Любил пристроиться к парочке, выходящей из театра: ко дню рождения режиссёра Петра Монастырского

В "Монастырской избе" Самарский карикатурист Юрий Воскобойников однажды сделал такой рисунок: этикетка болгарского вина "Монастырская изба", а на ней - контур нашего театра-"теремка" и профиль его главного режиссера. Имя Петра Львовича Монастырского было известно каждому театралу. Шутка художника была недалека от истины. - До моего переезда сюда в Куйбышеве работали очень хорошие артисты, - вспоминал режиссер. - Но театра как такового не было. А театр, с моей точки зрения, - это дом, в котором живет большая семья, занятая одним общим делом. Возможно, это понимание пришло к нему еще в довоенной Одессе, где начиналась его творческая карьера. В этом артистическом городе Монастырский окончил школу и фабрично-заводское училище. Первая запись в трудовой книжке такая: "Одесский трамвай, слесарь". В те же годы он пришел в студию при местном театре юного зрителя. - Пареньком я участвовал в самодеятельности, выступал в синеблузой группе "Мотор", - рассказывал Петр Львович. - На нас были комбинезоны со змейками, белые сорочки с воротничками. Мы декламировали собственные стихи под ритмичную музыку, весело изображая то звезды, то какие-нибудь шестеренки. Я не пропускал ни одного выступления заезжих артистов. Однажды это был театр Мейерхольда со спектаклем "Дама с камелиями". Разве такое забывается? В 1934 году он стал актером ТРАМа - Одесского театра рабочей молодежи. Затем поступил на режиссерский факультет Государственного института театрального искусства. На всю жизнь остались в его памяти слова руководителя курса Василия Сахновского: "Одного таланта мало. Режиссеру надо много трудиться, даже через "не могу". А вообще этому искусству научить нельзя. Научиться - можно". По словам Монастырского, в трудные времена неунывающих студентов выручало искусство: - Помню, как мы озорничали в Сокольниках. На одну стипендию жилось туговато. Вот мы и подрабатывали. Гримировались под "трех поросят", под крыловский "квартет", под Пата и Паташона. И в таком виде ходили по аллеям парка, играли перед отдыхающими, и нам что-то перепадало от них. Затем полтора десятилетия он работал режиссером и главным режиссером в театрах Воронежа, Ярославля, Ворошиловграда, Красноярска, Новосибирска. С 1955 года его судьба была связана с нашим городом. Театр, созданный им, яркий, зрелищный, замешанный на традициях Евгения Вахтангова и Бориса Захавы, стал нашим самарским достоянием. И не только самарским. Многие москвичи, с которыми довелось общаться, говорили, что выстаивали длинные очереди, чтобы попасть на спектакль Монастырского, когда театр приезжал в Первопрестольную на гастроли. Более 30 лет Самарская (Куйбышевская) драма удерживала лидерство среди нестоличных театров России по зрительскому посещению. Телеграмма в зрительный зал Первым моим личным впечатлением от театра Монастырского стал спектакль "Настасья Филипповна" по "Идиоту" Достоевского. Было это давно, нас возили на постановку, когда мы учились в десятом классе. Но впечатление живо до сих пор, прежде всего от мощной игры Николая Михеева (Рогожина). Потом были пронзительная "Золотая карета", искрометный "Левша" с Владимиром Борисовым (как знак этого спектакля к памяти так и приклеилась спетая им песенка, написанная Марком Левянтом, "Меня ты, Машка, свела с ума"). А еще была одна из лучших российских постановок "Гамлета" с молодым Юрием Демичем, который восставал против двойных стандартов и "подлости с улыбкой на лице". Около 120 спектаклей поставил Монастырский в "Теремке". Не все они, конечно, стали событием. Были среди них и "социальные заказы", но они быстро сходили со сцены. Лучшее же надолго запомнилось нескольким поколениям горожан. По воспоминаниям актеров, одним из любимых выражений Монастырского было: "Какую телеграмму мы посылаем в зал?" Нередко в день премьеры Петр Львович встречал зрителей в вестибюле. Во время спектакля он мог появиться в дверях ложи, в одной из боковых дверей партера или где-нибудь в бельэтаже. Постоит несколько минут, сложив руки на груди, посмотрит на сцену, окинет взглядом зрительный зал и исчезнет. А через некоторое время вновь появится в другом месте возле двери. После спектакля, спускаясь в гардероб, можно было заметить его притаившимся где-нибудь в уголке и слушающим, что же говорят зрители об увиденном. Иногда, чтобы доподлинно узнать их мнение, Монастырский "включал" в себе актера. - Я любил после окончания спектакля, особенно зимой, поднять меховой воротник и пристроиться к какой-нибудь парочке, которая вышла из театра, - рассказывал режиссер. - О чем они говорят? Если молчат - значит, спектакль понравился. Если обсуждают - тоже ничего. Но если они говорили о том, что у них будет на ужин, - все, я откидывал воротник и отходил от них. Это означало, что спектакль им не понравился, и я что-то сделал неправильно. У Монастырского было обостренное чутье на то, что хотелось бы увидеть публике. И это требовалось не только для кассы. - Люди, уплатившие за билет, были нам нужны как собеседники, а не как инвесторы, - как-то сказал он. Две королевы Ершовой Актеров Петр Львович выращивал и берег. Так садовник дорожит любовно выращенными им редкими растениями. В "саду" Монастырского было целое созвездие ярких артистов. Светлана Боголюбова, Вера Ершова, Людмила Грязнова, Наталья Радолицкая, Александр и Юрий Демичи, Николай Засухин, Николай Кузьмин, Николай Михеев, Иван Морозов, Михаил Лазарев, Ольга Шебуева, Сергей Пономарев, Олег Свиридов, Владимир Борисов, Любовь Альбицкая... И не раз столичные режиссеры делали им предложение перейти в их театр. - Знаете, почему мы оставались? - говорила Ольга Шебуева. - Монастырский собирал труппу так, что из этого получалась не просто семья или команда, а целый пазл. И без одного элемента было бы уже совсем не то. Все понимали это. - Я, что называется, "лепил" артистов, - подчеркивал Петр Львович. - Тратил на это очень много времени - присматривался к студентам, ездил по городам, смотрел актеров в других театрах. Часто рисковал. Пример - работа с Верой Ершовой, которая пришла в наш театр сложившейся актрисой, в послужном списке которой были роли королев, аристократок. - Мне захотелось рискнуть с ней, - вспоминал Монастырский. - Я стал подбирать такой репертуар, чтобы она играла беззубых шамкающих старух. Например, она исполнила роль матери в "Последних" Горького, а ее детей играли ровесники актрисы. Ершова говорила: "Как вам меня не жалко?", но играла очень интересно. В "Марии Стюарт" есть две женские роли - Елизаветы и Марии. Елизавета - противная безбровая баба, а Мария - героиня, ее казнят в конце, красивую, молодую. Я спросил: "Веруся, кого ты хочешь сыграть?" - "Конечно, Марию". Я предложил: "А давай сыграем Елизавету?" - "Не хочу-у". В итоге, распределяя роли, я поставил ее именно на Елизавету. Она пришла ко мне в слезах. "Вы хотите от меня избавиться? Я пишу заявление!" Я с ней долго беседовал и уговорил хитростью: предложил сыграть обе роли. И как она сыграла! После конфликта с руководством областного управления культуры Петр Монастырский в 1998 году оставил театр драмы. Свой вынужденный уход он воспринял болезненно. Хотя, казалось бы: 80 с лишним лет, можно было бы и отдохнуть. Но творческой энергии, жизненной силы, любопытства ко всему вокруг в нем было еще очень много. И он начал писать книги. Почти полтора десятка изданий за 20 лет. "Жил-был театр", "От первого лица", "Моя Галатея", "Режиссер и режиссура", "Жизнь нон-стоп" - эти произведения стали его размышлениями о театре, о времени, о себе, о нас. Отметив 92-летие, Монастырский поставил в тольяттинском театре "Колесо" новые редакции своих "фирменных" спектаклей "Зыковы" и "Варшавская мелодия". Какое-то время он исполнял там обязанности главного режиссера. Петр Львович ушел из жизни 1 июля 2013-го. Через год с лишним, 8 сентября 2014-го, в Самаре на стене дома № 210 на улице Чапаевской, где он жил, открыли мемориальную доску памяти этого выдающегося театрального режиссера.