Марк Розовский: «Русский мюзикл более психологичен»

С 1 по 11 октября в Новосибирске пройдет Национальный фестиваль и премия «Музыкальное сердце театра». Церемония награждения состоится 11 октября в Концертном зале Новосибирского государственного академического театра оперы и балета. «Сибирское агентство новостей» совместно с телеканалом «Продвижение» подготовили цикл интервью с организаторами фестиваля, участниками творческой лаборатории и номинантами премии. Марк Розовский – руководитель Московского государственного театра «У Никитских ворот» (представлен на фестивале мюзиклом «Капитанская дочка»).

- Вы называете «Капитанскую дочку» (номинант премии «Музыкальное сердце театра» - Sibnovosti.ru) настоящим русским мюзиклом. Что вы вкладываете в понятие «русский мюзикл» и чем он, на ваш взгляд, отличается от бродвейского?

- Надо сказать, что во всем мире вот уже многие десятилетия существует понятие «бродвейский мюзикл». Понятие «русский мюзикл» появилось не так давно, в последние десятилетия XX века, как и рок-опера, кстати. Этот жанр, признаемся, пришел к нам оттуда, но это не значит, что в русском театре не было традиции музыкального театра. Он были огромны. Начиная с водевиля, что тоже является музыкальным театром, потом на нашу сцену пришли пьесы Бертольда Брехта. Их нельзя назвать мюзиклами, но они были его предтечами, то есть в Европе создавалась своя музыкальная культура, поиск шел как по линии драматургии, так и по линии музыкального оформления спектакля. До этого там была только оперетта и опера – всё. И вот, в наше сознание ворвался мюзикл, прежде всего бродвейский. Он был характерен, прежде всего, блистательными актерскими силами, всегда была эффектна музыка, ничего не могу сказать про стихи, потому что не всё до конца было понятно мне, как слушателю, но музыка всегда была горяча, как в вокальном, так и в танцевальном отношении. Она была очень высокопрофессиональна, и всё это разыгрывалось великолепными артистами, которые и пели, и танцевали, был хор, который также и пел, и танцевал. Догнать все эти формы советскому театру было чрезвычайно непросто.

Да, на нашей эстраде всегда возникают звезды - певцы или рок-певцы, вокруг которых с весьма бессмысленной, с моей точки зрения, но выразительной по своей эффектности подтанцовкой выступают танцоры, но на этом всё. В мюзикле же, его величество номер, это номер, который увязывается с драматургией. И вот теперь главный вопрос и главное отличие. Русский мюзикл, мне кажется, с одной стороны, не теряет развлекательной функции театра, которая превалирует в бродвейском варианте мюзикла. Не теряя этой развлекательности, русский мюзикл более психологичен, связан с психологическим театром. Его истории бывают остросюжетными, где обязательно выражаются яркие характеры, требующие художественного подтверждения в сюжетах, ну и наконец, наши мюзиклы, если в их основе лежит великая русская литература, должны быть, в идеале, философскими. В них может быть боль, а элемент драмы, даже трагедии, обязателен, я бы так сказал. Конечно, и Бродвей меняется. При всем его разнообразии там есть обращения к Гюго, творчеству Бернарда Шоу, ну и наконец, косвенная переделка сюжета «Ромео и Джульетта» в «Вестсайдскую историю» – это всё определенный крен в сторону высококлассной литературной первоосновы. Конечно, и другие опыты у них появляются, потому что это достаточно разнообразный театр, но все-таки весь мир ходит на Бродвей, чтобы отдохнуть, развлечься, забыться и просто получить удовольствие от красок, трюков, эффектов, потрясающего света, технологий.

В этом плане нам их не догнать, во всяком случае, в ближайшее время. Но зато мы можем оказаться впереди, когда мы берем в основу, простите, что говорю сейчас о себе, «Холстомер» Льва Николаевича Толстого. Ведь он же пришел на Бродвей после успеха спектакля в БДТ. Американский режиссер Боб Кэлфин поставил его на Бродвее, и он игрался там по восемь раз в Театре Хелен Хейс, который стоит напротив театра, в котором по сей день играется «Призрак оперы», то есть мы сравнялись. Конечно, «Призрак оперы» имеет более долгую историю проката, но судя по рецензиям в «New York Times» и других газетах, моя «История лошади» была поставлена в 20 региональных американских театрах, следовательно, Лев Толстой побеждает. Он в «Истории лошади» дает философию толстовства и вообще это история, рассказывающая о том, что превалирует в живом существе − животное или человек. Это философия, определенное миросознание! Вот, что главное в «Истории лошади», а вовсе не развлекаловка, хотя там огромное количество элементов составляющей работает на удовольствие, особенно, когда актеры играют лошадей, если они делают это азартно и пластически выразительно.

Вообще, и русский и бродвейский мюзикл требуют синтетического актера, который владеет и своим телом, и своим голосом, но в основе, все-таки, вот эта высокая мысль, поиски духа и понимание того, о чем мы делаем этот спектакль. Ведь что такое человечность? Она не просто так достигается. Если есть боль, то это и есть русский театр, это и есть русская литература. Вся литература XIX века завладела мировым читателем, именно потому, что у нас это в нашем сердце, в нашем понимании высокой миссии театра, как таковой. Сейчас, к сожалению, это или транжирится или спускается на тормозах, и я говорю об этом с болью, не желая кого-либо упрекнуть, но такая разрушительная тенденция имеет место быть.

Всё потому, что наш театр, как и весь мировой театр, болен коммерциализацией и, хочешь или не хочешь, но ты должен думать о продаже билетов. Ведь продать билеты на какое-то шоу или легкое представление гораздо легче, чем на серьезный и глубокий спектакль, где зритель и плачет, и смеется, и вообще выходит в потрясении.

- Вы сказали про русскую душу, которая проявляется у нас в каждом нашем русском мюзикле. А возможно ли поставить мюзикл по Пушкину на Бродвее с местной командой, или здесь для постановки нужна исключительно русская душа?

- Ну, «История лошади» же прорвалась на Бродвей. Но я по сей день являюсь единственным советским драматургом и композитором, чей мюзикл исполнялся на Бродвее. Притом, там звучала моя музыка, мои мелодии, но я не знаю ни одной ноты, это вообще сногсшибательно с точки зрения логики, но так бывает. Может ли это произойти завтра? Я думаю, что придет время, когда мы завоюем бродвейскую сцену и прорвемся туда, но сам Бродвей это очень закрытая театральность, туда далеко не всех пускают со стороны. Европейцы туда не могут проникнуть, и даже англичане не всегда возникают на бродвейском рынке. Бродвей - это все-таки рынок. Там спектакль закрывается на следующий день после того, как он начинает приносить убыток. Это смешно. У нас в этом плане совершенно другие подходы, хотя мы, к сожалению, тоже к этому идем.

- Если говорить про психологичность и философию, то невозможно в России иметь другие мюзиклы, если мы ставим их по Достоевскому, Толстому. Какая литература, такие и мюзиклы. Любое ли произведение классической русской литературы можно инсценировать в жанре мюзикла? Можете привести примеры удачных постановок?

- Нет, не любое. Здесь всегда должно быть какое-то открытие. Когда я задумывал сделать «Историю лошади», я не предполагал, что это будет музыкальный театр. Благо мой учитель Георгий Александрович Товстоногов почувствовал, какая новая театральность грядет в этой идее. Евгений Алексеевич Лебедев мне также говорил «спасибо за идею», хотя там была не только идея, а еще и воплощение. Само по себе открытие было сногсшибательным в свое время. Недаром «История лошади» шла не только на Бродвее, но побывала и в Национальном лондонском театре, она шла в Японии, в европейских театрах и т. д. К сожалению, я нигде не был, так как был невыездной, так сложилась судьба.

Но в театре «У Никитских ворот» я, естественно, свой интерес выразил в полной мере и стараюсь и сегодня делать это. В принципе, для нашего мюзикла, если учитывать поэтизм и требования философии, нужен блистательный поэт. Не просто человек, который что-то рифмует, а мыслит вместе с драматургом. Так что я могу очень много говорить и бить себя в грудь по поводу того, как мы продвигали этот жанр и чего нам это стоило. Суть заключается в том, что мы и дальше будем настаивать на своем пути. Не потому что мы не уважаем Бродвей, а потому что мы не можем как на Бродвее, но и они не могут как мы. Вот это нам следует доказать.

- Вы сказали про блестящего поэта, который необходим для того, чтобы поставить успешный русский мюзикл. Если вернуться к «Капитанской дочке», то насколько легко было адаптировать язык Пушкина к постановке в мюзикле? Есть ли у вас любимые постановки его произведений неклассической интерпретации?

- Я скажу честно. Во-первых, я очень хотел сделать «Капитанскую дочку». Здесь логика прямая – возьми стихи Пушкина, приспособь их к своей драматургии и тогда всё будет как надо. В общем, Пушкин есть Пушкин и его гением можно осветить любой драматургический замысел. Ан нет. У меня не получилось ничего. Я рыскал по полному собранию сочинений Александра Сергеевича, натыкался на гениальные стихи, но как их воткнуть в сюжет? Они торчали, были вне драматургии. Понимаете, единство стиха и драматургии обязательно. Конечно, я очень по этому поводу комплексовал, но всё-таки я написал энное количество стихов, дуэтов, хоровых номеров, больше для себя, потом показал своим друзьям.

«Капитанскую дочку» я знал назубок и я просто написал то, что мне хотелось внедрить в общую драматургию этого произведения. Но, надо сказать, что в «Капитанской дочке» есть всё для мюзикла. Есть потрясающая любовь, есть герой – Петруша Гринев, там есть тема русского бунта – бессмысленного и беспощадного, где есть тема насилия и греха со стороны мятежников и отдельно Пугачева, который, как мы знаем из произведения Пушкина «История Пугачевского бунта», вешал семилетних детей, а в «Капитанской дочке» он наделен какими-то человеческими чертами. Пугачёв тут не просто злодей, а как бы сказали сегодня – живет по понятиям. Эти тонкости привели меня к тому, что я был вынужден сам писать стихи, отгоняя мысль о том, что я конкурирую с самим Александром Сергеевичем. Я сказал самому себе, что если я буду контролировать себя самим Пушкиным, то ничего хорошего из этого не выйдет. Я обратился к Максиму Дунаевскому, который, к моему счастью, взялся писать музыку на мои стихи.

Кто главный автор в мюзикле? Главный автор − это композитор. Поэтому мы пишем над названием имя композитора. Говоря о Максиме Дунаевском, то с ним я знаком со студенческих лет, мы с ним друзья. Ну и после успеха «Трех мушкетеров», куда я собственно его и пригласил для написания музыки, мы с ним решили поработать вместе над «Капитанской дочкой». В этом произведении есть всё для того, чтобы написать прекрасную музыку. Я повторюсь: там есть и любовь, и приключения, и насилие, и философия, и своя поэтика.

Конечно, композитор в мюзикле решает если не абсолютно всё, то почти всё. Второй человек – автор либретто, хотя я не люблю слова «либретто», «инсценировка». Я пишу пьесу для мюзикла, хотя и там есть свои нюансы, но я не хочу вдаваться в это. Конечно, нужны художники по свету, мастера своего дела. Конечно, нужны художники по костюмам. И, конечно же, нужны актеры, которые, как я уже говорил, будут синтетическими мастерами. Их очень немного, потому что они или поют, или голосят по оперному, но не умеют разговаривать в музыке. В мюзикле важны зонги, важна драматургия внутри каждого зонга, поэтому нужно уметь интонировать внутри каждого зонга. Кстати, в американском мюзикле это не слишком развито, там очень часто поют по опереточному. В наших мюзиклах это не требуется, главное – мысль, образ вместе с этой мыслью. Если это получается, то тогда мы можем не показывать чудеса акробатики и танцевального искусства, которое у них на феноменальном уровне, как у Лайзы Минелли. Тем не менее, Холстомера играл Евгений Алексеевич Лебедев, и все были потрясены и пластикой, и пением, и самое главное, мощью его художественного темперамента. Он был блестящим выразителем Толстого. Именно тут секрет нашего успеха и здесь мы можем быть впереди. Не всегда удается, но когда это удается, то зритель это понимает, в особенности наш зритель. Может ли такой спектакль завоевать Бродвей? Может. Но я тогда должен получить приглашение с Бродвея, тогда я там сделаю.

- Понятно, почему вы выбрали именно «Капитанскую дочку». А в чем актуальность этой пьесы именно сегодня? Как-то вы сказали: «Зритель нуждается в святом патриотическом градусе». Что это за градус?

- А это градус Пушкинский. Надо задуматься. Мне кажется «береги честь смолоду» − это завет Александра Сергеевича на все времена, всем молодым поколениям. А у нас эта честь смолоду, простите, попрана. Потому что нет морали, нет понимания того, что есть добро, что есть зло, что можно, что нельзя. Если у нас приходит школьник в класс с оружием и начинает стрелять в своих одноклассников, то, что это такое? Кстати, и в Америке это происходит. Весь мир куда-то катится, в какую-то пропасть, где мораль оказывается попрана.

Я не хочу быть моралистом, но всякое произведение русской литературы XIX века давало нам урок нравственности. Начиная с «Бедной Лизы». А что такое Достоевский, как не урок нравственности? Поэтому об этом можно очень подробно каждый раз разговаривать. Но если говорить о том, что же сделало «Капитанскую дочку» произведением на все времена, то это, во-первых, произведение для подростков, во всяком случае, у нас. А что у нас вообще есть для тинэйджеров? Поэтому я считаю, что любовь к Родине, которая движет Петрушей Гриневым, его умение любить, его вызов Швабрину – предателю и подлецу, который предал российское воинство, – это конфликт и сегодняшнего дня. Это философский конфликт. Вот он наглядный урок нравственности и ничего дурного я тут не вижу, потому что это сделано в художественной форме. По-прежнему любви и добру противостоят силы зла и насилия. Столько насилия в XXI веке. Есть случаи, когда ученики поднимают руку на учительницу. Это что такое? Они, значит, не читали «Капитанской дочки», в них не заложено то, что мы считаем святым. Когда я был мальчишкой, простите, хоть это и было при советской власти, где также было много насилия, но у нас во дворе считалось зазорным, если мы вдвоем нападаем на одного. А сейчас впятером можно избить одного запросто. Для меня это дичь полнейшая! Как можно толпой бить одного, слабого? У нас была своя этика, была жизнь по дворовым понятиям, что пришло с войны, потому что на войне мы были мушкетерами − один за всех и все за одного, и этот принцип царствовал во дворах в полуголодной Москве среди детей того времени. На нем возникло и воспиталось несколько поколений.

Точно также и «Капитанская дочка». Вдруг сегодняшние подростки приходят к нам на «Капитанскую дочку», и посмотрите, как у них горят глаза! Как они живо реагируют, переживают и болеют за настоящего героя. У нас всё говорят: где произведения для подростков? А то эти подростки такие-сякие и перечисляют всё о, что я говорил до этого, даже ещё более острые примеры. А, давайте сделаем фильм по «Капитанской дочке» вместе с Максимом Дунаевским! Я вам гарантирую, будет такой же успех, как и на «Трех мушкетерах»!

Но они все в спячке, они делают эти свои сериалы, а потом вздыхают, что для детей ничего нет. А здесь-то у меня зал то полон, всё проверено. Кстати, все голливудские мюзиклы были проверены сначала на Бродвее. Если спектакль идет два-три года, то они видят, какой большой успех тот или иной мюзикл, в театральном выражении, имеет на Бродвее. Находятся продюсеры, которые следят за этим, имеют мозги, понимание жанра. Дальше они меняют актеров, хотя некоторых они переносят, если они звезды Бродвея, и весь мир смотрит!

- Вы говорили, что хотите фильм снимать и предложили его снять. А у тандема Марк Розовский - Максим Дунаевский есть ли еще какие-то планы на будущее и чего ждать зрителю?

- Ближайшее будущее - это то, что к Новому году в театре «У Никитских ворот» будет создан мюзикл «Три мушкетера». Не прошло и 30-40 лет, как я вернулся к своей собственной работе, имея в виду литературную первооснову. Вообще «Три мушкетера» придумал Сандро Товстоногов, будем честны, так как я писал пьесу для Товстоногова, а Юра писал стихи. Восемь лет в ТЮЗе шли наши «Три мушкетера», и главную роль играл мой товарищ, который, к сожалению, ушел из жизни, Володя Кочан. Блестящий драматический артист, который играл Д’Артаньяна еще до фильма, который вообще возник странным образом. Я ходил на телевидение и просил посмотреть, а мне отвечали «Пиши заявку!». Я говорю: «Какая заявка? Посмотрите спектакль, как подростки горячо реагируют, как они сопереживают! Это же факт». Они мне ответили: «Не, у нас своё». Наконец, я все-таки победил, и главный редактор пришел посмотреть спектакль и увидел, как в конце зал орет, прыгает с мест. Вдруг он вскакивает и бежит в гардероб. Я за ним побежал по лестницам московского ТЮЗа и говорю: «Ну как вам?». Он мне отвечает: «Не надо писать заявку, приходи завтра, будем подписывать договор». Вот и всё.

Так я прошу, посмотрите, господин Эрнст или я не знаю, кто еще на телевидении распоряжается средствами и имеет их. Стопроцентный бешеный успех вам гарантируется! Он проверен, вот, смотрите. Точно таким же путем надо идти. Это значит то, что слово «кинотеатр» будет обоснованным. Только будет называться «театр кино». Сначала театр, потом кино. Я в своей жизни в слове «кинотеатр» выбрал вторую его часть.

Беседовала Ольга Бубнова

Фото спектакля «Капитанская дочка»

Больше информации об участниках фестиваля и номинантах премии на MUSICAL UNIVERSE