Танец о полку Игореве
"Ярославна. Затмение" в Мариинском театре В разгар фестиваля "Звезды белых ночей" Мариинский театр представил премьеру балета Бориса Тищенко в постановке Владимира Варнавы "Ярославна. Затмение". Ольга Федорченко пробиралась сквозь щедро напущенные хореографом мрак, тлен и уныние. Владимира Варнаву можно назвать всеобщим балетным любимчиком. Первое сногсшибательное впечатление он произвел на прессу и зрителей в партии Меркуцио. Вскоре он зарекомендовал себя неглупым балетмейстером. Его хореографические опусы, полные иронии и драматизма, решенные нетривиальным пластическим языком, быстро нашли свою аудиторию, которая включает и продвинутую молодежь, и поклонников академического репертуара. Профессиональные артисты балета видят в Варнаве светоч современной хореографии и с энтузиазмом принимают участие в его проектах. С не меньшим увлечением следуют за ним и неформальные танцовщики, ценящие интеллектуальные усилия в приложении к телесному движению. В общем, всем Варнава люб и мил. Одно только вызывало до сих пор недоумение -- отсутствие полнометражного многоактного балета в послужном списке. Но и этот недостаток господин Варнава устранил, сочинив для Мариинского театра трехактный балет "Ярославна. Затмение" на музыку Бориса Тищенко. Партитура Тищенко не пользовалась бешеной популярностью у хореографов: после премьеры 1974 года в МАЛЕГОТе "Ярославны" с хореографией Олега Виноградова и режиссурой Юрия Любимова, емкого и сосредоточенного высказывания, спектакль благополучно стал легендой, наполненной сильными образами-символами. Образ врага выводился в рое ползучей всепожирающей саранчи, а одной из ярчайших метафор "Ярославны"-1974 стала Русь -- прекрасная молчаливая женщина, бесстрастно обмывающая тела погибших. Сорок с лишним лет спустя Владимир Варнава написал свою "былину нового времени", построив ее на растиражированных медиасимволах. Его история не иллюстрация предания, напетого Бояном вещим, но жесткая интерпретация вечного, повторяющегося в каждом поколении сюжета о настойчивом желании мужчин поиграть мускулами в ратях, великодушно оставляя женщинам право прозревать их будущее, увещевать и молиться об их спасении. В спектакле, оформленном художником Галей Солодовниковой, намеренно смешиваются времена, эпохи, стили, легенды и мифы. Игорь (Андрей Ермаков), как герой европейских средневековых эпосов, вытаскивает гигантский меч из камня; охочий до человеческой крови Див (прекрасная пластическая работа Григория Попова) вьется, словно джинн из бутылки; римскими гладиаторами маршируют дружинники; половецкое жертвоприношение напоминает этнографические пляски индейцев майя, а сцена соблазнения Игоря -- шумные и безалаберные цыганские свадьбы. На милитаристские притязания главного героя печально смотрят православный патриарх, папа римский и некто похожий на далай-ламу. Увещевать Игоря являются три фигуры в золотых платьях, в афише именованные святыми (на это намекают нимбы вокруг их голов), но воспринимающиеся и прямым пластическим указанием на программное "золотое слово Святослава", без ссылки на которое не обходилось ни одно школьное сочинение, посвященное "Слову о полку Игореве". В "Ярославне" Владимир Варнава укрощает богатство собственной хореографической фантазии, намеренно приводя пластику нового балета к лапидарному и скупому до скудности танцевальному решению. В его постановке нет места красивостям и лирико-романтической интерпретации, нет и любовной темы: "кака така любовь" в мире, где каждый сражается с собственными фантомами? На месте любовных дуэтов -- скорбные похоронные плачи-отпевания в минималистской эстетике: голоногая Ярославна в коротеньком платьице (трогательная Надежда Батоева) тщетно силится увести с заданной орбиты солнечный диск-колесо -- материальный образ затмения, жизненной предопределенности и бесконечной бессмысленности имперских амбиций о покорении мира. В "Ярославне" Варнава словно ваяет из глины пластическую реальность этого хореографического мира, порой его слепки напоминают лишь подготовительные наброски, в которых все же чувствуется несомненная сила замысла. Эпизод "О, русская земля! Уже ты за холмом!", открывающий второй акт, стал, пожалуй, самым сильным и запоминающимся в балете. Русское войско, вооруженное светящимися мечами, аки джедаи, бессмысленно блуждает в потемках, натыкаясь на материализовавшиеся современные мемы. В наплывах этих фантасмагорических картин -- печальный итог о сне разума, рождающем чудовищ. И пластическое резюме "Ярославны" -- Игорь обреченно бредет в диске-колесе (так уставший хомячок, выпущенный на прогулку, перебирает лапками в прозрачном шаре) под литургическое пение хора: "Игорю Святославовичу слава, дружине -- аминь".