Приют, лазарет и училища. Что семья Рукавишниковых сделала для Москвы
Основоположник рода Василий Никитич Рукавишников был известным пермским золотопромышленником, владельцем заводов, купцом 1-й гильдии. Вместе с семьей он перебрался в Москву в 1855 году, считая, что этот город может предоставить огромные возможности.
Всех трех сыновей — Ивана, Константина и Николая — Василий Рукавишников воспитывал в умеренной строгости. С самого детства он говорил им, что главное — это образование и хорошая карьера, поэтому не жалел средств для лучших учителей. Его жена, Елена Кузьминична, была женщиной набожной, во многом благодаря ей в доме Рукавишниковых царил патриархальный уклад. Она учила детей молитвам, читала вместе с ними Евангелие. Ее слабостью был театр — она часто брала детей с собой на представления, привила им любовь к искусству.
Рукавишниковский приют
Любимцем отца был средний сын Николай. Юноша поступил в Московский университет на физико-математический факультет, а потом по велению Василия Никитича стал студентом Петербургского горного института — чтобы в будущем пойти по стопам родителя и встать во главе его металлургических заводов.
Но все решилось иначе. Несмотря на строгость, Василий Никитич был готов прислушиваться к любимому сыну, учитывать его предпочтения. Поговаривали, что он настолько нежно к нему относился, что даже называл его «моя дочка». И когда Николай заявил о своем желании заниматься делом, полезным для общества, отец не смог возразить.
В 1864 году благотворительница Александра Стрекалова, работавшая в Дамском тюремном комитете, организовала переплетную мастерскую от имени Общества распространения полезных книг. Мастерская находилась в арендованном доме рядом с Симоновом монастырем, в работники принимались несовершеннолетние правонарушители.
Инициативу Стрекаловой поддержали несколько влиятельных в городе людей, в том числе профессор Московского университета Михаил Капустин, который специализировался на гражданских правах. Их общими усилиями появился ремесленно-исправительный приют, который не имел аналогов в стране. Туда с целью труда и перевоспитания попадали дети от 10 до 15 лет, которые совершили какие-либо правонарушения. Через несколько лет Николая Рукавишникова, который заинтересовался деятельностью приюта, позвали на должность директора. На тот момент молодому человеку было всего 25 лет.
Это был первый приют в стране, где практиковали самые гуманные методы воспитания трудных детей, а также уделяли внимание их профессиональному обучению. Во многом это была заслуга Николая Васильевича. Он запретил физические наказания, добавил в расписание еще больше времени для учебы и работы — при приюте были открыты столярная, сапожная, портняжная и малярная мастерские, также детей обучали церковному пению, рисованию.
«...Посетитель приюта, перешагнув за порог его, начинал с того, что с удивлением осматривался и искал вокруг себя все признаки, которые неразрывны с понятием о тюрьме. Но вместо этого он входил в просторные и чистея комнаты; роскошный киот с горящими пред ним лампадами привлекал на себя внимание, далее мастерския <…>. Работа кипит, здоровый и веселый вид работающих мальчиков, чисто, хотя далеко не роскошно одетых, изредка разговор, резвый детский смех — все это невольно приятно поражало», — так писали об этом заведении «Московские ведомости» в 1873 году.
Воспитанники любили Рукавишникова: по характеру он был мягким и добрым и к нему всегда можно было обратиться за советом. Он находился в приюте почти круглосуточно, готовый в любое время решать возникающие проблемы. В чем-то он стал похож на своего отца: воспитанники слушались его не из-за страха, а из уважения.
Тем ребятам, которые покидали приют (чаще всего по достижении 18-летнего возраста), давали деньги на одежду и текущие необходимые расходы. Они выходили из этих стен совсем другими людьми, получившими свою долю заботы и понимания.
Об этом приюте заговорили не только в России — подобные заведения стали открывать по всей стране, — но и во всем мире. Московский приют стал называться Рукавишниковским, а иностранцы, заезжавшие между делом посмотреть, как там все устроено, приходили в восторг.
В добрых руках
Однажды, гуляя вместе с воспитанниками на Воробьевых горах, Рукавишников сильно простудился. Врачи обнаружили у него пневмонию, но вылечить ее не удалось — Николай Васильевич умер. Его смерть стала трагедией не только для семьи, но и для всего приюта. Мальчики оплакивали его, словно родного отца.
После него делами заведения занялись братья Николая, Иван и Константин Рукавишниковы. Они также были и его наследниками, но оба отказались от своей доли в пользу приюта, которому присвоили имя Николая Васильевича. В 1878-м приют был передан городу. Со временем воспитанников становилось все больше, и братья поняли: необходимо расширяться. На личные средства они купили соседнее здание — на Смоленской-Сенной площади. В нем открыли отделение для детей, которым необходим медицинский присмотр, а также отделение для трудновоспитуемых.
Во главе попечительского совета встал Константин Васильевич. Он не жалел денег на то, чтобы платить сотрудникам хорошие зарплаты, а также поддерживать здания и помещения в пригодном состоянии. Качество изделий, которое создавалось в мастерских, становилось все лучше, они завоевывали призы на международных конкурсах (в Италии, Испании и других странах), приносили хороший доход.
Кроме этого, Рукавишников позаботился о создании общества попечительства над бывшими воспитанниками. Теперь за ребятами присматривали до 21 года, устраивали их на работу, обеспечивали временным жильем. В 1904 году Константин Васильевич открыл филиал приюта — недалеко от станции Икша. Там построили дома для семей сотрудников, учебные классы, мастерские, церковь.
После революции заведение работало как приемник-распределитель для сирот.
Супруги Рукавишниковы — Константин и Евдокия
Константин Рукавишников был известен в городе не только благодаря приюту. Он руководил магазинной частью правления Московско-Курской железной дороги, был членом совета Московского купеческого банка. Чин тайного советника он получил из-за деятельности в Елисаветинском обществе. В 1893-м его избрали московским городским головой, в этой должности он проработал четыре года. За это время он сделал достаточно много: развивал городское хозяйство (канализацию, водопровод), открывал училища, построил больницу.
Его жена Евдокия Николаевна была двоюродной сестрой предпринимателя и мецената Саввы Мамонтова. Она поддерживала и супруга, и брата, хотела помогать простым людям так же, как и они. На Поварской улице она устроила Титовскую школу рукоделия для девочек, а потом, во время Русско-японской войны, уговорила мужа отдать второй этаж их дома на Большой Никитской улице под хирургический лазарет. Позже он был преобразован в хирургическую лечебницу — довольно популярную в городе. Когда началась Первая мировая война, лечебницу вновь превратили в лазарет. После революции и особняк, и клиника были национализированы.
Константину и Евдокии Рукавишниковым присвоили дворянский титул, наградили орденом Святого Владимира 4-й степени. После смерти мужа Евдокия Николаевна взяла на себя попечительство над Рукавишниковским приютом.
Знаменитый родственник — Владимир Набоков
Жизнь третьего брата, Ивана Васильевича Рукавишникова, в основном была связана с Санкт-Петербургом. После окончания Московского университета он уехал в Северную столицу, чтобы продолжить обучение на юридическом факультете. Вскоре он обзавелся имением, вплотную занялся развитием одного из городских училищ, получил пакет акций Ленских золотоносных приисков.
У Ивана Рукавишникова было трое детей. Сын Владимир умер рано, и безутешный отец построил в честь него лечебницу. Второй сын, Василий, впоследствии унаследовал практически все, чем владел его отец. Следуя принятой в семье традиции, он много жертвовал на благотворительность. Своих детей у него не было, и потому своим наследником он сделал сына своей сестры Елены, которого обожал. Этим племянником оказался Владимир Набоков — будущий автор романов «Лолита», «Камера обскура», «Приглашение на казнь» и других. Небольшую часть средств Набоков пустил на издание своего первого поэтического сборника. О том, к какой знаменитой семье принадлежит, он никогда не забывал.
«…У матери было много воспоминаний… Я люблю сцепление времен: когда она гостила у своего деда, старика Василья Рукавишникова, в его крымском имении, Айвазовский, очень посредственный, но очень знаменитый маринист того времени, рассказывал в ее присутствии, как он, юношей, видел Пушкина и его высокую жену…» — так Набоков писал о своих родственниках в автобиографической книге «Другие берега», опубликованной в 1954 году.