Сколько на свете оттенков зеленого, почему приезжим художникам трудно рисовать Волгу, рассказал «Волгоградской правде.ру» известный волгоградский живописец.
Жемчужные волжские миражи, патриархальный Моршанск с древним собором, красоты Дона, потаенные уголки Волго-Ахтубинской поймы, хрусталь Приэльбрусья и бирюза Черного моря... Более ста картин живописца Валерия Макарова представил публике музей Машкова на юбилейной персональной выставке «Все оттенки зеленого». Большинство работ зрители увидели впервые. Макаров – один из самых ярких и неутомимых художников Волгограда, почерк которого ни с кем не спутаешь. Он ответил на вопросы «Волгоградской правды.ру» после открытия своей 35-й по счету персональной выставки, где глаз отдыхал на изумрудных, мятных, полынных, малахитовых пейзажах.
– Валерий, вижу, название вашей выставки неслучайно. Действительно, здесь все оттенки зеленого… А если серьезно, сколько их на самом деле существует? – Этого не знает никто. В черном цвете могу назвать вам около ста оттенков. А в зеленом… Сотни и сотни. Зеленый – самый сложный цвет. Об этом говорил еще великий Левитан. Те краски, которые ты купил в магазине и кладешь на палитру, никогда не передают огромного разнообразия зеленого цвета в природе. В жизни зелень листьев и травы меняется ежесекундно. Подул ветерок, на верхушку дерева упал солнечный луч, небо затянуло облаками – и только успевай ловить переливы цвета. Художник – самый тонкий наблюдатель за этим бесконечным движением.
овно в четыре утра– Опишите, пожалуйста, свой обычный рабочий день. – Вообще, пик моей рабочей активности – с марта по ноябрь. Солнце встает, значит, и мне пора выходить с этюдником на пленэр.– Так, простите, летом в Волгограде начинает светать часа в три ночи… – Я и говорю. Вот для этого пейзажа Волго-Ахтубинской поймы я писал этюд часа в четыре утра, когда еще только вставало солнце. В восемь утра совсем другой свет, и в это время я уже был дома с первыми набросками, на основе которых затем писал картину. В полдень освещение для пленэра неподходящее, правды не будет. Вечером снова выхожу работать.– Прямо каторга. – И она мне очень нравится.– Насколько знаю, у вас нет мастерской. Где же творить и где хранить многочисленные произведения? – Часть храню дома, часть у друзей, часть в гараже. Когда дочери вышли замуж, дома стало свободнее, одним словом, это дом-мастерская, со своим домашним житьем!
– Ваши картины нарисованы сверхточными движениями мастихина (инструмент художника для смешивания красок или очистки палитры. – Прим. Ред.). А кистью вообще не пишете? – Иногда работаю кистью. Особенно на Волге. Хотя она широкая и мощная, но, как девушка, требует нежности, аккуратности письма. Вот посмотрите, картина написана на левом берегу – линия реки, окутанной маревом, сливающейся с горизонтом, где едва угадывается контур Волгограда. Вообще, живопись – это любовь между природой и мной.Нежный контур– А что вас заставило в 1990-х изменить классическую манеру письма кистью и перейти на мастихин? – В этом сыграли роль поездки по Центральной России и Белоруссии. После пленэрных командировок было столько впечатлений, что я решил поработать новыми приемами для иного воплощения природы. Мои пейзажи – это все мои автопортреты. Картины вбирают мое настроение, самочувствие. Красочные мазки мастихином помогают создать обобщенные впечатления и в то же время передать живое ощущение солнечного блика, коры деревьев, подернутой зеленой ряской глади пруда, теплых дощатых мостков. Так же, как когда работаешь кистями, берешь их несколько штук в руку – большую, маленькую, среднюю, круглую кисти, так и мастихинов у меня пять – разных размеров.
– Вы жили в Москве, но затем вернулись в Волгоград. И, живя в нестоличном городе, умудрились выставиться в Америке. Как вам это удалось? – Меня заметили. И, конечно, просто повезло.– Что западных кураторов привлекло в вашем творчестве? – Да, я реалист, а на западе преобладает концептуальное искусство. Однако при этом несколько галерей Нью-Йорка взяли мои пейзажи волжского степного края. Привлекла, наверное, необычная авторская манера – живопись мастихином. Кроме того, изобилие света, цвета, настроения. Я всегда основываюсь на реальных жизненных наблюдениях, но не копирую, а создаю более сложный, интересный мир.– Как работа художника влияет на его здоровье? Это подпитка или, наоборот, растрата энергии? – Это действительно большие энергозатраты. И в то же время, если я не пишу, начинаю хворать. А если хорошо напишу, то чувствую такой прилив радости, что готов горы свернуть.– Никогда не думали о переезде в другой регион или в другую страну? – И думал, и предложения не раз были. Сначала, когда дети были маленькими, чувствовал ответственность перед семьей и не стал рисковать. Сейчас думаю, правильно поступил. У меня сегодня море впечатлений, этюдов хватает – только пиши, не изменяя себе. И Волга рядом. Это моя первая искренняя любовь. Преступление губной помады– У нас Волга отличается от той, что в верховьях? – Да, у нас она совсем другая – перламутровые тона, другой свет, особенная мягкость, золотистый песок. Приезжали друзья-художники из Подмосковья, были в восторге, но наша местная палитра поддалась им не сразу.– В Волгограде у вас есть свой зритель, свои преданные поклонники. Какие они? – Расскажу вам смешной случай. На одну из моих выставок пришла очень экстравагантная дама. И не нашла лучшего способа выразить восторг, чем приложиться губами к моему автопортрету. Я ее еле отогнал. Потом пытался стереть спиртом след губной помады на картине. Я не питаю иллюзий по поводу того, что в Волгограде много истинных ценителей искусства. Но есть и те, кто его по-настоящему любит и разбирается в нем. Обычно это люди среднего возраста, среди них коллекционеры. Была у меня на вернисаже и молодежь. Самое лучшее для художника, когда есть искренний интерес и живой отклик зрителей, какого бы возраста они ни были.
.JPG)