Никита Изотов и распиленный шифоньер князя Голицына. Подлинная история знатного шахтера, не приносившего домой получку

Конечно, это иллюзия — ощущение, что можно реально прикоснуться к истории. Но для людей определенного склада она важна. Для этого, конечно, надо долгое время как минимум интересоваться историей, иметь свои ориентиры, почитаемые эпохи, выдающихся персонажей и их оппонентов тоже. И еще чуть-чуть фантазии.

Я вот как раз из такой категории. Дипломированный историк, всю жизнь через журналистику так или иначе соприкасавшийся с артефактами, беседовавший с людьми, для которых исторический процесс — не строки учебника, а куски их собственной жизни. Теперь к конкретике.

Опечатка высокого полета

Некоторое время тому назад, признаюсь, относительно давненько уже, журналистская судьба забросила меня в Горловку, во двор — милый, заботливо ухоженный, чистенький и скромный — Тамары Никитичны Изотовой. Вот тогда было потрясающее ощущение контакта с живой историей.

Это ведь дочка легендарного шахтера из Донбасса Никиты Изотова, рекордсмена, который вполне мог оказаться на месте Алексея Стаханова, основателя небывалого движения передовиков в СССР.

Собственно, что значит оказаться на месте? Изотов был на своем месте. И движение у него было свое — Изотовское. Кроме ударного труда оно предполагало наставничество на производстве — подготовку достойной смены.

Никифор, переименованный в Никиту после опечатки высокого уровня — в газете «Правда», Изотов — величина грандиозная. Символ эпохи, что никак не фигура речи.

И вот теперь выясняю, что Тамара Никитична, замечательный собеседник и просто-таки ходячая энциклопедия исторической информации, жива и, насколько позволяет ей 90 лет в паспорте, здорова. Находится в своей героической Горловке, все в том же скромном домике с садом, где мы когда-то общались. А это значит, женщина, на которую много всего в ее крутой биографии свалилось, в почтенном уже возрасте, переживает еще и украинско-донецкую войну. Каково?

Патина советской классики

Чем я похож на Леонида Ильича Брежнева, так это тем, что, как было писано в «Малой земле», «дневников на войне я не вел». И очень зря. Нет архивов статей, нет скрупулезно собранных вырезок публикаций.

Но тут, вообразите только, чудесным образом удалось восстановить погибший было жесткий диск компьютера, а там — черновик, наброски былого интервью с Тамарой Изотовой.

Малая его толика вышла когда-то в одной из газет, где объем подчинен размерам полосы. Большинство же сведений из первых, что называется, рук были отложены до лучших времен. С терминологией можно поспорить. В смысле, насколько нынешние времена лучшие — тот еще вопрос. Но крупицы уникальной информации из великой ушедшей эпохи просятся быть опубликованными. Все это и сегодня актуально. Классика лишь благородной патиной покрывается, но не ржавчиной.

Тем паче, речь о былинном богатыре советских времен. Кстати, именно с размеров, с масштабов, с роста и начался наш разговор с Тамарой Никитичной. Оказалось, что Никита Алексеевич был человеком вовсе не крупным, как выглядел на фотографиях, к тому же болезненным. Логичен вопрос: как Изотов с больными почками рубил уголь, как целая бригада или как угольный комбайн даже? Загадка…

Былинный богатырь невысокого роста

— Отец болезненный был, с детства страдал почками. А что до образа былинного богатыря… Я, когда замуж выходила, была выше его ростом. Он еще посмеивался: «Посмотрите, что это такое? Был бы парень — ладно, а то девочка».

Папа на самом деле был высоким, но только, когда стоял рядом с маленькими. А есть фотографии на трибуне в городе Шахты, тогда еще приезжал Лазарь Каганович…

Мне, кстати, пришлось тогда с ним рядом сидеть в машине. Ездили по шахтам — мне везде кукол дарили. Знали же, что приедут большие гости с маленькой девочкой. Значит, что? Надо куклу подарить.

Так вот, отец стоял на трибуне, и там все были выше его. Удивительная дело, но, например, на шахте «Кочегарка» (в Горловке. — Прим. авт.) шахтеры попались все меленькие такие, и он казался большим. Не знаю почему, но у нас тут шахтеры были коротенькие, но коренастые.

Рекорд Изотова: трудовой подвиг или ловкий трюк?

— Во время установления рекорда были хронометристы, целая команда, сидели и считали. Я так слышала от шахтеров, когда у Изотова был угольный рекорд — 240 тонн за смену — «все шумело». Последний рекорд, где было 600 с лишним тонн, там, да, ему уже помогали — крепили за отцом лаву. Он продвигался по пласту, только рубил уголь безостановочно. Но на него работали. Во время первых рекордов он сам и крепил еще.

Поймите, я не могу поверить, что в то время что-то могли приписать. Это сейчас могут что угодно — подкрутят, насчитают. Тогда — нет!

Никто из тех, кто работал с Никитой Изотовым, никогда не сказал, что было что-то приписано. Правда, надо понимать, что тогда работали на верхних горизонтах, на глубине каких-то 200 метров. Сейчас на километре под землей, когда жарища страшная и шахтеры раздеваются до исподнего… Кто там сможет рекорды ставить? Да и кому это теперь нужно?

Знать, куда рубануть

— Как-то у него получалось находить струнку, отец знал, где и как надо рубать, чтобы пошел уголь. Такое вот природное умение. Не у каждого оно есть.

Когда отец уже был на руководящей работе, трудился на шахте «Красный Профинтерн», кстати, был уже тогда очень болен, так вот, он там кое-то вырубил…

Дело так было. Отец, как директор шахты, спустился в забой и проходил по лаве. А там мальчик стоит, молоденький шахтер, не знает с какого бока подойти. Ничего у него не выходит. Папа видит такое дело и говорит: «Давай я тебе помогу». Очень уж ему хотелось за молоточек подержаться.

В общем, взял, нарубал этому шахтеру угля, посчитали — получилось, тот заработал сумасшедшие деньги — 700 рублей! Парень к отцу потом подошел: «Никита Алексеевич, мне стыдно брать эти деньги».

Причем он не сам пришел, а с ребятами, отца проведать, тот дома лежал, маялся с почками. Папа ему сказал: «Да ты что, прекрати немедленно. Мне же приятно было просто за молоточек подержаться».

Ребята, конечно, принесли закуски всякие, выпить, но отец не мог. Да! Шампанское взяли даже. Отец говорит: «Вот это другое дело. Посидите, покушайте, выпейте. А я на вас посмотрю».

Гуси до Геленджика доведут

— Изотов работал с 9 лет. Тяжело ему пришлось, понятно. Сначала пас гусей у дальнего родственника, тот был зажиточный, типа, кулак. В детстве отец ходил босой — лапти стыдился обувать, а на другое денег не было. Уже инеем земля покрывалась, а он еще босиком бродил.

Потом в Геленджике в гостинице работал. Туда поехал в поисках работы его отец, мой дед. Он одноглазый был, в японскую войну глаз потерял. А вообще дорожным рабочим был, укладывал булыжник. Поехал, стало быть, на заработки в Геленджик, вроде бы пообещали найти ему место.

Казалось бы, куда там одноглазому, да под 50 лет, и вдруг работа? Но поехал. Там хотя бы тепло, можно и босиком ходить.

Бабушка пошла к родственнику, который с гусями, получать деньги, заработанные сыном. Тот говорит: «Так я ему рубашку пошил, штаны дал, кормил. Вот, полтинник заработал, бери». Так отец с полтинником в Геленджик и приехал.

Устроили его на гостиничном дворе — чистил обувь, ставил самовар, вставал в 4 утра. Спал в уголочке, на глиняном полу. В порту зазывал народ остановиться в гостинице. Чемоданчики носил, а почки уже болели.

Попался добренький один: «Ты, сынок, кем работаешь?» Говорит: «Да вот, обувь в гостинице чищу, самоварчики ставлю». Пригласил его в буфет на корабле… Уехал, не спросив отца, посуду мыл, полы. Рискнул из-за 2 рублей. В гостинице зарабатывал 3, а тут ему посулили 5.

Как только пароход вернулся, дед ждал в порту. Тут же устроил порку, что без разрешения уехал. Устроил работать в пекарне.

В общем, все по Горькому. И водой облили в час ночи, потому что не смог встать укладывать корзины. С Максимом Горьким, кстати, они потом эту тему обсуждали. Того тоже окатывали во время работы в пекарне.

Путь из пекарни под землю

— Дед все работу искал, пока не оказался сначала в Макеевке, а потом в Горловке. Где-то около террикона была «собачевка» — такой барак на 40 семей. Помещение большое, а их семейный уголочек был около двери… Отцу уже исполнилось 11 лет.

Трудился на фабрике, готовили брикеты для топки на судах. И то, на эту работу еще попасть надо было. Пришлось деду поехать на родину в Орловскую губернию к священнику. Договорился, поставил бутылку, отцу в метрике переправили год рождения, вроде бы ему уже 12 лет — тогда только взяли на работу.

Вкалывал по 12–14 часов, дышал смолой. Говорил: «Выходили из фабрики, я ничего не видел, падал на землю».

Два с половиной года там проработал. Потом только его взяли учеником на шахту.

Благо, хороший учитель попался, рассказал, как нужно рубать уголь. Хитрость в том, куда поставить обушок.

Видимо, отец был талантливым, все схватывал на лету. Освоил ремесло, да и подрос.

Не до гулек!

— Семью папа баловал, конечно. Потому что у самого было тяжелое детство. Сентиментальный был человек, мог запросто прослезиться.

А часто бывало такое — не приносил домой зарплату. У людей сразу мысли, мол, налево ходил. Какое там «лево»? Стране уголь нужен был, не до гулек. По 4–5 дней не приходил с шахты, спал в кабинете.

Мама как-то пошла к нему с тормозком (об этом важном донбасском явлении чуть дальше еще скажем. — Прим. авт.). В кабинете такой папиросный дым висел, что еле рассмотрела отца. Но! Везде, где он работал, шахты перевыполняли план.

Что до денег… Отец говорил маме: «Да вот зашел к шахтеру одному, а там 6 детишек, все на полу, обуви нет, в школу не ходят. Так я им свою зарплату и отдал. Мы же обойдемся?»

Но премиальные, правда, были хорошие. Мы обходились. Еще по талончикам чулки давали, обувь. Отец тоже мог их раздать: «Томочке и Зиночке подлатаем, обойдемся».

Хорошо, если хоть через одну зарплаты приносил. Но нам хватало. Жалостливый был человек. Знал, что такое ходить босому по холодной земле.

Хотя, конечно, отец зарабатывал по тем меркам очень много. Если простой забойщик, скажем, 70 рублей получал, то он — 700 и больше. Такой был у него процент выполнения плана.

Запах родного человека

— Отцу очень хотелось, чтобы его семья жила хорошо. Чтобы у его Надюши, нашей мамы, были крепдешиновые платьица самые модные.

В магазинах знали, что отец любит покупать для семьи: коверчик ему оставят, еще что-то. И мама должна была одеваться красивее всех.

О себе никогда не думал — белая косоворотка, и все. Еще галифе, гимнастерка — как у Сталина. Все так носили. Один галстук-шнурок был, когда надо было, повязывал, на съезд там или собрание. Говорил: «Не люблю галстук, он мне мешает». Деревенский паренек был, не приученный к этому.

Папина рубашечка до сих пор у меня хранится. Иной раз достану, понюхаю… Мама все фуражку нюхала: «Запах папы». Он любил одеколонится.

Хозяйка в доме женщина. Мужчина зарабатывает, а распоряжается жена. Папа все отдавал маме. Если надо, уже просил у мамы.

Бывало придет, а мама не в духе. Он у меня тихонько спрашивает: «Чего это она?» И куда-то идет заниматься, чтобы не раздражать. В домашние дела совсем не лез.

Памятник шахтеру Никите Изотову в Горловке. Архивное фото

Гарнитур князя Голицына

— Когда отец работал в Шахтах, там он мог пользоваться дачей, которая раньше принадлежала князю Голицыну, а потом генералу Краснову. На этой даче мы были, я очень хорошо все помню.

Поднялись на второй этаж, и у меня осталось навсегда впечатление — солнечный гарнитур карельской березы. Яркий, желтенький такой.

Гарнитур состоял на балансе. Секретарь местного горкома, кстати один из немногих, кто отца почему-то недолюбливал, сказал: «Этот гарнитур мы заберем».

А как раз приехал Лазарь Каганович и гостил у папы на даче. Ему очень понравился гарнитур. Папа говорит, вот-де, заберут скоро. Каганович удивился: «Куда заберут, в музей, что ли? Секретарь горкома его себе домой поставит. Подожди, гарнитур у тебя в комбинате на балансе? Отлично! Выкупи, будет у тебя хорошая мебель. И не вздумай отдавать».

Оценили гарнитур теми еще деньгами в 60 000 рублей. Папа начал постепенно выплачивать. Не успел отдать 1600 рублей, началась война, и все долги списали.

Отцу часто дарили охотничьи ружья. Был целый арсенал. Из-за них и испортили гарнитур Голицына.

Мы эвакуировались в начале войны. Выходили с одной стороны, а с переулка уже подводы стояли — народ готовился наши вещи забирать.

Стали делить. Одному тумба, другому кровать… А шифоньер мама закрыла. В нем хранились ружья. Перепили его, шифоньер-то. Кто взял ружье, кто за другое схватился.

Тут папа приехал: «Так, ребята, все собрать на место». Что-то вернули, что-то исчезло. А шифоньер, что же, распилен уже был.

Маршал Тито и казачья атака

— Отец очень любил работу. Это ведь было время энтузиастов. Сейчас работают, чтобы в кармане были деньги. Тогда мысли были совсем другие. Около нашего дома в Горловке трамвайные пути. Так вот, папа с шахты приходил страшно уставший, но шел помогать укладывать рельсы.

Говорил: «Это же для нас! Представляете, трамвай пойдет в городе!»

Образования ему, конечно, не хватало. Все 3 класса. Как у Тито! Тот с 3 классами, правда, руководил целой страной.

Папа был талантливый. Пошел учиться на рабфак, потом его отправили в академию. Получал одни пятерки. В академии проучился всего-ничего — года полтора. Решили, что он и так сможет руководить большим предприятием.

Послали в Шахты. А было, вы наверняка знаете, знаменитое «Шахтинское дело». Обстановка в казачьих областях была напряженная. Гонялись за ним казаки с шашками, представляете? Лихие ребята — фуражка, чуприна, шашка, и босиком.

Он на работу, а казаки за ним летят на конях. Как бы психологически давили на начальника. Убить боялись, а нервы трепали.

Отец им: «Ребята, что вы за мной гоняетесь? Лучше бы показали, где на Дону рыбные места. Половили бы рыбку, уху бы сварили да, наверное, и договорились бы». Умел с людьми разговаривать.

Цыганенок с орденом Ленина

— Замечательный был случай с Александром Трофимовичем Степаненко. Этого цыганенка отец на вокзале встретил, подобрал, можно сказать. Всему научил. Тот стал знатным шахтером, в годы войны — секретарем Кемеровского обкома.

Орден Ленина получил раньше своего учителя. Потом спохватились, что не ладно так, дали и Изотову. А второй отцу вручили где-то в 1948 году.

(Александр Степаненко с 1930 года работал в Донбассе. Установил рекорд добычи, нарубив за смену 552 тонны угля, перекрыв достижение Алексея Стаханова и Никиты Изотова. С 1938 года — депутат Верховного Совета Украинской ССР. Почетный гражданин Горловки. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Октябрьской Революции, медалями и знаками «Шахтерская слава» трех степеней. — Прим. авт.)

В Донецкий краеведческий музей взяли ордена Никиты Изотова, но не выставили в экспозицию. Сказали, что самих орденов нет, мол, несовпадение номеров, что-то еще… Крутили-крутили, никто этих орденов найти так и не смог.

(Никита Изотов награжден двумя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, орденом «Знак Почета», медалями. Вот только где они?— Прим. авт.)

Стаханов на диванном валике

— С Алексеем Стахановым Изотов общался, конечно, но очень редко. Тогда не было, как сейчас, — встречи, тусовки. Не до того было — давали стране угля. Где-то на съездах пересекались, конечно.

Единственное запомнилось, как к нам в гости приехало много людей, в том числе Паша Ангелина и Стаханов. Ну, детей-то отправили играть. Помню только, всем места не хватало, и Стаханов сидел на валике дивана. Знаете, были раньше такие массивные диваны… И все нахваливал обстановку: «Хорошо у тебя, Никита».

А так, никаких праздников, ничего подобного. Без Нового года даже обходились. Папа мог найти для нас конфеты, апельсинчики — и это все торжество.

Среди вождей

— Это было, скорее всего, в 1936 году. Мы с папой были в Москве на параде, на Мавзолее Ленина. С Ворошиловым я за ручку здоровалась. И Сталина видела, он в стороне стоял. Все они подходили к папе, о чем-то беседовали. В общем-то, это все, что я помню. Маленькая была совсем.

Но отец часто встречался со Сталиным, тот его и предложил послать управляющим трестом. Это было непростое решение. Ну, простой же рабочий… Вот только в специалистах страна крайне нуждалась, их не было совсем. Инженер считался чуть ли не небожителем. Да что там инженер, техник — это была величина.

Интересно получилось, дали Изотову текст читать на съезде. Обращение или что-то в этом роде. Много раз проверенный текст, разумеется. В президиуме сидели Сталин, Каганович, все правительство. А отец взял лист, крутил-крутил, отложил в сторону. Некоторые ответственные товарищи обмерли. И с трибуны ведь уже не снимешь.

Но отец стал говорить о своей работе, призывал трудиться по-социалистически. А Сталин ему говорит: «Ну ладно, вот ты хорошо в своей Горловке работаешь. А что же у нас «Тулауголь» стоит без добычи?» Изотов отвечает: «Так надо мне съездить туда, тогда все выясню».

Потом оказалось, что не были открыты новые горизонты. Отец доложил Сталину, что без этого и не будет добычи. Сталин решил, что такого способного человека большая роскошь держать в Промакадемии, отправили руководителем в Шахты.

Хобби от голода, Шпицберген и тормозок

— Папа любил футбол, ходил на матчи. Когда время было, конечно. На охоту, когда жили на Урале, и нас с собой брал даже. Ловили рыбку неводом, варили уху. За птичкой походил, но это 2–3 раза.

Приехали в Черемхово, а там просто-таки голод. Отец собрал коллектив: «Ребята, тут тайга, столько зверя-птицы, а вам есть нечего?» Организовал бесплатную столовую. Шахтеры дежурили по несколько человек, ходили в лес за дичью и грибами. С председателем колхоза, буряткой, договорились — поменяли уголь на лошадей. В общем, у шахтеров и тормозок был…

Сидели когда-то за столом на Шпицбергене, где я работала диктором на местном радио, с артистами Александром Лившицем, Александром Левенбуком, которые «Радионяню» делали, и еще была Людмила Зыкина, совсем тогда неизвестная, ее объявляли так: «Голос этой певицы звучит в кинофильме «Дело было в Пенькове» («Огней так много золотых»)… Так вот, за столом прозвучало донбасское слово «тормозок». Они спрашивают: «А что такое тормозок?» Говорю: «Бутерброд в шахту — посередине сало, а с двух сторон хлеб».

Как на Шпицберген занесло? С мужем хотели купить машину, а денег не было. Поехали зарабатывать. Купили в 1958 году, всю жизнь на ней ездили.

Конечно, надо было бы ее давно продать. Но как? Скажут еще, что дочь Изотова спекулянтка. Не хватало опозорить папу.

Последний участок Изотова

— Когда началась война, отец пошел строить укрепления, со своими-то больными почками. Еле вытащили его оттуда и сказали: «Хватит, Никита Алексеевич, поезжай в Сибирь. Стране нужен уголь». Там он управлял несколькими трестами. Вернулся в 1943 году в Шахты, совсем уже больной был.

Умер в 1951 году директором шахты «Красный Профинтерн». Лежал в больнице в Москве, маме сказали забрать его — оставалась неделя-две жизни, не больше.

Я как раз выходила замуж… Попросили, чтобы нас расписали поскорее, чтобы успеть папу порадовать. Неделю он с нами пожил. Месяц не дожил до 49 лет.

Он знал, что умирает, запомнилось 2 слезы, которые покатились по его щекам.

Папу похоронили в Енакиево. Пролежал там 42 года. Кладбище давно было закрыто. Он там как сирота был, что ли. Кругом ржавые ограды и запустение. И памятник был, как на братской могиле. Решили перенести в Горловку.

Бригада поехала, вскрыли могилу. Не поверите, гроб сохранился, как новый. Молодой паренек залез, снял крышку, говорит: «Там покрывало сохранилось, видны очертания тела. Я боюсь открывать». Послали мою дочь, она медик, не один труп вскрыла.

Сняла покрывало — точно как только захоронили. Он как бы усох, волосы остались, а костюм просто хоть вытряхнуть — и на веревочку.

Переложили в другой гроб и перевезли в Горловку. Здесь положили его рядом с мамой. А когда бываем в Енакиево, все равно заезжаем на место первого захоронения.

Как-то позвонили из Енакиево, из отдела культуры горисполкома, спрашивают: «По какому разрешению вы перенесли Изотова?» То есть, простите, как по какому разрешению? Они уточняют: «Ну, куда-то вы писали? Может, прокурору?» А мы никуда не писали. Обратились только в объединение «Артемуголь». В общем, в Енакиево не знали, что захоронение Никиты Изотова перенесли.

Стали возмущаться: «Как же так! Он же здесь родился, в Енакиево!» Нет, ребята, он там всего 4 года проработал. А родился в Малой Драгунке, Орловской губернии, в России.