Все цвета старости

3 декабря в мире отмечают Всемирный день инвалидов. До конца декабря российское правительство примет комплекс мер по системе долговременного ухода за пожилыми людьми и инвалидами, разработанный НКО совместно с Минтрудом. А с января 2018 года стартуют пилотные проекты по реализации этой программы. Сегодня в стране 13 млн граждан старше 70 лет, 3,5 млн из них нуждаются в долговременном уходе. “Ъ” выяснил, где и как живут эти люди и что собираются менять реформаторы.

Жизнь в халате и тапках

Крошечная комната, две кровати с несвежим бельем, большое окно без штор. Прямо в комнате — старый советский умывальник, как в больничной палате. Здесь поселили супругов Евгению и Василия. «Мы в деревне жили, да не под силу уже, муж болеть стал. Два месяца мы здесь»,— говорит Евгения. Комнату она убирает сама, потому что «ходячая». Кормят, по ее словам, «неважно»: «Мяса нет, суп пустой». Во время разговора к нам подходит начмед учреждения и, не стесняясь присутствия супругов, говорит о Василии: «Он не в себе, ворует». Евгения покорно молчит, Василий демонстративно поворачивается к начмеду спиной.

В этот дом престарелых в одном из депрессивных регионов России мы приехали вместе с руководителем благотворительного фонда «Старость в радость» Елизаветой Олескиной и сотрудниками некоммерческой ассоциации «Мир старшего поколения». Фонд патронирует это учреждение и попросил специалистов ассоциации провести семинар по основам ухода за пожилыми людьми.

До семинара еще час, и мы знакомимся с обитателями дома престарелых. Галине 63, она бесцельно ездит по коридору в своей коляске и говорит только о возвращении домой: «Я бедро сломала. Живу я одна. Дочка ухаживать за мной не может. Внук учится. Но мне говорили, что операцию сделают — и сразу домой. А я тут год уже, операцию не делают, хочу домой».

Комната в отделении милосердия — две кровати и телевизор на тумбочке. Тесно. Живут здесь двое мужчин, обоим чуть больше шестидесяти. Оба «лежачие». Иван девять лет назад сломал шейку бедра: «Операцию мне не сделали, сказали, 150 штук давай, а где я их возьму? Восемь лет уже лежу бревном». Игорь пережил такой же перелом год назад, сразу после инсульта. Операции тоже не дождался, определили в дом престарелых. Свои кровати они не покидают: санитаркам не под силу поднять тяжелых мужчин, а подъемников в учреждении нет. Едят тоже лежа.

Двери во все комнаты открыты. Из коридора видно, как в одной из комнат женщина пересела с кровати на стульчак. Ширмы нет.

60-летний Борис почти не встает, хотя мог бы передвигаться. «Не хочу я ходить,— говорит,— помереть бы поскорее». Спрашиваем, как он сюда попал. Отвечает: «Ступню мне оттяпали, и стома у меня. Дома я один, ухаживать некому».

Персонал жалуется на то, что многие пациенты пьют: «Получили пенсию — две недели пьют, ходят весь день в халате и тапках». Елизавета Олескина говорит, что пьют далеко не все, а многие стали пить за компанию и от безнадежности.

Нехватка персонала — одна из главных причин человеческой заброшенности в таких учреждениях, говорит Олескина. Поэтому фонд привел сюда 17 помощников по уходу, или сиделок,— по договоренности с руководством их прикрепили к конкретным комнатам и живущим там людям, а зарплату им платит фонд.

— Я сюда в одеяле приехала, меня после инсульта привезли,— вспоминает 60-летняя Елена в одной из таких комнат.— Я все переживала, что больше не встану.— А девочки, сиделочки, говорят: «Пойдешь, не переживай!» И я пошла.

Елена целует девушку в розовой спецодежде. Сиделок, нанятых фондом, можно отличить от остальных сотрудников учреждения именно по жизнерадостному цвету формы. Кроме помощников по уходу фонд нанял физрука, культорга-баяниста и гончара в мастерскую, чтобы пожилым людям было чем заняться.

В актовом зале начинается семинар, специалисты рассказывают о первых признаках пролежней по шкале Нортон, о способах профилактики (каждые два часа смена положения тела), о способах общения с людьми при разных видах деменции. Особое место отводится этике общения: «Этика общения требует: прежде чем войти в комнату, надо постучать. Вы проговариваете все свои действия, чтобы пожилой человек знал, чего от вас ждать. Например: “Марья Ивановна, доброе утро, сегодня 3 декабря, и мы сейчас умоемся и пойдем на завтрак”. Если впереди препятствие, вы говорите: “Впереди лестница, десять ступенек”. Основами этического общения считаются: безопасность (санация ссадин, трещин, ран; устранение механических препятствий на пути человека; доступность инвалидного кресла и лифта; недопустимость эмоционального, психологического давления); общение (необходимо удовлетворять эту потребность), конфиденциальность (нераспространение сведений о состоянии здоровья, диагнозе, личной жизни), уважение (обращение на “вы” и по имени-отчеству), независимость (поддержка и развитие навыков самообслуживания), инфекционная безопасность (мытье рук, комнат, санузлов)».

После семинара санитарки отделения милосердия приглашают нас в буфет выпить чаю.

— В смену на этаже тут две санитарки, одна буфетчица, одна медсестра,— жалуются наперебой.— А пациентов — 67 человек. Они почти все лежачие. Вы думаете, мы в состоянии переворачивать их каждые два часа?

— А как нашим зэкам говорить «вы»?

— У буфетчицы оклад четыре тыщи. Еще две добавляют за баню. И на совмещении ставок чуть больше десятки заработаешь.

— Работы у нас в городе нет никакой, поэтому мы рады любой. Живем-то за счет домашнего хозяйства — куры, гуси, огород. А так ноги протянешь. За коммуналку плати, соль, сахар, муку купи. Зимой на ЖКХ под 7 тыс. уходит.

Санитарки и медсестры протестуют против новых правил и перемен, которые затеял новый директор. В таких условиях директор становится врагом для персонала. Елизавета Олескина поясняет: «Эти люди привыкли жить так, как живут много лет. Они не подписывались на реформы. Поэтому мы будем и дальше их обучать, но, возможно, кому-то придется сменить работу».

Буфетчица, провожая нас по коридору, говорит, кивая на открытые двери комнат: «Посмотришь на это, и думаешь: лучше сразу подохнуть, чем так жить».

Воруют, запирают, не дают питьевой воды

Надежда живет в психоневрологическом интернате семь лет. Ей 63, по образованию она инженер-программист, когда-то у нее была собственная квартира. Надежда выпивала, и однажды двоюродная сестра, живущая по соседству, вызвала психиатрическую неотложку и отправила ее в больницу. Из больницы Надежду перевели в интернат. Своего жилья она больше не видела. Ее поселили на «закрытый» женский этаж — персонал называет живущих здесь людей «лежаком». И хотя Надежда сама ходит и может себя обслужить, она провела в закрытом режиме четыре года и вышла оттуда только благодаря волонтерам. После очередной смены руководства учреждения Надежда написала заявление, и ее перевели в «открытое» отделение.

Сейчас она живет в тесной 12-метровой комнате с двумя соседками, зато может свободно выходить во двор и в столовую. Личных вещей у большинства обитателей ПНИ нет, даже нижнее белье казенное.

В банный день (раз в неделю) вещи увозят в прачечную, а после стирки белье, которое носила одна женщина, отдают другой — распространенная в ПНИ практика.

Раз в месяц Надежда может заказать себе что-то из продуктов. В комнате нет холодильника, поэтому в продуктовый заказ можно вписать только то, что долго хранится, или то, что придется быстро съесть. Однажды Надежде пришлось за вечер съесть упаковку колбасы — санитарка посмотрела срок годности и сказала: «Не съешь до завтра — выброшу». Пластиковая карта Надежды, на которую поступает пенсия, хранится у медсестры — вместе с пин-кодом.

Если когда-то она и выпивала, но теперь не пьет, не хочет и не просит. Курит много — по пачке в день. На это уходит значительная часть ее пенсии. «Единственная радость»,— говорит она без эмоций. Ее жизнь ограничена пространством интерната. Иногда волонтеры ходят с ней гулять в город, и тогда эта большая женщина в старом пальто и мужской шапке кажется пришельцем с другой планеты: с детским восторгом разглядывает дома, машины, людей, а перед тем как съесть мороженое в кафе, долго им любуется.

Надежда смирилась со своей жизнью в ПНИ. По-настоящему возмущает ее лишь одно — нарушение личных границ. В ПНИ воруют — у нее украли телефон, свитер, Библию. Когда она пришла жаловаться к руководству, ей цинично посоветовали «обратиться в полицию». В нашем присутствии санитарка без стука входит в ее комнату, открывает шкаф и торжествующе вытягивает оттуда целлофановый пакет, набитый белыми бумажными салфетками: «Вот видите, всякий хлам сюда тащит! А мне убирать!» И уносит пакет с салфетками из комнаты. Надежда задыхается от возмущения, обида переходит в рыдания: «Это же просто салфетки! Какое у нее право лезть в мои вещи?» Женщина плачет долго и безутешно.

На «закрытом» этаже отделения милосердия в этом ПНИ по-прежнему живет около 70 маломобильных женщин. Как-то девушка-волонтер увидела, что одна из них плачет в кровати: «Я хочу пить». «Я бросилась за водой, а ее не так-то легко здесь найти,— рассказывала потом волонтер,— нашла бутылку питьевой воды, принесла. Бабушка эта напилась и заснула. Я спросила санитарку, почему ни у кого нет бутылок с водой у кровати, мне ответили: “Сначала дай им пить, а потом памперсы меняй”». На проблему с доступностью питьевой воды жалуются во многих ПНИ, подтверждает правозащитник помощник депутата Госдумы Олега Смолина Сергей Колосков: в отделениях нет кулеров с питьевой водой, бутилированную воду не закупают и не раздают. Люди могут пить только три раза в день в столовой — чай, компот или кефир. «Это однозначно можно считать жестоким, унижающим достоинство обращением, когда человеку, тем более неспособному самостоятельно передвигаться, отказывают в воде,— говорит Колосков.— И я стараюсь доводить такие случаи до прокуратуры».

Многие эксперты убеждены, что тяжелое положение граждан в ПНИ связано в первую очередь с нехваткой сотрудников, их неготовностью к такой работе или с профессиональным выгоранием. Низкие зарплаты, тяжелый труд, неблизкий путь до места работы (ведь большинство интернатов находится на выселках) — все это влияет на качество работы персонала. Выполняя так называемые майские указы президента в части повышения зарплат среднему и младшему медперсоналу, директора интернатов объединяют ставки, но в итоге из четырех санитарок в отделении остаются две, а из двух медсестер — одна. Во многих российских регионах оклад санитарки — 5–6 тыс. руб. Работая на две ставки, она получает около 12 тыс., но это измученный, выгоревший человек. Приказом Минтруда от 24 ноября 2014 года утверждается норматив для отделения милосердия: одна палатная санитарка на пять коек. Однако финансовая нагрузка лежит на регионах, поэтому ведомства на местах считают приказ рекомендательным, а не обязательным к исполнению.

Чтобы при острой нехватке персонала поддерживать порядок в учреждении, администрация организует жесткую дисциплину. Подъем в ПНИ в 6.30, отбой — в 20.00, в лучшем случае в 21 час. Режим касается всех: и старых, и молодых. Такой график удобен персоналу.

Системной работы с людьми, направленной на их оздоровление, реабилитацию, социализацию, в ПНИ не ведут, говорит Колосков, а индивидуальные программы реабилитации (ИПР) заполняются на всех одинаково, под копирку. Помощь, по-настоящему необходимую, не оказывают. Например, маломобильным гражданам не помогают чистить зубы, поэтому у многих в ПНИ зубы плохие или их нет вовсе.

Закрытые отделения в российских ПНИ не редкость. Во время летнего мониторинга интернатов, в котором участвовали специалисты Центра лечебной педагогики (ЦЛП) и чиновники Минтруда, мы видели тяжелые засовы на внешней стороне дверей комнат в отделении милосердия (центральный вход там тоже запирается). Руководитель правовой службы ЦЛП Роман Дименштейн говорит: ПНИ стирает в людях личность, по большому счету, это главное, что нужно знать о таких учреждениях.

Дом с птицами

Как выглядит старость в частном доме престарелых, нам показали в Центре гериатрического ухода и реабилитации «Малаховка» (городской округ Люберцы) — здесь в конце сентября прошел Совет при правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. В малоэтажном здании центра тихо, уютно и поют птицы — управляющий группой компаний Senior Group выпускник американской MBA (Tuck School of Business at Dartmouth) и член совета Алексей Сиднев говорит, что приобрел приемники, транслирующие звуки весны и лета, чтобы у клиентов «повышался жизненный тонус». Здесь много разных полезных приспособлений для удобства пожилых людей. У столов, шкафов и других мебельных поверхностей нет острых углов. Устойчивые стулья сконструированы так, что, когда человек садится, учитывается неравномерно распределяемый вес: с такого стула не упадешь. Продумана и конструкция поста медсестры: ей виден весь коридор в обе стороны, а также проход к лифту. На посту есть противопожарный пульт, экран видеонаблюдения.

В «Малаховке» не используют слов «старики», «палата», «пациент», вместо этого — «клиенты», иногда «пожилые граждане», живущие в «комнатах».

В одной из таких комнат эксперт из Израиля и консультант Senior Group Клаудия Консон показывает вице-премьеру Ольге Голодец, как пожилой человек может управлять при помощи пульта своей многофункциональной кроватью, принимающей разные положениях. Голодец так впечатлена, что чуть позже в этот день заявляет: такие кровати могут делать и в России, и она обязательно будет говорить об этом с отечественными производителями.

Каждая комната оборудована сенсорными кнопками вызова медсестры. У кроватей — сенсорные коврики. Как только ноги клиента касаются прикроватного коврика, на контрольный пункт медсестры поступает сигнал, и уже через несколько секунд в дверь стучит помощник по уходу. В комнатах видим большие гериатрические кресла — мягкие, принимающие форму человека, с пультом управления. На них можно выехать в коридор или во двор и даже съездить в гости в соседний корпус, потому что повсюду безбарьерная среда: расширенные дверные проемы, грузовые лифты, двери-маятники, полы с подсветкой и противоскользящим покрытием.

На каждом этаже есть пустая просторная угловая комната с большими окнами. Это специальные противопожарные капсулы: в случае чрезвычайных ситуаций здесь можно продержаться в безопасности и при централизованной подаче кислорода достаточно долго. Этого времени хватит для того, чтобы пожарная команда потушила пожар и эвакуировала людей через большие окна.

Из других заморских новинок, бросающихся в глаза,— маркировальная машина в прачечной. Благодаря этому компактному настольному устройству все клиенты учреждения носят свое личное белье. Сиднев говорит, что право на личные вещи — базовое, неотъемлемое и напрямую связано с уважением человеческого достоинства. Специальные лифты для выгрузки постельного белья на каждом этаже свидетельствуют — о персонале здесь тоже заботятся, а санитаркам не надо надрывать спину и таскать телеги с бельем.

Управляющая центром «Малаховка» и замгендиректора Sеnior Group по медицинской части Мария Литвинова рассказывает, что соотношение числа медсестер и клиентов здесь один к пяти, не считая помощников по уходу (один к двум). Раньше она работала в государственном ПНИ и хорошо помнит, что такое две санитарки на 70 маломобильных жителей отделения. «Помощников по уходу в государственных учреждениях нет вообще,— рассказывает Литвинова.— Одна санитарка моет и пол, и людей, кормит маломобильных, а еще должна вывозить их гулять. Понятно, что она не в состоянии все это делать».

Помощники по уходу в «Малаховке» не санитары, не уборщики помещений. Эти сотрудники прошли специальные курсы обучения, организованные работодателем. В основе обучения — подход к максимальной активизации пожилых людей. Здесь никого не считают безнадежно больным, и сам термин «лежачий больной» не используется. В учреждении есть психологи, терапевты, реабилитологи и даже аниматоры: человеку в любом возрасте и состоянии хочется чему-то учиться и что-то делать.

«Мы хотели создать здесь настоящую домашнюю атмосферу,— говорит Алексей Сиднев.— А дом — это когда на всех, кого ты знаешь по имени, у тебя хватает времени».

Цена вопроса — высокая. День проживания здесь стоит в среднем 6 тыс. руб. В другом пансионате Senior Group в подмосковном Акулово стоимость 4 тыс. руб. в день. В эту сумму входит размещение в двухместной комнате, питание, медицинская, социальная поддержка, реабилитация. В месяц проживание пожилого человека в таком центре может обойтись его семье в крупную сумму, которой вполне хватило бы на круглосуточную сиделку. Тем не менее в Акулово, по словам Сиднева, стоит очередь. Большинство пожилых людей живут здесь временно — родственники привозят их сюда на время своего отпуска или для реабилитации (здесь умеют реабилитировать после инсульта и перелома шейки бедра). Постоянные клиенты в этих пансионатах тоже есть, говорит Сиднев: «Как правило, нуждаются в уходе немобильные люди, с деменцией или с болезнью Альцгеймера, после инсульта или перелома шейки бедра. Состоятельные дети готовы оплачивать сиделку и уход на дому за престарелым родителем, но никакая сиделка или медсестра не сможет реабилитировать его в ежедневном режиме, восстанавливая утраченные функции. Для этого нужна команда специалистов. А еще важно, чтобы человек не был лишен социальных связей».

В «Малаховке» 140 мест, из них 28 выделяются для «бюджетников», стоящих в очереди в социальный стационар. Таким было условие главы Люберецкого района Владимира Ружицкого, выдавшего разрешение строить этот центр на территории района. Центр занимает 8 тыс. кв. м, в строительство вложено 900 млн руб., и 28 бюджетных мест не самая удобная для бизнеса уступка. Но именно эта модель частно-государственного партнерства открывает новые возможности для таких бизнес-проектов, полагает Сиднев. Сегодня содержание пожилого человека в государственном стационарном учреждении социального профиля стоит от 35 тыс. до 100 тыс. руб. в месяц в зависимости от региона. Эти деньги вполне могут поступать в частное учреждение для пожилых, считает Сиднев, при условии, что недостающую сумму доплачивает семья или сам пожилой человек. Система дифференцированной оплаты за стационарные социальные услуги работает во многих странах, говорит бизнесмен. При одновременном развитии такой модели и служб поддержки пожилых людей на дому очередь в государственные интернаты исчезнет, а возможно, они и вовсе станут ненужными. Государство освободится от обязанности ремонтировать огромные учреждения, решать проблему с кадрами, закупками, отвечать за соблюдение прав человека — все это ложится на плечи бизнеса, а государство остается только контролером. Во многих развитых странах так и происходит, подчеркивает Сиднев. Для того чтобы российский бизнес стал полноправным участником этого рынка, необходимо лишь отрегулировать законодательство, создав единую систему стандартов оказания услуг и контроля за их оказанием. Сиднев уверен, что в перспективе все именно так и будет, а проектно-сметную документацию «Малаховки» он уже передал в Минтруд РФ.

При этом бизнесмен, как и большинство опрошенных “Ъ” экспертов, убежден: пожилые люди должны жить дома и только в особых случаях размещаться в социальных учреждениях.

Сиделка вместо интерната

Обычный подъезд пятиэтажки, первый этаж. Дверь открывает смуглая плотная брюнетка: приятное лицо, смеющиеся глаза, юбка по колено. «Евгений Михайлович вас ждет»,— приглашает в квартиру. Высокий и очень худой пожилой мужчина в халате с трудом приподнимается с дивана, опираясь на ходунки. Ему 76, он служил в десанте, почти не болел, а в мае этого года перенес ишемический инсульт и несколько месяцев не вставал с кровати. Дети живут далеко, на Севере, сын приехал в растерянности — отец отказался переезжать к ним, а в Ржеве ухаживать за ним некому. Соцзащита предложила пенсионеру интернат — он наотрез отказался: «Лучше я дому помру». Помереть ему не дали. Благодаря сотрудничеству местного Комплексного центра социального обслуживания (КЦСО) и фонда «Старость в радость» в Ржеве работает уникальная служба патронажа на дому. Фонд нанял пять помощников по уходу — дополнительно к соцработникам местного КЦСО. Так в квартиру к Евгению Михайловичу пять раз в неделю стала приходить Алена Николаева. У нее два клиента, одного она посещает с утра, второго — после обеда, с каждым проводит четыре часа. Евгению Михайловичу за отведенное время она готовит обед и ужин, дает лекарства, выводит его гулять, заставляет делать зарядку. Физические упражнения пенсионер выполняет несколько раз в день, небольшими сеансами. «У меня тут спортзал на дому»,— смеется он, демонстрируя гантели, эспандер, электро- и ручной массажеры.

Алена появилась в этом доме в мае, а в сентябре Евгений Михайлович встал с кровати. С каждой неделей состояние пенсионера улучшается. Врачи чуда не ждали, но оно случилось. На вопрос, как ей удалось добиться таких результатов, Алена отвечает: «Да мы просто общаемся. Человек смеется, радуется, ему интересно, это работает даже на чисто психологическом уровне. Он не один, не брошен».

— Поговорить я люблю, пошутить,— посмеивается Евгений Михайлович.— А то приходят одни старухи, о чем с ними говорить. С ними я и гантели брать не хочу.

Алена Николаева закончила медучилище, но после учебы по специальности не работала — переехала в Россию из другой страны, легализовалась, пыталась выжить. В Ржеве работы нет, заводы и предприятия закрыты, оклад у санитарки в местном интернате — 5–7 тыс. руб., да и туда не устроиться. На новой работе у Алены зарплата 16 тыс. руб. Фонд организовал обучение помощников по уходу, проводит регулярную супервизию — а это тоже стимул для роста. Одна из сиделок недавно переехала в Москву — оба ее клиента реабилитировались и встали на ноги, а она поняла, что теперь со своими знаниями может делать карьеру.

Дети наняли для Евгения Михайловича еще и частную помощницу, которая приходит каждое утро на два часа. А местный КЦСО выделил соцработника. «Получается, утром у него частная сиделка, днем помощник по уходу от фонда “Старость в радость”, а вечером наш соцработник,— рассказывает руководитель ржевского КЦСО Олеся Столярова.— Он всегда накормлен, у него есть общение, и он живет у себя дома, а дома даже стены лечат».

В Ржеве услугами сиделок фонда «Старость в радость» пользуются 10 пожилых граждан. Эти люди наотрез отказались ехать в интернат. По словам Столяровой, патронажный уход на дому уже сегодня возможен по Федеральному закону №442: «Если человек обращается к нам с просьбой предоставить ему такие услуги, мы выясняем его статус, и, если он действительно нуждается, к нему выходит соцработник. Обычно мы принимаем граждан более или менее мобильных, когда они способны выполнять какие-то действия самостоятельно и им просто нужна частичная помощь — сходить в магазин, сделать уборку. В таком случае индивидуальная программа предусматривает посещение соцработником два раза в неделю. Но если состояние здоровья гражданина, который находится у нас на обслуживании, ухудшается, то по заявлению мы можем увеличить количество посещений до пяти раз в неделю».

Проблема нынешнего законодательства в том, что потенциальными получателями услуг соцработников оно считает только тех пожилых, кто сохраняет определенную мобильность и может заявить о себе.

Если же человек вдруг потерял возможность вставать с кровати и заявлять о себе, его могут просто не заметить. Еще одна проблема связана с оплатой услуг. С 2013 года социальное обслуживание платное и зависит от доходов гражданина. Если человек получает пенсию до 12,5 тыс. руб., то услуги ему будут оказывать бесплатно два раза в неделю. Если пенсия выше, то за них уже надо платить. Это небольшие деньги, говорит Олеся Столярова, в среднем 30–130 руб. за услугу (покупка продуктов, мытье пола, прогулка), но часто пенсионеры предпочитают остаться без помощи. «Многие родственники пользуются пенсиями своих стариков, они не хотят никаких услуг, не хотят ни за что платить, в подобной семье человек стремительно деградирует,— рассказывает Столярова.— Но защитить человека в такой ситуации мы не можем, это его семья».

Система патронажного ухода в стране только начинает формироваться, и главная ее проблема — нехватка помощников по уходу, сиделок, соцработников. В штате ржевского КЦСО — 120 соцработников, у каждого — шестеро подопечных, которых надо навещать от двух до пяти раз в неделю. Это очень хороший, профессионально работающий центр, говорит Елизавета Олескина, но если в городе у одинокого пожилого человека случился инсульт и он не может вставать с кровати, а в интернат переезжать не хочет, то сопровождать его просто некому.

«У нас в городе нет службы сиделок, и большое счастье, что мы уже давно работаем с фондом, который этих сиделок нашел, обучил и содержит, а наш центр благодаря этому может оказывать услуги и маломобильным гражданам»,— объясняет Столярова.

Курирует работу ржевских помощников по уходу фельдшер-куратор Татьяна Румянцева. Ее тоже нанял фонд, и задача Татьяны — объезжать всех маломобильных граждан Ржева, которые находятся на обслуживании в КЦСО, проверять качество оказываемых им услуг. Иногда Румянцевой приходится оказывать подопечным медицинские услуги — она медик: «Бывает, человек с пролежнями, тяжелый, в больницу его не берут, врач пришел, посмотрел, сказал: “Да ему уже помирать пора”. И ушел. Я все сама тогда делаю, могу укол, могу капельницу. Медицина на этих людей не ориентирована, геронтологии у нас нет. Все, что государство может дать такому человеку,— поставить его в очередь в интернат».

У фонда «Старость в радость» 180 помощников по уходу и сиделок в 10 регионах, эта статья расходов каждый месяц требует 4 млн руб., которые удается собирать при помощи благотворительных пожертвований. При этом государство предпочитает направлять деньги не на развитие служб сиделок, а на строительство интернатов. Олескина приводит пример: «В Энской области построили дом престарелых на 150 мест. Строительство обошлось в 500 млн руб., но рассчитано учреждение на бодрых, мобильных пожилых людей. В деревне этой просто не нашлось столько ходячих бабушек, желающих срочно переехать в интернат. И даже во всей области их столько не нашлось. Нашлись маломобильные, которые жили дома. Их со всего региона собрали в интернат, а через месяц все они окончательно слегли. И через год после открытия этого интерната мы получили от руководства такой список потребностей, как будто это учреждение сдали с голыми стенами, без мебели и оборудования. Когда мы туда приехали, увидели, что кроватей функциональных нет, средств ухода нет, поручней нет, специальных ванн и душевых для мытья маломобильных граждан нет. Почему так произошло? Просто регион не посчитал свою потребность в конкретных услугах. Денег потратили уйму. На эти 500 млн руб. можно было 500 маленьких служб сиделок открыть, и большинство пожилых людей остались бы дома».

По данным Минтруда, в начале 2017 года в стране работало более 1277 стационарных организаций соцобслуживания, в том числе 702 дома-интерната для престарелых и инвалидов, ветеранов войны и труда, 523 психоневрологических интерната, 28 геронтологических центров. В ближайшие годы Минтруд России планирует потратить 43,6 млрд руб. на ликвидацию очереди в социальные стационары. Для этого отремонтируют более 50 зданий, 500 организаций соцобслуживания и построят 100 новых учреждений на 17 тыс. мест. Если бы с таким же рвением государство развивало службы сиделок и систему патронажного ухода на дому, ему не понадобилось бы столько новых интернатов.

Экономически выгодная реформа

Клаудия Консон, магистр по общественному здравоохранению, работает в израильском Минздраве и инспектирует гериатрические учреждения. Она придумала «Малаховку», она консультирует российский Минздрав в вопросах гериатрии. В Израиле почти все дома престарелых частные, но подлежат регулярному мониторингу Минздрава, рассказывает эксперт. Поддержкой пожилых людей на дому в этой стране занимается много министерств — здравоохранения, социальной опеки, социального страхования, обороны, внутренних дел, образования. Одно ведомство отвечает за образование пожилых людей, другое обеспечивает социальным пакетом тех, кто потерял детей в боевых действиях, третье занимается оформлением иностранцев, приезжающих работать сиделками, четвертое развивает систему центров дневной занятости для пожилых. Израильская семья заинтересована в том, чтобы пожилой человек жил дома. Министерство национального страхования оказывает финансовую помощь тем людям, которые ухаживают за своими пожилыми родственниками, и эти деньги можно потратить в том числе и на оплату труда привлеченной сиделки. Если семья не в состоянии обеспечить необходимый уход своему близкому, она может обратиться в учреждение долговременного ухода с просьбой о госпитализации. Но в таком случае семья, в зависимости от своих доходов и социального положения, обязана покрывать в той или иной мере расходы на содержание.

Реформа гериатрической системы в Израиле идет с 1996 года и продлена до 2025-го. По словам Клаудии Консон, в результате реформы качество жизни пожилых граждан, госпитализированных в учреждения долговременного ухода, заметно повысилось. В таких учреждениях нет закрытых дверей, люди свободно перемещаются и обязательно гуляют, принимают пищу в общественных местах, к ним приходят волонтеры (в стране волонтерское движение развито прекрасно), их часто возят в музеи, театры, на экскурсии. Здесь нет лежачих больных, говорит эксперт, любой, даже неподвижный человек должен быть высажен в кресло и вывезен на прогулку. Исключением являются только случаи, когда паллиативный пациент испытывает боли при движении. В Израиле нет психоневрологических интернатов, потому что они не нужны — пациенты с обострением психиатрических заболеваний, опасные для себя или окружающих, лечатся в психиатрических больницах, остальные живут в небольших социальных домах, гериатрических стационарах или дома — везде организовано сопровождение специалиста.

С 1 января изменения в этой сфере начнутся и в России. После встречи с представителями третьего сектора в Петрозаводске Владимир Путин поручил правительству разработать комплекс мер по системе долговременного ухода за пожилыми людьми и инвалидами и начать реализацию пилотных проектов в регионах. «Над комплексом мер работали все профильные НКО, входящие в попечительский совет при правительстве России, предложения обсуждались в регионах и согласовывались с Минтрудом, и к концу года правительство этот комплекс мер должно принять»,— говорит Елизавета Олескина. Прежде чем предлагать какие-либо изменения, фонд «Старость в радость» обобщил свой собственный 10-летний опыт работы в 25 регионах страны и изучил рекомендации международных профильных организаций, за спиной которых 30 лет реформ в этой сфере. «Собственно, мы предлагаем очень понятную вещь — выстроить систему услуг, помощи вокруг человека и его потребностей,— рассказывает Олескина о сути реформы.— Это большая и комплексная задача. Для начала необходимо выявить реальную потребность в такой помощи. Сейчас мы в стране плохо знаем, сколько пожилых людей нуждается в услугах на дому или в стационаре, потому что значительная часть граждан не заявляет о своих потребностях. Потом мы должны создать реально работающую систему патронажного ухода на дому и сделать так, чтобы те люди, которые могут жить дома, не поступали в интернаты. Нам нужна сбалансированная система учреждений социального обслуживания и правильная маршрутизация людей внутри этой системы. Сегодня в домах престарелых бывшие зэки-рецидивисты живут вместе с безобидными бабушками и отбирают у них деньги и продукты. А часть пожилых людей, которые могли бы жить дома или в домах престарелых, оказываются в ПНИ. Так быть не должно». Когда будет налажена система поддержки на дому, учреждения можно частично перепрофилировать в ресурсные центры, которые могли бы оказывать социальную и медицинскую помощь нуждающимся, полагает Елизавета Олескина. Например, на базе интернатов общего типа можно было бы открывать центры реабилитации, с собственным стационаром и отделением дневного пребывания.

Регионы, которые войдут в пилотные проекты, в течение трех лет будут строить систему долговременного ухода за пожилыми и инвалидами, а с 2021 года к ним должны присоединиться все остальные регионы. В России более 13 млн граждан старше 70 лет, из них более 3,5 млн нуждаются в постоянной помощи и уходе. Такие данные привела Ольга Голодец на заседании в «Малаховке». Число пожилых людей увеличивается во всем мире и в России тоже, и эта тенденция напрямую влияет на экономику. По словам руководителя Центра паллиативной медицины Нюты Федермессер, ежегодно около 600 тыс. россиян уходит с работы, чтобы ухаживать за маломобильными родственниками, а государство от этого теряет в среднем 120 млрд руб. Так что развитие качественной и профессиональной системы долговременного ухода становится выгодным как для государства, так и для семьи, подчеркивает Федермессер.

«Реформа необходима и с гуманистической точки зрения, и с экономической,— убеждена Елизавета Олескина.— Если в семье есть маломобильный пожилой человек и семья не получает при этом никакой поддержки, родственники часто доходят до психологического истощения, многие вынуждены бросать работу, а сколько личных и семейных трагедий стоит за этим! Весь мир говорит, что гуманнее и дешевле предоставить семье сиделку на несколько часов в день, чем доводить людей до вызова скорой помощи по пять раз в день и реанимации». При этом Олескина напоминает: один вызов скорой стоит 5 тыс. руб., а день в реанимации — в среднем 30–60 тыс. руб.

Аналитик фонда «Старость в радость» Елена Иванова полагает, что система социального обслуживания россиян сегодня разбалансированна: «У нас в стране в социальной сфере есть хороший опыт, существуют успешные региональные практики. Проблема в том, что это все работает разрозненно, а система услуг плохо приспособлена к реальным потребностям людей. У нас есть, например, интернаты общего типа и ПНИ. И мы видим в этих учреждениях и паллиативных пациентов, и дементных пожилых людей, и маломобильных, и выпускников детских домов. Но ведь всем этим людям нужны разные условия, разный подход, разная программа помощи».

По словам Ивановой, в интернатах всегда много людей, которым нужны операции на глаза. А значит, необходима не только операция, но и послеоперационный уход плюс подготовительные процедуры, трансфер. «Но у нас услугой считается только операция, а все сопровождение — уже не услуга, поэтому людям часто не делают необходимые операции, и они слепнут,— рассказывает аналитик.— Вообще, в социальных учреждениях вечные проблемы с медицинской помощью, а в больницах — трудности с помощью социальной. У человека может быть хорошая сиделка дома, но если он попал в больницу, там сиделки нет. Или в больнице человеку сделали сложнейшую операцию, выписали домой, а дома он оказался совершенно без помощи, потому что сам не может обратиться в соцзащиту, а социальные работники не знают о его существовании. Это говорит об отсутствии нормального межведомственного взаимодействия».

Специалисты полагают, что нужно реформировать и выстраивать всю систему сразу — менять правила в стационарных соцучреждениях, развивать систему паллиативной помощи и гериатрию, создавать службы сиделок и патронажа на дому.

«Всегда будут люди, которые хотят жить в интернате, потому что у них такие обстоятельства в жизни,— говорит Елена Иванова.— И всегда будут люди, предпочитающие не покидать свой дом ни при каких обстоятельствах. Самое важное, чтобы мы могли предоставить выбор, и он не должен приводить к ухудшению качества жизни. Нельзя ставить человека перед выбором между домом и плохим учреждением. Любое учреждение должно соответствовать современным стандартам ухода».

Стратегия действий в интересах граждан пожилого возраста и Федеральный закон о соцобслуживании создают в России хорошую почву для реформ, напоминают собеседники “Ъ”. «На рынке услуг нужны и государственные учреждения, и частный бизнес, и НКО,— считает Елизавета Олескина.— По ФЗ №442 эти услуги может оказывать любой участник рынка, главное — отвечать определенным стандартам и удовлетворять потребности граждан. Сейчас государственные учреждения больше работают на отчетность, критерии которой мало связаны с реальными нуждами людей, а у бизнеса разные подходы: кто-то пытается набрать 20 человек в одну палату и на этом экономить, понижая общую стоимость услуг, а кто-то, как Сиднев, создает качественные услуги, но пока может предоставлять их только состоятельным людям. А качественные услуги должны быть везде и для всех».

ОЛЬГА АЛЛЕНОВА, РОЗА ЦВЕТКОВА