жизнь продолжается даже (пусть это прозвучит нелепо и парадоксально), когда она закончилась. И в этом ее маленькое открытие, ее тихий восторг – Не пл а чу больше, ибо смерти нет. Есть яблоко. Есть ливень. Есть рассвет. И вечна жизнь, перетекающая в свет! Стихи из новой книги Элины Суховой *** Умоляю, друже, поторопись, Покуда воды ещё не сошлись, Пока виднеется над волной Колокольня собора, На турне по затопленным городам, Помнишь, как там — Венеция, Амстердам, Петербург — опять-таки город. Океан вмести в окоём зрачков, Чтобы было чем подивить внучков В их родимых поветках. Щёлкай фото, накручивай Betacam, Коль не верят внуки твоим зрачкам, Сквозь волну авось разглядишь Петра иль святого Марка. Видишь, как меж бронзовых конских ног Баркой колышется осьминог И галерой — креветка. Но потом в родном Трускавце, Ельце Или вовсе, может, Череповце Осторожней, мой драгоценный, будь С посещеньем бассейна. Валидол с валерьянкою не забудь, Примеряясь брассом к гребку на грудь Для поддержки здоровья. Окуляры мощные не ищи да не порти глаза очками, Чтоб не видеть, как там — под твердью вод — Проплывает с зонтиком экскурсовод, Трепеща плавничками… * * * Это мама моя едет, Едет на велосипеде, Чёрный велик с низкой рамой, Вьётся юбка на ветру. Папа маму обгоняет — У него колёса больше, У него длиннее ноги, Он кричит ей: «У-лю-лю!» Они едут в гости к деду — Деду лысому, большому. Он воскликнет: «Кто приехал?» И цигаркой запыхтит. А ещё там будут тётки, Дети, сёстры, братья, жёны, Все за длинный стол засядут — Хлеб, картошка, огурцы. Длинный стол плывёт, качаясь, И кистями машет скатерть, И руками машут тётки, Сёстры-братья, старый дед… Мама с папой уезжают. Дребезжат стальные спицы. Остаются поле-небо, Поле-небо, Динь-динь-динь… * * * — Скажи мне, деда, кто, когда Копал вот этот пруд? — Копали зэки потому, Что всё равно умрут. — Зачем же было жилы рвать, Последний тратить свет? Зачем трудиться, коль ни сил, Ни жизни больше нет? — Зачем копать? Подумай сам, Ведь ты не дурачок: Вот пруд-то есть, хоть зэков нет. Всё правильно, внучок! * * * Д. А. Сухареву Досок вчера привезла, горбылю. Дров напилю. Съездила давеча за крупой. На год запасла. А на кой? Соседка цепляет: «На случай ядрёной зимы?» Ну да… От сумы да тюрьмы… Помню, над тёткой смеялась, Запасливой, как хомяк: «Тёть, ну зачем ты так? Погреб забит тушёнкой, Соли не съесть вовек… Что ты за человек? В стране победившего социализма На вечные времена, Какая теперь война?» А она Голодала в тридцатых, Воевала в сороковых, Не боялась мёртвых — Боялась живых, Жила одиноко, Не доверяла властям. Умерла в девяностых, Когда всё пошло к чертям… В стране победившего… Знать бы, Кого победили? Когда? Все процветают, конечно, Но за каждым углом беда. Гремят победные марши… Хочешь подпеть? — Изволь! А я закупаю крупы, Я запасаю Соль! Стрелочница давным-давно электрички ещё зелёными были а у сотовых телефонов ещё встречались антенны у самой железной дороги жила да была принцесса прекрасней её не видали на всём путевом участке от дикого туголеса до черустей центральных всё было в ней прекрасно стрижечка под машинку комбинезон джинсовый резиновые сапожки оранжевая жилетка как ходила она вдоль дороги как стучала своим молоточком как ждала прекрасного принца обсуждал весь её участок и соседний участок тоже даже в главке московском знали о принцессе из туголеса и премировали и в южный санаторий путёвку давали и поныне она проживает у самой железной дороги и сейчас хороша лишь скулы обтянула сухая кожа и морщинки у глаз пробились да чуток поседела впрочем седины под косынкой не видно машет флагом на переезде и недавно очки надела надо было надеть пораньше видно сослепу прозевала своего заезжего принца в электричке его вечерней в его утреннем раннем скором * * * Спилили вишню. Старая была. Почти засохла. Что её жалеть-то? Ну, вишню, ту, Ты помнишь – под окном? Ту, где для птиц кормушка, Папа делал. Тогда сказал, Что хватит на сезон, А всё цела. Куда бы перевесить? Ту вишню, где скамейка. Дед уже Ходил-то трудно. Но туда всегда он Придёт, сидит и курит… Соловьёв, Он говорил, Оттуда слышно… Правда, очень слышно. Под этой вишней С Валькой как-то мы… С тем Валькой… Впрочем, ты Его не вспомнишь. Он раньше был. Тот Валька, что в Чечне Лежать остался — Я ведь говорила… А вишня так цвела, Как будто рай Цветёт кругом. Скажи, в раю есть пчёлы? Спилили вишню. Что о ней грустить? Всему свой срок — И людям, и не людям… Когда уйдём, Как все ушли до нас, Забудем мир — Чужой, пустой и лишний, Не дуб, не вяз, Не ясень, не каштан — Там подпирать Небесный будет свод Вот эта вишня. Точно – Эта вишня! * * * В год яблочный, прозрачный, на ветру Ты мне сказала, будто я умру. И я тебе поверила тогда, Что я не буду вечно молода. Не будет яблок. Будет ночь и снег, И мне отмерен мой короткий век. В год яблочный, упругий, золотой Я плакала над жизнью нежитой… С тех пор минуло много зим и лет. Не плачу больше, ибо смерти нет. Есть яблоко. Есть ливень. Есть рассвет. И вечна жизнь, перетекающая в свет!