Слово карьера для русского сознание еще не вошло в гармоничный лад. Хоть оно у всех на слуху, но пока ещё отдает чем-то не родным, почти порочным. Особенно ярко можно почуять неприветливо-настороженное отношение в церковной среде, где термин «карьерист» прочно ассоциируется с неискренностью и беспринципностью наемника из известной евангельской аналогии, где Иисус говорит о Себе, как о добром пастыре, который жизнь свою полагает за овец в противовес наемнику, бегущему от своих овец, едва приметив волка (Ин. 10 гл). Здесь выходит на поверхность извечная дилемма между кесаревым и Божьим. И если тогда ответ Иисуса вполне удовлетворил и ревнителей буквы закона (фарисеев) и менее религиозно настроенной части иудейской элиты (партия иродиан), то на протяжении дальнейшей истории Его последователям приходилось вновь и вновь решать для себя в своих конкретных жизненных перипетиях: где Кесарь, а где Бог? И как, кому, что отдавать? Тут всегда были крайности. Либо полное, на манер (и не без влияния) гностических учений первых веков, отрицание мира и всех суетных дел его, либо, как принято у многих православных, к примеру, ругать протестантов и их порождение — капитализм, как пример неудавшейся попытки и маммоне послужить, и Бога не обидеть. Можно порадоваться живой реакции и тому интересу, который проявляют, как верующие и неверующие, так и сочувствующие этим вопросам, однако следует признать: крайности проблему не решают. Как же православному христианину относится к общемировому тренду карьеризма и тому образу успешного человека, который определяет всю поведенческую матрицу современности? Противоречит ли это его вере, или же может гармонично с ней сочетаться? Попробуем подумать над этим. Христианство — это религия антиномий (противоречий), потому что главная его антиномия — это Иисус Христос. Бог и Человек. Более шести веков потребовалось Церкви, чтобы довести до ума (с восточно-семитского до греко-римского) этот парадоксальный факт Откровения. И если всмотреться в тот же халкидонский догмат соединение божественной и человеческой природ во Христе (нераздельно-неразлучно, неслиянно-неизменно), то и они — лишь констатация факта, но отнюдь не ответ на вопрос: как? Читатель вправе спросить: к чему эти богословские дефиниции, когда речь идет о карьере в XXI веке? Какое это имеет отношение к данной теме? Самое прямое. Ещё Макс Вебер показал наличие непосредственной психологической связи между богословием протестантизма и рождением того социально-экономического активизма, который привел к становлению раннекапиталистического общества. Ведь именно протестантские богословы, особенно в XVIII-XIX веках, смогли в своих прихожанах пробудить религиозно-аскетически мотивированное стремление к мирскому успеху. Может ли у православного человека, чья жизнь протекает, скажем, не в монастырских стенах и не в штате церковного клира, быть мотивирована к тому, чтобы добиваться мирского успеха? Пусть уважаемый читатель рассудит сам, но приходится констатировать, что у такого человека шансы весьма невелики. В массовой церковной проповеди и приходской психологии рядовых православных и большой части клира почти нет позитивного, по-христиански осмысленного вкуса к жизни. Рефреном звучат с амвона слова о приближении царства Антихриста, ужаса перед пожирающей глобализацией, поражения, апостасии (отступления), бегства. Почти нет призыва быть «солью и светом мира» (Мф. 5:13). Эти слова из Нагорной проповеди толкуются в ключе ухода от порочной действительности в некое капсулированное православное гетто, но не как призыв к активному вхождению в современную жизнь и её преобразованию. Эту мысль также любят приправить цитатами из древних аскетов. Действительно ли этот подход является наиболее полным и исчерпывающим проявлением Евангелия Иисуса Христа? Здесь нужно быть максимально трезвым и плевелы от пшениц, все же, отделять. Христианство фактом пришествия Бога во Христе в наш грешный, смертный мир сняло проблему дуализма метрии и духа, священного и профанного и словами св. апостола Павла освятило и, скажем так, легитимизировало всякую область человеческой деятельности, проведя черту между грехом (1 Кор. 10:31−32). Есть примечательный случай в истории, когда один кузнец, став христианином, думал над тем как ему нести благую весть о любви Божьей в том числе и через свою профессию? Так как ему часто приходилось выполнять заказы для исправительных учреждений своего времени, то он придумал новый вид наручников и цепей, который в разы снижали травматичность и тем самым значительно облегчалась участь заключенных. И многие святые говорили о том, что верующие должны стремиться к успеху в своих мирских делах во славу Божью. У одного из подобный людей нашего времени, святителя Николая Японского есть такие слова: «Простая бумажка делается почтенным денежным знаком, приняв на себя императорскую печать. Так всякое дело, как бы оно по видимому непочтенно не было, сделается святым и угодным Богу, если делать его во имя Божие». Схожую мысль встречаем и у Феофана Затворника в известном труде «Что такое духовная жизнь и как на неё настроиться». Подобных примеров немало. Таким образом, можно с уверенностью применить к сказанному яркую и образную мысль св. апостола Павла, который писал в своем послании к коринфянам, что христианин — это человек письмо (2 Кор. 3:2−3). Через его жизнь, работу, общение, люди читают послание Божьей любви. И от каждого верующего зависит — увидят ли в нем окружающие люди Христа и Его послание или нет? Христианин — это тот, кто всегда находится на передовой человеческой жизни со смиренным (трезвым и честным) сознанием своих небольших сил, как человека со слабостями, но к которому проявлено беспрецедентное доверие Христа, как бы говорящему ему: «Дерзай чадо! Я с Тобой во все дни…» (Мф. 28:20).