«Когда чуть-чуть влюблен мужчина»

Международный театральный фестиваль имени Чехова открылся оперой «Волшебная флейта». Постановку берлинского театра «Комише опер» показали на Новой сцене Большого театра. Спектакль австралийского режиссера Барри Коски легко вписывается в новейшую европейскую практику постановок оперы Моцарта. Чеховский фестиваль вообще-то не специализируется на опере. Появление берлинской «Волшебной флейты» в фестивальной афише связано скорее всего с тем, что один из соавторов спектакля — британская театральная компания «1927», старый партнер Чеховского, не раз выступавший в Москве. Творцы из Британии, назвавшие свою труппу в честь даты выхода первого кинофильма с синхронной фонограммой, помешаны на кино, мультипликации и на всем, что с этим связано. Вместе с англичанином Полом Бэрритом, магом анимации, над «Флейтой» поработал знаменитый австралиец Барри Коски, глава «Комише опер», тоже выдумщик и фантазер, каких мало. Австралиец Коски известен еще и тягой к эпатажу, наплевательским отношением к «рамкам» и творческой непредсказуемостью. Именно эти качества привлекают европейскую публику, которая не перестает удивляться его многогранности. Сегодня Коски ставит опус молодого Шостаковича с танцующими носами или оперу Монтеверди с новой оркестровкой, наполненной джазом, клезмером, танго и регтаймом. Завтра делает обманчиво спокойного «Евгения Онегина», где действие с начала до конца происходит на зеленой траве. Или придумывает провокационные «Сказки Гофмана», в которых спившегося поэта одолевает белая горячка, что отсылает публику от Оффенбаха к моцартовскому «Дон Жуану». Его «Флейта» тоже сделана по принципу «в рамках этого можно устроить нечто». «Волшебная флейта» — последняя опера Моцарта, вернее зингшпиль (что-то вроде драмы с пением). Пропаганда духовного совершенствования через просвещение — любимая идея XVIII века — подана в условной форме, через идеалы и приметы масонства (Моцарт был активным масоном). Борьба мрака с добром и зла с разумом (при победе, разумеется, последнего) сталкивает демоническую Царицу ночи с приспешниками и противостоящее ей духовное братство во главе с мудрецом Зарастро. Под благостной сенью общины праведников обретают личное и общественное счастье юный принц Тамино и принцесса Памина. А эпиграфом к переживаниям их спутника, простоватого весельчака Папагено, служат слова дуэта «Когда чуть-чуть влюблен мужчина». Из недр «Флейты» — сплава философии с комедией — какие только режиссерские нюансы не извлекали! Аллегории этой оперы соблазнительны как для выражения злобы дня, так и для изысканных культурологических построений. В постановках «Флейты» ищут, что называется, и смех, и грех — в диапазоне от фрейдизма до постструктурализма. Для детей и взрослых. Усиливая иллюзии и уничтожая их. Этот «роман воспитания» и рассказ о превратностях любви пытаются разглядеть сквозь все системы, бытовавшие и бытующие в театральном искусстве XX и XXI веков. Через «Флейту» изучают проблемы тоталитарных обществ, манипуляции сознанием, драму пограничного выбора и распад семьи. Если бегло взглянуть на европейские постановки, общим для них будет одно: неисчерпаемость ракурсов. В России тоже не раз пробовали «Флейту» на зуб, и нашей публике к режиссерским придумкам не привыкать. Например, Грэм Вик в Большом театре набросал туда все, что смог вспомнить «этакого»: берлинскую стену, скинхедов, милиционерш в форме, разрытый асфальт и солярий вместо масонского храма. Что Царица ночи и Зарастро? А это «две разные по форме, но идентичные по сути криминальные структуры пытаются поделить власть». Француз Ален Маратра в Мариинском театре вовлек в действие зрителей, превращая «Флейту» практически в хэппенинг. С перемещением артистов по ярусам театра, записью птичьего пения на входе, оживленной флейтой в виде бродячей девушки с инструментом и факелом вместо дракона. Александр Петров в детском театре «Зазеркалье» перенес действие в цирк. Зарастро тут — фокусник, жрецы — шталмейстеры, Царица ночи — звезда арены, она поет и одновременно мечет ножи. Пет Хальмен в Михайловском театре (это, правда, перенос спектакля из Европы) отправил героев в сгоревшую библиотеку герцогини Анны Амалии в Веймаре, где хранилась коллекция редких книг и партитур. Спектакль решает вопрос, горят ли рукописи или все-таки нет. Такое разнообразие неслучайно. Знаменитый дирижер Николаус Арнонкур сказал о партитуре «Флейты»: «Это музыка, в которой вы никогда не сможете сказать последнее слово, как невозможно догадаться, о чем же эта опера на самом деле». «Флейту» часто ставят очень серьезно. Показывают, как сказал автор одной из таких версий — режиссер Мартин Кушей, «светлые и темные стороны одного человека». Но есть большая группа спектаклей, родственных версии Коски, о которых можно сказать словами Алисы: «Все страньше и страньше!». И она возникла не в вакууме. В Метрополитен-опере «Флейту», например, перевели на английский и сократили до ста минут специально для детской версии. Движущиеся декорации, танцующие медведи, кружащиеся фламинго, троица мальчиков на воздушном шаре, пирамиды и звезды, розовые птицы в два человеческих роста, дворец Зарастро, похожий на громадную межпланетную станцию, и гигантский дракон. В общем, «Флейта»-лайт, что пролагает линию к постановке Коски. Дэвид Паунтни на фестивале в Брегенце построил чудесный зеленый остров с огромными черепахами в воде (напомним, что фестивальные спектакли играют непосредственно на Боденском озере). Надувной лес, подвесные мосты, воздушные акробаты, лодка в виде раскрытой ладони, Папагено наряжается в гнездо с птичьими яйцами, кукольная свита Царицы ночи ездит на птеродактилях. У Доминика Кука в Опере Уэльса возник прелестный и смешливый рассказ — как будто из недр Пиквикского клуба. С английскими джентльменами, зонтиками и чепчиками, летающим велосипедом в форме рыбы, изображением разгневанного лобстера и львом, читающим газету. Есть у Коски с британцами и многочисленные союзники по обильному употреблению анимации. Художник и режиссер Уильям Кентридж в театре «Ла Скала», например, «оживляет» собственные рисунки углем. Танцующий носорог, порхающие птички, театр теней, картинки водопадов и всплески звезд из Галактики. Все возникает через camera obscura, символизирующую научный прогресс. Главная примета постановки Коски 2012 года — неистощимость визуальной фантазии: тому же Кентриджу до такого далеко. Спектакль из Берлина, как задумано Моцартом и его либреттистом Шиканедером, назидателен, но не зануден, поскольку все дано в игре, через волшебную сказку с комедийным уклоном. Динамичной картинке, которая и впрямь ошеломляет, частично принесены в жертву разного рода умные слои и потенциальные смыслы оперы — религиозно-мистические, социально-философские, какие угодно еще. Из текста во многом убран подтекст, но и то, что есть, не дает расслабиться. Спектакль рожден восхищением перед феноменом кино — и построен как старый фильм с титрами. В титры упрятаны оперные диалоги, причем Коски в такие моменты разбавляет партитуру вставками из «другого» Моцарта, что можно и пережить, особенно если вспомнить, что сам Моцарт для увертюры к «Флейте» заимствовал тему сонаты Клементи. Певцы, поющие, стоя на маленьких высоких подиумах в стене, просто-напросто встроены в бушующую мультипликацию, развернутую на экране. И вот тут начинается самое интересное. Поют про любовь, а на экране бегают алые сердечки из фейсбука. Животные — на самом деле механизмы: анимация раскрывает их нутро из колесиков и рычажков. Скелеты с крыльями или летающие розовые слоны — что краше? А какие возможности открываются, если вы знаете историю кино, прежде всего немого! Если вы можете оценить, как оценили европейские зрители и критики, «уникальное сочетание немецкого экспрессионизма и британского юмора», приветы от кабаре времен Веймарской республики и старого мюзик-холла с комиксами. Коски и его соавторы нашли прототипы персонажей в кинотипажах 20-х годов: никогда не улыбавшегося на экране комика Бастера Китона, Рудольфо Валентино — лощеного и сладенького кумира женщин, декоративно страшного лысого вампира Носферату. И до кучи — популярную некогда актрису Луизу Брукс, диву с черной челкой. Царица ночи предстает в виде громадного паука из фильма ужасов, а купальник Папагено специально, как рассказывают постановщики, расшит по мотивам оригинального костюма из первой постановки «Флейты» в 1791 году. Так что нарочитая детскость спектакля обманчива. Тут рулят многочисленные культурные коды, лукаво зашифрованные в рвущихся с цепи церберах, в гирляндах танцующих нот, в мальчиках-ангелах, похожих на гарри поттеров, в набеленных лицах «живых» солистов, в летающих белых совах, «которые не то, чем кажутся», в головах «мудрецов» (или роботов?), начиненных шестеренками. И в сделанных как под копирку прихожанах храма мудрости. Переворачивая картинку с ног на голову, Коски просто воплотил свой тезис: у музыки есть волшебная власть «сворачивать горы и влиять на природу». В берлинской «Флейте» это буквально так. Впрочем, и без прочтения кодов занимательное и веселое зрелище вам обеспечено. Как и добротная в целом, хоть и не всегда ровная музыкальная часть: к примеру, Паминой (Адела Захариа) можно восхищаться, а Папагено (Рихар Шведа) — нет, Тамино (Жоэль Приэто Леон) умиляет, а Царица ночи (Кристина Пулици) со всеми своими колоратурами вызывает полное спокойствие. Зарастро (Богдан Талош) пленяет старомодной бородой и блестящим цилиндром. А маэстро Габриэль Фельц — умением не растеряться в бушующей перед его взором визуальной мешанине и донести дирижерский жест до последнего хориста. Музыка увертюры в его трактовке звучала так, будто мы вместе с оркестром подглядываем в замочную скважину за неким волшебным королевством. И не зря этому спектаклю рукоплескали в шестнадцати гастрольных поездках на трех континентах.