Михаил Земсков и его роман "достоевского" замеса

"Саксофон Гавриила" – "богоискательский" роман, поднимающий тему готовности человеческого общества встретиться со своим Спасителем. Предположение о втором пришествии Христа – один из популярных у писателей литературных ходов. В год 200-летия со дня рождения Ф.М. Достоевского уместно вспомнить, что именно он в русской литературе впервые обратился к нему в "Легенде о Великом Инквизиторе". Это вставная притча в пятой главе пятой книги "Pro и contra" второй части романа "Братья Карамазовы". Глава увидела свет в 1879 году, за два года до смерти великого писателя. В зрелые годы Достоевский возвращался к образу Христа, забытого и покинутого людьми, утратившими веру в него. Сам писатель говорил, что притча о великом инквизиторе – его личный выпад против католичества, но ее можно и нужно трактовать шире. Как философский трактат, призванный проверить силу человеческой веры в Бога. Именно с этой целью сочинил и рассказал "Легенду о Великом Инквизиторе" Иван Карамазов своему брату, монаху Алексею. По ней, второе пришествие Христа произошло в Севилье в XVI веке – в пору разгула инквизиции. Иисус сотворил чудо воскресения мертвой девочки. Люди поверили в него, но Великий Инквизитор повелел бросить Иисуса в темницу и казнить его как еретика. Никто не посмел встать на защиту Сына Божия. Ночью перед казнью Великий Инквизитор пришел к Иисусу и выдвинул три обвинения. В даровании людям свободы, так как ничего и никогда не будет для человека и для человеческого общества "невыносимее свободы"; в нежелании поработить человека чудесами, сведя веру в Бога к обмену ритуалами; в пропаганде всеобщего единения, "братства во Христе". Инквизитор заявил, что большинство людей давно уступили искушению, служат дьяволу и с удовольствием предадут свою совесть и свободу. Но вместо оправданий и полемики Христос подошёл к иерарху и поцеловал его в губы. Старик отворил дверь темницы и выпустил пленника, заклиная его не приходить больше никогда. В дальнейшем русская литература не раз интерпретировала "Легенду о Великом Инквизиторе", повествуя о новом явлении Христа. Чаще всего этот сюжет рассматривался в контексте сугубо фантастическом – показателен рассказ Любови и Евгения Лукиных "Астроцерковь". Иногда второе пришествие едва ли не маргинализировалось, представая в изложении комическом – как в романе Дины Рубиной "Вот идет Машиах", где, несмотря на заглавие, он так и пришел… Михаил Земсков в романе "Саксофон Гавриила" возвращается к "первоисточнику" Достоевского и даже "превышает обязательства". Для него второе пришествие Христа – не вводная линия, а основное событийное и идейное наполнение книги. Причем Земсков выступает как новатор, повествуя об этом от первого лица, а не описывая происходящее с позиций автора. С первых и до последних строк роман пишется от лица человека, который, как ни причудливо это прозвучит, открыл Христа в себе. "Я смотрел в окно. Темно-серая, почти чёрная, крыша соседней машины была покрыта мелкими каплями воды. Дождь закончился совсем недавно – именно в тот момент, когда я открыл пассажирскую дверь своей "Реношки" и влез внутрь сухого – слишком сухого! –салона. …Лена в зале? "Специальный гость"? Как это могло произойти? Совершенно несовместимые вещи непостижимым способом сложились вдруг вместе, превратившись в странное уродливое создание, которому теперь ничего не стоит меня раздавить" . Таков зачин романа. Илья жил обыкновенной жизнью современного обывателя: работал администратором в мебельной фирме, снимал квартиру, собирался жениться на Лене, владелице маленького бизнеса, любил слушать ретро рок-музыку (культовые песни британских групп "Дорз" и "Лед Зеппелин" или наиболее ярких отечественных – "Крематорий" и пр.), ходить в ночные клубы и по ночам играть в компьютерные "стрелялки". Автор "поселил" своих героев в Москву, хотя его герой-рассказчик родом из Казахстана. Понятно, почему писатель выбрал местом дислокации российскую столицу: ему нужен не просто город, а знаковый город, не точка на карте, а законодатель моды, определяющий формы жизни, мышления, идеологии, и новая "Вавилонская башня", где смешиваются все национальности. Потому Москва Земскова не срисована с натуры. Это некое пространство, символизирующее собой средоточие всех человеческих страстей, пороков и идеологий. С подачи подруги Илья проходит сеансы психотерапии у психотерапевта Игоря Ивановича. Под его гипнозом Илья "проваливается" в свои прошлые жизни, где оказывается Иисусом. Он видит себя в различных евангельских сценах и пересказывает доктору, что с ним происходит. Нетрудно заметить: Илья излагает собственную версию Евангелия. Он использует некий порошок, который называет "манной небесной" и предлагает апостолам понюхать или полизать. Совместное употребление этого вещества сглаживает конфликты, исцеляет страждущих, сплачивает персонажей евангельской истории. Но психотерапевт в каждой сцене гипноза вносит коррективы в видения Ильи, чтобы "вычистить" зависимость от наркотиков: "Давай теперь переработаем эту драматическую ситуацию. В первую очередь избавимся от присутствия в ней наркотических веществ. Итак, ты снова в комнате на праздничном банкете. У тебя нет никакого порошка, твоё сознание кристально чисто. Поэтому у тебя нет никаких наркотических галлюцинаций и фантазий по поводу хлеба и вина, по поводу предательства и отречения". Тут возникает сложный теософский вопрос: поскольку психотерапевт все время исправляет видения человека, который оказывается Христом, можно ли сказать, что он исправляет Евангелие? И кто первым исказил Евангелие – Илья, допустивший в него "дурь", или люди, "облагородившие" и пригладившие священный текст?.. Психотерапевт, исправляя сюжет, тоже не возвращает его к евангельским канонам. Он помогает пациенту взглянуть на ситуацию с другой стороны и "очиститься" от зависимости – но даже самые благие мотивы искажают истину, чего не может не заметить Илья. "– Но, если я правильно понимаю, то, чтобы помочь мне, вы меняете того человека в прошлом, и если он был Иисус, в каких-то ситуациях вы лишаете его чудес, лишаете возможности проповедовать. Может быть, этим вы вообще лишаете его сущности Христа, сущности мессии. – Боже мой, какие громкие слова! – всплеснув руками, Игорь Иванович рассмеялся. – Ты меня прямо вселенским демиургом представил! … Ничего я не меняю, кроме того, что в этой вот коробочке, – он повертел указательным пальцем в направлении моей головы, – и то ещё под вопросом… Все ведь только внутри тебя происходит. Твоё подсознание, твои образы. Все, с чем мы работаем, только внутри тебя. Больше ничего нет. И помочь тебе – только одна моя задача и цель". Как бы ни "закрывал гештальт" Игорь Иванович, облагораживая воспоминания Ильи, он не может изменить хронологии событий: входа в Иерусалим, проповеди, изгнания торговцев из храма, а главное – пленения и распятия. В прошлой жизни Илья восходит на крест. А в настоящей – социум относится к появлению реинкарнации Христа как к аттракциону или рекламному трюку. За Ильей начинают бегать журналисты. Но не затем, чтобы прослушать Нагорную проповедь, а чтобы не упустить броский сюжет. Единицы хотят благословения Божьего, большинство использует это чудо в сиюминутных целях. Православные казаки с шашками караулят нового Мессию, и он обоснованно страшится их и прячется. Кульминация книги – суперпопулярное ток-шоу, где ведущий в прямом эфире задает Илье скептические вопросы, а его бывшая сожительница рассказывает, якобы, это актер-неудачник, с горя вообразивший себя Богом… Илья отвечает людям с экрана: "– Я не бросал крест. Я говорил, что я с вами во веки веков. Я говорил, что вернусь и проведу с собой в царство небесное всех несчастных и обиженных. И вот я снова здесь. Чтобы несчастные и гонимые нашли утешение и дом. Чтобы последние стали первыми. Чтобы страждущие обрели избавление от страданий". В студии он произносит первый раз призывную фразу "Возьми крест свой и следуй за мной". Этой фразой новый Христос будет привлекать новых единомышленников, одновременно сам за собой записывая свои дела: "Времени почти не остаётся. Совсем скоро улетаем – я чувствую это по свету из купола. Так что допишу эпилог и пойду на улицу, как обычно – говорить негромко прохожим направо и налево: "возьми крест свой и следуй за мной, возьми крест свой и следуй за мной". Те, кто пойдут за Христом, не останутся на этом свете, о чем автор говорит буквально. С самого начала преображения Ильи за ним следует НЛО. Сначала оно крохотное и почти не привлекающее внимания в небесной выси, затем – растущее и все более близкое, и, наконец, занимающее главенствующее место в пространстве книги: "Оно уже под километр в диаметре, то являющееся в блестящей металлической плоти, как раньше, то бестелесное и почти незримое. Уже не овальное, а скорее круглое, с уходящим вверх куполом. В нем все больше людей. Тех, кто идёт за мной по вечерам, взяв кресты свои…, и которых я привожу к нему; оставивших все, несчастных и болезных, отринувших все и спустившихся в слёзном покаянии до самого дна глубин своих, сирых и убогих – к сияющему чистым светом куполу. Купол принимает их в свой свет, с нежной кротостью и безусловностью" . Среди спутников Ильи – проститутка Маша и бандит Акрам, новые воплощения блудницы и мытаря из Евангелия. "Маша уже побывала внутри НЛО, но вернулась – помогать мне или просто быть рядом. Акрам – как и хотел – стал при мне бухгалтером. Считает выловленных и спасённых человеков". Но, несмотря на такую однозначность, в романе НЛО со спасенными так и не взлетит. Финал у романа открытый: сакраментальная фраза "Возьми крест свой и следуй за мной". Произошло ли второе пришествие на самом деле? Земсков пишет так, чтобы дать читателю возможность ответить на этот вопрос самому. Ведь дело веры глубоко интимно… Автор озадачивает читателя амбивалентностью повествования. С первых же страниц в книге раскрываются различные возможности ухода от реальности, которые мы не вправе сбрасывать со счетов – как вероятные указания на то, что пришествие было фантазией либо игрой, как и многие другие эпизоды книги. В "Саксофоне Гавриила" собрано множество символов "иного мира", искаженной реальности. Например, это приземленная бытовая мистика – регулярная пропажа из квартиры вещей самых обыденных, типа вилок и носков; это выраженная любовь ко сну как процессу пребывания в небытии. Это апелляции к искусству: ведь Илья занимается в актерском кружке, где мастерски вживается в чужие обличья. Да и рок-музыка у Земскова – уже не просто искусство, но и возможность медитации, выхода души из тела. С музыкой и актерским кружком связано название романа – "Саксофон Гавриила": однажды преподаватель дал задание Илье и одному из его товарищей разыграть двух скрипачей на балу у сатаны, у которых пропала одна скрипка, и ее необходимо заменить саксофоном, иначе хозяин бала разгневается и уничтожит музыкантов. Этот образ показался мне не раскрытым до конца… В отличие от употребления наркотиков, которое прозрачно, навязчиво и оправдывает предназначенность книги аудитории старше 18 лет. Еще одно виртуальное пространство книги – компьютерные игры-стрелялки; в поле игры Илья впервые встретил Машу. За счет всех этих деталей в романе активно нарастает "другой мир", благодаря которому к концу повествования все труднее решить, в какой именно реальности вершится все, о чем мы читаем. Михаил Земсков. Фото из личного архива. …Но концептуально роман Михаила Земскова имеет глубокий "достоевский" смысл только в том случае, если дело происходит в реальности и в нашем земном мире. Здесь строятся храмы, люди соблюдают обряды, ходят на службу и читают молитвы. В тексте "Верую" прямо говорится об ожидании второго пришествия и Страшного суда, но люди повторяют вызубренный текст, не допуская самой возможности пришествия Христа или не считая его таким уж громким событием. Проститутка Маша до того, как уверовать, заметила: "Что в этом вообще такого? Если перерождение душ существует – значит, Иисус перерождался уже сто раз, и ничего особенного в этом нет". Маша – одна из тех, кто принял нового Мессию: " …Поверила в тебя, как случайно. …А распороло-то безвозвратно, как всю жизнь на до и после…". Но ее раннюю, приземленную точку зрения разделяет уверенное большинство тех, за кого Христос принял мученическую смерть. На мой взгляд, в романе Земскова происходит то же, что и в стихотворении прекрасного современного поэта Ефима Бершина : Безлюдный храм. Чистилище любви. Слепое время движется по кругу. Ни отзвука – кого ни позови. Одни иконы молятся друг другу. Бессонница. Распутица. Распад. Тускнеет солнце, как печатный пряник. Казалось, кто-то заново распят, но намертво. И больше не воспрянет. Для мертвых суетных душ Иисус никогда не воскреснет, повторяйся его драматичная история хоть каждый год. Об этом новый роман Михаила Земскова. И о выборе – брать ли крест свой или профанировать явление Мессии. Выбор – личная ответственность каждой души, признание ее живой или мертвой. Книга издается только в электронном варианте, ее можно приобрести на сайте Литрес по ссылке .