Андрей Колобинин: «Стараюсь быть настоящим!»

Тартюф и Фанфан, Тибальт и Петр Рудаков, Пифагор и учитель Марин Мирою – на сцене Курского драматического театра Андрей Колобинин сыграл более 70 ролей. Он не делит их на главные и проходные, работает с полной самоотдачей даже в эпизоде. Поэтому сыгранные им герои запоминаются. Андрей Колобинин всегда разный. Вначале был «Пожар!» – Андрей Николаевич, правда ли, что ваш актёрский дебют – в КВН? – Тогда я и не мечтал стать артистом. Это был конец 80-х годов. Вдруг появились острые шутки, и мы, старшеклассники, это ловили сразу. «Что такое свободная личность? Это личность, которую освободили от занимаемой должности…». В городе было всего четыре школы-десятилетки, мы сразу играли полуфинал и финал. Большинство шуток придумывали сами. А ещё переделывали анекдоты, инсценировали их. Сидели ночами! На первой игре выяснилось, что наши соперники не поняли формат и в ответ на наши шутки начали говорить какие-то умные вещи. Было смешно вдвойне. А ещё школьные вечера, капустники – там тоже возникло первое ощущение сцены. – Вы начинали работать в Костромском государственном театре имени Островского. Расскажите о своих первых ролях. – Из Воронежского государственного института искусств мы вышли «народными артистами». У нас был очень плодовитый курс – 11 спектаклей! Но когда я поступил в театр и увидел настоящих актёров, сразу возникло ощущение, что ничего не знаю. Я смотрел, как они двигаются, как говорят. Первая моя роль была в массовке. В спектакле «Василиса Мелентьевна» по Островскому мне дали роль боярина. Заседала боярская дума, говорил Грозный, арестовывали Шуйского, а мы просто смотрели и кивали. Первые слова на сцене – в спектакле Лопе де Вега «Изобретательная влюблённая». На дворе стояли 90-е годы, с финансированием были огромные проблемы. Декорации и костюмы к спектаклю были самые простые. В секонд-хендах приобрели джинсовые куртки и брюки. Сделали особые вставки «под старину». К ним – сапоги-ботфорты. Получилась такая эклектика, но все в одном стиле. Режиссёр шутил – спектакль не посредственный, а по средствам. Моя роль была такой: я бегал и кричал «Пожар!». Это первые слова, которые я говорил в театре. Потом каждый раз я стоял и смотрел из-за кулис весь спектакль. И когда актёр, игравший одну из центральных ролей, за несколько дней до премьеры заболел, режиссёр сказал: «Всё, ты вводишься. Две репетиции – послезавтра спектакль». Второй репетиции не понадобилось. Режиссёр меня похвалил. Я был счастлив! – Нет сожаления, что не стали киноартистом? – Для этого надо жить в Москве или в Питере, где проходят съёмки и кастинги, «быть в обойме». Например, сегодня ты не занят, значит, можно поехать на съёмочную площадку. Да и в Москве – это сложно. В Курске я принял участие в съёмках фильма Данилы Козловского «Чернобыль». Это не первый опыт, я уже снимался в сериалах, но у Козловского был полнометражный фильм. Масштаб съёмок и чёткая организация процесса впечатлили. Работали каскадёры. Это был момент, когда снимали падение горящей груды железа с большой высоты. Там было всё чётко организовано, ведь шаг влево, шаг вправо – всё опасно. Много пламени, мы бегали среди этих огненных котлов… Лилась вода, мчались машины. Снимали два дня, ещё день – репетиции. На экране это всего несколько минут. Родные и знакомые сказали, что узнать меня в фильме невозможно. Только по голосу. Мой Тартюф – пылкий влюблённый – За роль в спектакле «Тартюф» вам была присуждена губернаторская театральная премия имени народного артиста России А.П. Буренко. Ваш Тартюф, коварный лицемер и обманщик, каким его всегда представляют, вдруг вызвал сочувствие зрителей… – Это ход новосибирского режиссёра Бориса Горбачевского, поставившего «Тартюфа» на сцене курского драмтеатра. Мне он безумно понравился. Его Тартюф действительно страстно полюбил Эльмиру, и она ответила взаимностью. Но, испугавшись перемен в жизни, предала его. Все последующие действия Тартюфа – месть в ответ на поруганное чувство. Для меня это была одна из самых интересных работ. Чтобы настроиться, приходил за час до начала спектакля, слушал музыку, звучавшую в нём, старался погрузиться в ту эпоху. – В прошлом театральном сезоне вышел ваш моноспектакль, посвящённый Сергею Есенину. Почему вы решили обратиться к творчеству этого поэта? Увидим ли мы спектакль вновь? – Есенин – мой любимый поэт. Настоящее знакомство с ним произошло не в школе. То, что мы проходили на уроках литературы, меня не тронуло. Но однажды в руки мне случайно попался сборник его стихов. Многие стали для меня открытием. Именно то издание, та самая бирюзовая книжечка и вдохновила меня на создание спектакля. Пока в театре он сыгран только раз и дважды – на выезде. Ждём, когда откроется малая сцена. Кстати, не сразу я полюбил и Маяковского. На уроке литературы в сочинении я написал: «Маяковский, конечно, революционный поэт, но я его не люблю». Получил «двойку». Моя классная руководительница Мария Антоновна сказала: «Андрей, я понимаю твою позицию. Но ты у Маяковского ещё что-нибудь читал?». Мне нечего было ответить. Она дала мне книгу. Это был ранний Маяковский. Там были такие стихи о любви! Я получил ещё один урок: нельзя судить по двум-трём произведениям, которые тебе, может быть, даже и навязывают. Маяковский не стал моим самым любимым поэтом, но я взглянул на него по-новому. – Бывает, что найти образ героя вам удаётся не сразу? – Иногда ощущение образа приходит лишь в конце работы. В спектакле по пьесе Слободского «Ошибка Пифагора» я играю главную роль. После читки пьесы, в начале работы над спектаклем я всё не мог «нащупать», в какую сторону двигаться, почувствовать героя. Однажды ко мне пришёл наш главный художник Александр Васильевич Кузнецов. Он показал эскизы костюма и пояснил одну его деталь: «Это будет как корона и вот застёжка сюда на плечо». Мне вдруг стало понятно, каким будет мой Пифагор. Интересно, что потом эту деталь костюма так и не сделали, но это было уже неважно. Образ был найден. В спектакле «Любовь на свежем воздухе» мой доцент Пухальский довольно тучный. Я надевал «толщинки» и сразу становился таким, у меня менялась походка, даже одышка появлялась. Бородка, усы, шляпа – это все составляющие того образа, которые помогают ощутить себя совсем по-другому. Костюм даёт очень много. – Часто приходится импровизировать, если забыли текст? – На память не жалуюсь! Но бывает, конечно, что слова выскакивают из головы. Например, в спектакле «Дурочка» Лопе де Вега я – Лауренсьо. В одном из эпизодов мы с Максимом Карповичем врываемся на сцену. Однажды за минуту до этого я понял, что первое слово моей реплики вылетело из головы. Не помнил моих слов и Макс. А там трудно импровизировать – текст в стихах и рифма не ложатся. И вот мы на сцене. После слов Нисы «Я раскусила вас» я, к счастью, «включился», тут же вспомнил: «Вот как? Ну раскусил и сам теперь я». Помогло слово «раскусил». В такие моменты всегда приходится выкручиваться. Мы смотрим друг на друга и понимаем: человек забыл текст. Это очень смешно, и мы всегда «колемся». Бывает, когда ты знаешь реплику партнёра, но не можешь ему сказать, потому что тогда сюжет пойдет по-другому. Мы уже по глазам знаем, когда кто-то забыл текст: он молчит и молит о помощи. Начинаем подсказывать так, чтобы зритель не слышал. Помогла история бабушки – Уже год на сцене Курского драматического театра с большим успехом идёт спектакль по пьесе Гуркина «Саня, Ваня, с ними Римас». Вы сыграли Андрея Рудакова. Зрители влюбляются в вашего героя – доброго отца, заботливого мужа. Во втором действии Петра уже нет – он не вернулся с фронта. Как вы готовились к этой роли? – Я никогда не видел своего деда. Помню, как говорила о нём бабушка: хозяин мой. В этих словах было столько любви и нежности! Они прожили вместе совсем недолго – поженились в 1937 году. На фронт она провожала его с маленькими дочкой и сыном – моим отцом. Бабушка вспоминала, как получила письмо. Дед писал, что его эшелон будет проходить через местную станцию, просил прийти. Никто точно не знал, когда придёт поезд. Два дня подряд бабушка приходила на станцию с детьми, за 12 километров от дома. Эшелона не было. Вместе с другими женщинами она провела на вокзале ещё две ночи. Когда пришёл эшелон, дед выбежал только на минуту. Обнялись, он попросил её беречь детей. Больше не виделись: дедушка погиб в 1944 году. А ведь таких судеб миллионы. Судеб людей, которые любят – до конца, воюют – до конца. Не лгут, не предают, которые настоящие. Про настоящих людей наш спектакль! Мне хотелось быть таким. – Каких зрителей больше любите? – Любимый зритель – тот, который участвует в спектакле. Артист и зритель обмениваются энергетикой, и всегда чувствуешь часть зала, где сидят равнодушные зрители. Хочется «пробить» этот слой. И начинаешь работать на того, самого равнодушного… Трудно, когда произошла замена спектакля: шли на классику, а попали на комедию. Но бывает, что это даже нравится. Бывает, что на классику, например спектакль «Горе от ума», приходят школьники. Вначале они настроены равнодушно, скучают. Но с каждой минутой им становится интереснее. Они удивляются: как это всё здорово! Спектакль их увлекает! Видно, что они открыли для себя что-то. А для артиста это самое важное! Елена Гамова Фото: Александр Малахов