«В воздухе всегда витали слухи о нестерпимом характере и остром языке Цискаридзе»
Бывший танцовщик Дмитрий Полухин рассказал WMJ.ru, как, на его взгляд, с годами Николай Цискаридзе трансформировался из «злого гения» в пример осознанности и нахождения в моменте.
«В один миг мне все стало понятно — как, кому и за что даются большие роли»
Все же очевидно: есть в нашем мире вещи, события и люди по природе своей абсолютно фундаментальные, вечные и основополагающие. Эти вещи, события и люди своим существованием и своими действиями в корне меняют направление и развитие эпох, стилей, жанров, образ жизни и влияют на принятие тех или иных стратегически важных решений. И вот задачу я себе поставил совершенно непростую: как раз таки написать материал о человеке, профессионале, которого искренне считаю ныне живущим гением и с которым я по умолчанию согласен во всем. Речь пойдет о народном артисте России, премьере Большого театра, ректоре Академии русского балета имени Вагановой Николае Максимовиче Цискаридзе.
Уточню сразу, что все утверждения и мысли, написанные дальше, исключительно мои, личные, основанные на моем опыте, насмотренности, наслушанности и так далее.
Не обессудьте.
Свое эссе я начну с истории, как и при каких обстоятельствах я впервые увидел этого человека вживую, — это во многом предопределит первую часть моего повествования и объяснит дальнейшие наблюдения и размышления.
Я был во втором классе Московской Академии (МГАХ), мне было 12 лет. Я, как и некоторые другие из моих сверстников из академии, был задействован в учебной практической деятельности, которая проходила в Большом театре. Простыми словами, мы, студенты, принимали участие в спектаклях. У нас были детские роли, но, по моим воспоминаниям, больше всего удовольствия мы получали от того, что нас освобождали от некоторых уроков в день спектакля, освобождали от первых уроков на следующий день после выступлений и, конечно же, театр выделял на нас бутерброды и газировку — это было просто волшебство какое-то.
Да и в принципе обстановка закулисья театра глазами ребенка воспринималась лично мной совсем иначе, с восторгом, нежели после выпуска из училища: я находил всех очень приятными людьми, милыми, ничего от тебя не требующими. Театральные ритуалы были в новинку, а взрослые артисты казались какими-то недосягаемыми субстанциями, звезды — вообще богами древнегреческого Олимпа.
Я с огромной теплотой внутри вспоминаю запахи первого в своей жизни профессионального грима, сценического дыма, пыли, которая летела с декораций и кулис, ощущение себя причастным к чему-то великому, осознание того, что нахожусь в этом сложнопостановочном пространстве. В общем, это было прекрасное, теплое и безопасное взаимодействие с таким сложным механизмом, как Большой театр.
«Стекла в пуанты — уже неактуально и зашкварно»
Возвращаясь к истории. Очередной спектакль. Мы, группа детей, приехали в театр, и выяснилось, что администрация забыла выделить нам, маленьким ученикам, помещение для переодевания. С нами была дежурная второго (танцевального) этажа из академии, и кто-то ей сказал, чтобы она посадила нас в какую-то открытую гримерку (номер уже не помню, но, по-моему, 213). Мы радостно сели туда (она была пустая), нам принесли каждому по два тех самых заветных бутерброда и по бутылке газировки. Каждый сел заниматься своим: кто-то ел, кто-то играл в мини-приставку, кто-то читал театральные буклеты — в общем, все были при деле.
И вдруг в какой-то момент дверь гримерки динамично открывается, и в нее еще более динамично входит не кто-нибудь, а сам Николай Максимович. На его вполне логичный вопрос «А что вы тут делаете?» мы почти хором ответили: «Нас сюда посадили, мы тут будем переодеваться на спектакль». Даже сложно представить, какую психологическую травму пережила наша дежурная, которая в тот момент бесстрастно жевала бутерброд с сыром. Лицо ее в один момент буквально стекло в декольте, а тон кожи мгновенно похолодел так, как будто ее уже как артистку загримировали на роль Сильфиды в предстоящем спектакле. На удивления всех и на счастье нашей едва не умершей от страха дежурной, Николай Максимович очень по-доброму ответил: «Да? Ну хорошо, только освободите мне немного места, скоро придут мои девочки на грим и волосы — им нужно будет разложиться».
Обстановка стала напряженной, откушенный дежурной сыр с хлебом не лезли ей в горло, а мы, дети, не знали, как реагировать на звезду, которая находится с нами в одной комнате. Но Николай Максимович как будто выключил нас из своего поля зрения и занялся своей любимой рутиной: включил боковой свет на столе для грима, включил музыку (спустя 10 лет я узнал, что это была Глория Гейнер) и сел ожидать своих «девочек», что-то делая в своем телефоне. Дальше мы и сами уже стали готовиться к спектаклю, началась какая-то суета, и напряжение развеялось.
Спустя время мы поняли, что именно он держит театр в тонусе и не дает расслабиться ни одному цеху, по крайней мере, пока он находится в стенах заведения и при исполнении своих обязанностей.
Во-первых, на наших глазах весьма крепкое замечание получила техничка, которая плохо вымыла сцену перед спектаклем, и, конечно же, в следующие 5 минут линолеум сцены был вымыт. Дважды. Потом досталось от Николая и нам за то, что мы проявляли активный тактильный интерес к декорациям балета «Урок», а именно к бутафорскому пианино. Дежурной, и без того травмированной в тот вечер, было в очень понятной форме велено: «Детей со сцены убрать!»
Таким я на долгое время и запомнил Николая Максимовича Цискаридзе — роскошным, властным, строгим и бескомпромиссным. Безумным профессионалом своего дела и совершенно точно звездой. Злой гений! Спустя годы мои мысли только находили подтверждение — уже в осознанном возрасте он стал для меня эталоном мужского классического танца, виртуозом, иными словами — воплощением совершенства на сцене.
Конечно, в воздухе всегда витали слухи и мнения о его нестерпимом характере и остром языке. Хотя это, честно говоря, присуще всем звездам исполнительского балетного искусства. Плисецкая славилась этим едва ли не больше, чем своим гением танца.
Отчасти это обстоятельство и стало для Николая Максимовича ключом к успеху не только в балете, но и в работе на телевидении, дав ему гигантскую народную аудиторию, которую он покорил раз и навсегда. Вкусно, грамотно и доступно рассказать людям о сложных вещах может далеко не каждый, особенно будучи специалистом из такой специфической ниши, как классическое искусство и все другие производные вещи от него.
Николай Максимович никогда не стеснялся выражений, даже если они шли вразрез с кем-то или чем-то. Сегодня такие пассажи назвали бы токсичными, неуместными, нетолерантными, но тогда, на заре и в середине эпохи нулевых, это было в порядке вещей. Категоричные суждения о современном искусстве, исполнителях, коллегах, тех или иных вещах — я могу назвать эти составляющие ДНК образа Николая Максимовича в те годы. Я посмотрел очень много материалов — интервью, рассказов и пресс-конференций — и могу сделать заключение: что и как ни говорил бы этот человек, он всегда оставался независимой личностью с четкой позицией и никогда не изменял себе. Это достойно уважения, на мой взгляд.
«Растянутая одежда, грубоватые повадки и донельзя скудная речь»
Относительно недавно я увидел на YouTube очень необычный контент и сначала не понял, что это и как. Видео, где Николай Максимович у себя дома рассказывает о балетных спектаклях и эпохах. Меня смутило, что автором роликов был не верифицированный аккаунт Николая, а условный no-name пользователь. Но свежие видео на канале выходили раз в две недели, и позже стало понятно, что это аутентичный авторский контент Николая Максимовича. К слову, я тогда уже оставил исполнительскую карьеру и смотрел эти видео не глазами артиста, а скорее как человек, которому просто импонирует личность рассказчика. В моей жизни были другие заботы и проблемы, но эти видео о балете я ждал как манны небесной — мне было очень любопытно наблюдать за Николаем Максимовичем. И тогда я первый раз задумался, что он, вернее, его манера рассказывать и повествовать очень изменилась.
В этих выпусках я впервые услышал о его опыте работы в кордебалете. Ранее мне всегда казалось, что ему удалось миновать этот этап в карьере, но на самом деле все было совсем не так. Николай откровенно рассказывал о внутренних трудностях на репетициях и спектаклях, честно рассказывал о том, что ему не хватало физических сил для сольных выходов и вариаций и для него это был челлендж, с которым он в итоге смог справиться. Николай заговорил не только о своем превосходстве и сильных сторонах (как все привыкли от него слышать), но и о своих слабых местах. Он как будто бы стал ближе. Разрешил себе зайти за новую грань, пустить аудиторию туда, куда ранее никто допущен не был. И если раньше Николай Максимович комментировал коллег по цеху лишь в формате едких и колких замечаний, то теперь все это приобрело формат чуть островатых, но все же теплых шуток и воспоминаний или даже похвалы и комплимента.
На мой взгляд, такая личностная трансформация не может не быть связана с общей тенденцией мира к толерантности и, как бы это банально ни звучало, нетоксичности и осознанности.
Во многих индустриях, связанных с красотой, каноны претерпевают ежедневные трансформации, которые направлены на демократизацию, равенство и доступность всего и всем. Везде снижается уровень снобизма и цинизма. Звезды становятся ближе и откровеннее. Те, кто казались акулами, становятся дельфинами.
Николай Максимович, на мой взгляд, очень яркий пример такого перехода на наших, отечественных просторах.
Финальным аккордом, который окончательно расставил все на свои места, стало одно из последних интервью каналу «Надежда Стрелец». Вся съемочная группа, по словам ведущей, в процессе работы получила огромное удовольствие. Как сказала Надежда: «Николай, с вами можно было бы говорить вечно и обо всем. Нет тем, на которые с вами было бы неинтересно поговорить!» И я абсолютно согласен с этим тезисом! Кино, глянец, мода, балет, литература, изобразительное искусство — список тем, из которых можно заплести интереснейшую беседу с Николаем, можно продолжать очень долго.
Обсуждая современное искусство, Николай Максимович сегодня говорит: «Мне близко все, что талантливо» и «Любое искусство имеет право на существование». Хотя еще несколько лет назад услышать подобные слова от него было равносильно тому, что воочию увидеть, как Моисей своими руками раздвигает Красное море. Да и сам Николай Максимович под конец интервью признался, что благодарен времени и обстоятельствам пандемии, которые научили его получать удовольствие от нахождения в моменте: с книгой в руках, от общества самого себя, от просмотра кино, в целом — от простых и насущных вещей.
Николай Цискаридзе, 2000, Global Look Press / Lev Sherstennikov / Russian Look Николай Цискаридзе, 2000, Global Look Press / Lev Sherstennikov / Russian Look
Закончить материал я хочу признанием, что во многом меня сформировали люди и персонажи, на которых я с детства смотрел через экраны телефона и компьютера, и Николай Цискаридзе, безусловно, один из них. Для меня эта личность безразмерна, безгранична и абсолютно и всецело принимаема. Списки его профессиональных достижений, уровень поклонников ошеломляют, так же как и пример его личностной трансформации. Нам повезло, что мы живем в одно время с этим удивительным человеком, гением, и еще больше нам повезло в том, что мы наблюдаем такие метаморфозы и имеем возможность подражать, брать пример и учиться. Учиться преодолевать самих себя, оставаясь при этом личностями и интересными людьми.
Читайте также:
— «Стекла в пуанты — уже неактуально и зашкварно». Танцор о том, как балерины устраняют конкуренток
Фото:Global Look Press, YouTube