85 лет назад родился Александр Иванов

Александр Иванов был литературным пародистом. Тем, кто иронически перепевает прозаиков, поэтов, обнажая пороки и недостатки их стиля. Подобное искусство существовало с древних времен и дошло до наших.

Самым известным пародистом в СССР был Александр Архангельский. Он начинал как лирический поэт, но своей рифмой критиков не убедил, а читателей не вдохновил. Может быть, поэтому он стал с иронией «относиться» к коллегам. И в этом преуспел – его пародии были остры, хлестки, смешны. И нередко выглядели симпатичнее оригинала.

Бывший преподаватель начертательной геометрии, черчения и рисования Александр Иванов поддержал традицию и тоже стал пародистом, хотя нигде этому «ремеслу» не учился. Просто, даже неожиданно для себя, он стал сочинять иронические рифмы и – получилось.

Иванов стал не просто известным, а знаменитым. Свои пародии он публиковал на 16-й полосе «Литературной газеты» в знаменитом «Клубе 12 стульев».

Между прочим, Иванов – действительно был Ивановым. Так он говорил тем, кто думал, что пародист скрывается за очень русским псевдонимом и прячет свою национальность…

Иванов был длинный и худой. У него было печальное лицо и большие выразительные глаза. Он приходил в редакцию «Литературной газеты» на Цветном бульваре, доставал из портфеля исписанные листки и читал: спокойно, без интонаций и даже как-то печально. Казалось, он жалел тех, кого он пародировал. Может, так и было. Но все смеялись. В том числе, администратор клуба «ДС», толстый и веселый Веселовский.

Поэт Волгин – ныне известный литературовед, писатель – вывел такие горестные строки:

Нет у меня Арины Родионовны,И некому мне сказки говоритьИ под охрипший ящик радиоловыйПриходится обед себе варить.

Вскоре раздалось «эхо» Иванова:

…Нет у меня того, что есть у Пушкина,

И нечего об этом говорить.

Нет Кюхли, нет Жуковского, нет Пущина,

Нет Дельвига!

Не те пошли друзья.

В Большой энциклопедии пропущена

Красивая фамилия моя.

Мои рубашки

в прачечной стираются,

Варю обед, сажусь чайку попить.

Никто меня, видать, не собирается

Обнять и, в гроб

сходя, благословить...

Один за другим стали выходить сборники Иванова. Автор этих строк удостоился чести получить маленькую книжицу под названием «Не своим голосом». Я побывал у пародиста, когда он жил в Москве на Стромынке. Когда Иванов показывал свои фотографии, вырезки из газет, в комнату вошел мальчик, его сын. Иванов, бросив взгляд на бумажнуюгору, произнес с пафосной грустью: «Когда я умру, Игорек, все это сдадут в ЦГАЛИ…» Так назывался архив литературы и искусства.

Однако ничего из рукописей Иванова в хранилище не попало. После его смерти все исчезло. Неужели Сан Саныч сам все уничтожил? Он был не Гоголь, но мог поступить, как Гоголь. Так и видится его искаженное болью лицо в отсвете огня, который пожирает бумаги в печи…

«Клуб 12 стульев» был средоточием талантов и напоминал дореволюционный «Сатирикон» с блестящими Аверченко, Тэффи, Сашей Черным, Буховым. В «Литературной газете» сверкали Арканов, Горин, Розовский, Богословский. И, конечно, Сан Саныч Иванов.

Он прославился еще больше, когда стал ведущим популярной телепрограммы «Вокруг смеха». Пародист был артистичен и саркастичен. Его баскетбольная фигура возвышалась над залом. Ведущий освещал зрителей иронической улыбкой, читал остроумные перлы из «Литературной газеты» и встречал именитых гостей. Впрочем, были и те, кто только начинал путь к славе: Задорнов, Бабкина, Розенбаум, Филиппенко. Выступил в передаче Миша Евдокимов – молодой, наивно-смешной, с копной светлых волос. Он приехал с Алтая, где работал администратором в столовой…

В конце программы Иванов читал свои пародии – как всегда, неторопливо, размеренно, с непроницаемым лицом. А зрители надрывали животы от смеха…

Иванов «царапал» своим пером дебютантов, но не щадил и корифеев – Ахмадулину, Окуджаву, Евтушенко, Рождественского. Вот как он спародировал, например, Андрея Вознесенского: «Чихая нейлоновыми стрекозами, / собаки планируют касторкой на вельвет, / таракашки-букашки кашляют глюкозой. / Бред? Бред».

Иванов работал не столько со стихами, но и с прозой. Но все же «вкуснее» была его поэзия. Он вцеплялся в «неосторожные» строки и, как охотничий пес, начинал их трепать, грызть, выворачивать наизнанку. Иногда объекты пародий обижались, но чаще не высказывали никаких претензий. А иные даже гордились – на них написал пародию САМ Иванов!

Однажды он «подшутил» над Николаем Доризо. У поэта были такие строки:

Нет, жив Дантес.

Он жив опасно,

Жив

вплоть до нынешнего дня.

Ежеминутно,

ежечасно

Он может выстрелить в меня.

Ну как было Иванову удержаться от пародии? И он, конечно, посмеялся. Вот так:

Санкт-Петербург взволнован очень.

Разгул царизма.

Мрак и тлен.

Печален, хмур и озабочен

Барон Луи де Геккерен.

Он молвит сыну осторожно:

— Зачем нам Пушкин?

Видит бог,

Стреляться с кем угодно можно,

Ты в Доризо стрельни,

сынок! —

С улыбкой грустной бесконечно

Дантес

взирает на него.

— Могу и в Доризо,

конечно,

Какая разница,

в кого... —

Но вдруг

лицо его скривилось,

И прошептал он

как во сне:

— Но кто тогда,

скажи на милость,

Хоть словом

вспомнит обо мне?!..

Иногда Иванов сам подвергался экзекуции пародирования. Вот что написал о нем Фазиль Искандер: «Скорбен лик у Иванова — / Хоть пиши с него святого. / Благодушен в скорби он, / Как весенний скорпион».

Но Иванов не обижался. Потому что и впрямь был «скорпионом», с острым литературным жалом.

О себе он говорил с иронией: «Всю жизнь я сторонился общественной жизни. Никогда ни в чем не участвовал. Не избирался, не привлекался, – словом, не высовывался. В юных пионерах был, а в комсомоле уже нет; о партии и говорить не приходится. Закончил художественно-графический факультет пединститута в шестидесятом. Чего-то где-то недолго преподавал, сам толком ничего не зная.

Единственное, что числю в своих достижениях, – начитан. Однако и в рядах борцов с системой меня не было. Трусость? Не без этого. Но одну причину все же назову. Был как-то на гастролях в городе Горьком, когда жил там в ссылке Андрей Дмитриевич Сахаров. Опросил я добрую сотню людей. «Ведь тут у вас Сахаров, сам Сахаров, понимаете, ведь он же за вас...» Ну и так далее. Ни один – ни один! – из опрошенных не нашел для замечательного человека доброго или хотя бы сочувственного слова. Непонимание, презрение, ненависть...

И вот за этих людей, сказал я себе тогда, идти на свою Голгофу?! Да ни за что! Хотят быть рабами, пусть будут. А я уж как-нибудь; ну не повезло родиться в такую мерзкую эпоху, пересижу в своей пародийно-эпиграмматической скорлупе, на мой-то век, увы, «системы» хватит. Конечно, она обречена, но я не доживу».

Однако дожил. И писал пародии на постсоветских политиков. Вот четверостишие, посвященное Жириновскому:

Посмотрите скорей!

Дело-то хреновое:

и фашист, и еврей —

Это что-то новое.

Иванов стал политическим пародистом. Но в его строках уже не было прежней легкости. Зато стало очень легко с деньгами. Сан Саныч подружился с представителями новой российской власти, стал бывать на светских раутах и веселил элиту. Говорят, Иванов был даже вхож в дом президента РФ Ельцина.

Он прикупил домик на берегу испанского побережья. Погружал свое худое тело в морскую воду, закрывал глаза и грезил, что перестанет писать пародии на других, и, наконец, будет сочинять свои стихи – светлые и чистые, как утренний прибой…

В общем, все складывалось очень хорошо, даже счастливо. Но Сан Саныча подстерегало несчастье – кончилась жизнь. Неожиданно, трагически…

Он лежал в длинном гробу с длинным, печальным лицом. Но казалось, что Иванов просто решил отдохнуть. Сейчас он откроет глаза, сбросит на пол цветы, поднимется во весь рост…

Чтобы мог прочитать оживший пародист? Может быть, эти строки:

Всю ночь я шевелил губами,

сучил ногами, пол дробя;

я мерзко выл, скрипел зубами, —

я перечитывал себя.

Я от стыда пылал, как спичка,

себя готов был разорвать.

Гори она огнем, привычка —

как заведенный, рифмовать!

Это была пародия на другого поэта. Но так Иванов мог бы посмеяться и над самим собой…