Укол чертополоха

К столетию Юрия Нагибина, отмечавшемуся в минувшем году, издательство «Терра» и книжный клуб «Книговек» издали семитомное собрание сочинений и «дневник» писателя, уже давно ставший книжным раритетом.

В свое время «Дневник» изрядно нашумел, поскольку с его страниц, заполняемых автором всю жизнь, многим была отвешена смачная пощечина. Над собой же Нагибин и вовсе устраивал подлинный самосуд. Однако всем запомнилось первое, а не второе, и Нагибину этого не простили многие его коллеги. Впрочем, Юрий Маркович этого уже не застал — он подготовил к печати рукопись, но ушел до того, как пухлый том откровений лег на его опустевший рабочий стол. Он не видел реакции на это свое литературное харакири, но мог догадываться, какой она будет. Сконцентрированная до плотности пушечного ядра правда всегда сшибает с ног. И он решился на нее — в самой сокровенной своей книге.

В нашей редакции к этому событию — особое отношение. Когда-то давно Юрий Маркович плотно сотрудничал с «Вечерней Москвой», но после его смерти в лихолетье 1990-х имя писателя оказалось не то что забытым, но как бы отодвинутым на обочину истории. Но летом 2015 года, узнав, что вдова Юрия Нагибина Алла Григорьевна после долгого отсутствия вновь живет в писательском поселке в Красной Пахре, мы отправились к ней на интервью. Беседа получилась откровенной и просто сочилась горечью: увы, несмотря на редкие переиздания книг писателя и любовь к нему читателей, Нагибин и правда был фактически забыт, а имя его, столько писавшего о Москве, в столице нигде и никак не было увековечено. Так началась и дружба редакции с Аллой Григорьевной, и наша работа по восстановлению этой вопиющей несправедливости: уж кто-кто, но Нагибин заслуживал другого отношения! Он, энциклопедически эрудированный, фанатично любивший и прекрасно знавший Москву, литератор-исследователь, полвека назад написавший книги, потрясающие своей современностью и стилистической новизной, должен был быть возвращен городу и москвичам. Это было... Если хотите — делом чести.

Что поразительно: несмотря на обиды, которые писатель многим нанес своим откровенным «Дневником», никто не спорил с тем, что проза Нагибина — уникальна. А отсутствие мемориальной доски писателю так просто многих шокировало — не может быть! Тем не менее это было так. И потребовались огромные усилия для того, чтобы добиться разрешения на установление памятного знака. Опять же: никто не возражал, но протокол есть протокол. И нашему сотруднику Анатолию Сидорову понадобилось год вести настоящее расследование, чтобы документально подтвердить, что именно в этом доме в Армянском переулке Нагибин родился и прожил двадцать лет. Анатолий Никитич переворошил горы бумаг! Нужно было добыть и разрешение на установку доски от нового владельца дома, а также получить разрешение на установку доски от специальной комиссии...

Параллельно же, путем непростых поисков, мы собирали материал для издания альбома о писателе. Он получился эксклюзивным: с редкими фотографиями из частных архивов, с воспоминаниями тех, кто помнил писателя и дружил с ним. И письмо в поддержку идеи установления доски подписывал знаменитый режиссер и друг Нагибина Андрей Кончаловский, и помогал подобрать все бумаги к сроку Сергей Половинкин, в то время — начальник отдела монументов, памятных знаков и мемориальных досок Департамента культурного наследия Москвы. И саму доску — настоящий памятник, скорее, — сделал уникальный российский скульптор, народный художник России Александр Рукавишников. И когда в конце 2018 года доску на доме писателя в Армянском переулке открыли, Алла Григорьевна Нагибина повторяла лишь одно: «Не могу поверить».

Да нам и самим не верилось, честно говоря. И мы вспоминаем эту историю сегодня с огромной благодарностью 7 ко всем тем людям, которые в меру своих возможностей, а то и выше этой меры помогали нам сделать то, что казалось невозможным. Вы спросите, а зачем это было нужно? Да как ответить...

Нужно, потому что это было честно — и по отношению к памяти о Юрии Нагибине, нашем уникальном прозаике, и по отношению к памяти собственной и поколенческой. И еще была надежда и мечта. Нагибин, первым из российских сценаристов получивший «Оскар», признанный «лучшим писателем Европы», оказался почти забыт. А сколько имен, может быть менее знаменитых, но достойных, мы «по забывчивости» оставили в прошлом? Сколько золотых перьев и золотых голов, верно служивших столице и стране талантов остались похороненными там, далеко, под руинами рухнувшего СССР, исчезли в безжалостных 1990-х? И мы надеялись и продолжаем надеяться, что наш пример вдохновит еще кого-то на поиски и что с помощью неравнодушных сердец к нам вернутся наши потери. Поскольку память о них для нас — важнее важного, ведь без прошлого будущего — нет.

...Доска с лампой-маячком украшает Армянский переулок. Альбом вышел и даже был отмечен наградами. Может, пора было успокоиться? Но нет. В доме Аллы Григорьевны, под застрехой крыши, нашлись неведомо кем запрятанные туда фотографии писателя разных лет жизни. Мы начали работать над новым изданием — «Сто неизвестных фотографий Юрия Нагибина». Работу приостановила пандемия. Приостановила, но не завершила! А пока суть да дело, писатель и бессменный председатель Российского Детского фонда Альберт Лиханов, также помогавший редакции на стадии установления мемориальной доски, познакомил главного редактора «Вечерней Москвы» Александра Куприянова с главой издательства «Терра» Сергеем Кондратовым. И он, фанатичный любитель книг, загорелся идеей переиздания сочинений Юрия Нагибина к его столетию.

И вот семь увесистых томов избранных сочинений и два тома переизданного «Дневника» лежат на столе. Книги открываются с хрустом, будто лопаясь, а то и скрипят, будто двери — двери в мир многими забытой изумительной прозы. Тут и правда многое читано не раз, а что-то — читано, да позабыто. Вспоминать — счастье.

— Юбилейное собрание не является полным и представляет собой коллекцию произведений писателя, отобранных по принципу наилучшего представления его творчества в разные годы, — сказано издателями в предисловии. И каждый том начинается с портрета.

И первый откроет молодой Юрка, житель «Чистаков», а последний — маститый, убеленный сединами писатель Нагибин, уже лучший писатель Европы, но все тот же романтик и мудрец, в которого влюблялись женщины, которому завидовали и которому хватило сил, несмотря ни на какой внутренний дуализм, сохранить в себе жгущую честность.

Если бы автор спрятанных под новую обложку текстов увидел их переизданными, он поднял бы брови, произнеся с легкой неподражаемой картавинкой что-нибудь неожиданное. Он перелистывал бы страницы пахнущих свежестью томов с изумлением и, я уверена, испытывая недоверие к реальности происходящего.

И он был бы счастлив, великий прозаик Нагибин, уходивший из жизни успешным, но опаленным, обожженным и верившим, мне кажется, лишь в чувства к нему последней жены, Аллы, и свои чувства к ней.

...Да, Юрий Нагибин с точки зрения советского обывателя и поклонников его творчества был фигурой и значимой, и обласканной. Так казалось со стороны — тем, кто не видел или не хотел видеть за благополучным фасадом эстета и плейбоя душевных руин противоречивого, надломленного несовпадением желаемого и действительного писателя, одаренного фантастическим ощущением языка и высшей степенью литературности. Нагибин уходил, думается, не испытывая иллюзий относительно благодарной памяти потомков. Полное собрание сочинений он подготовил к печати сам, но рассчитывать на его переиздание не мог точно.

Его всю жизнь преследовала двойственность: он рос в стране победившего социализма, считал себя евреем, и только сознательным человеком узнал, что в нем течет голубая кровь дворянина-белогвардейца, а вырастивший его отец-еврей на самом деле — отчим. Он зарабатывал тем, что брезгливо именовал литературной поденщиной, а самое острое и откровенное — повесть «Встань и иди» — вынужден был зарывать в лесу, пряча от чужих глаз. Он выкапывал эту повесть каждый год, чтобы перепечатать ее и сохранить, и каждое ее новое «захоронение» было подобием похорон души. Нагибин прожил жизнь с занозой из красиво цветущего чертополоха в сердце, не имея возможности хоть как-то умерить боль от ядовитого укола. Посмотри Нагибин на эти переизданные книги, может, и выпала бы терзающую его душу игла. Читайте, даже если читали когда-то.

Это упоительно.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Алла Нагибина, вдова Юрия Нагибина:

— Честно говоря, я просто потрясена тем, что это собрание сочинений вышло. Конечно, я не верила, что это возможно, да еще так элегантно... Юра был бы очень, очень доволен. Я в этом уверена. В редакции «Вечерней Москвы» не любят, когда я начинаю благодарить, но я ослушаюсь и вновь повторю: спасибо. Я мечтала, чтобы Юру издавали и читали. И сегодня я просто очень счастлива.

Антон Чунчузов, директор издательства «Книжный клуб «Книговек»:

— Мы рады, что собрание сочинений вышло именно к юбилею, несмотря на все сложности, которые преподнес нам 2020 год. Мы гордимся тем, что оно вышло в нашем издательстве: так проявляется осознание причастности к существованию в информационном пространстве 2020-х годов литературного явления под названием Юрий Нагибин. Мне сложно ответить на вопрос, довольны ли в издательстве результатом, получилось ли издание таким, каким оно виделось, потому что всегда кажется, что можно сделать лучше, чем уже сделано.

Я уверен, что творчество Нагибина занимает одно из топовых мест в русской художественной литературе, родившейся «эпоху культа личности, волюнтаризма и застоя», его современность и актуальность не вызывают сомнений, с надеждой жду новых интересных изданий его произведений. Мы благодарны Алле Григорьевне Нагибиной за возможность издания; «Вечерней Москве» и лично главному редактору А. И. Куприянову — за поддержку и участие; писателю, руководителю Российского Детского фонда А. А. Лиханову — за идею юбилейного собрания сочинений.

Читайте также: Русский богатырь