Размышляя о природе детского в этом произведении (как в поведении самой Снегурочки, так и в традиционной трактовке оперы Римского-Корсакова по сказке Островского и ее места в нашем музыкальном образовании), Черняков разместил хор птиц из пролога на школьном утреннике, где Весна-Красна – трепетная учительница музыки, Мороз холодит взглядом сурового завуча, а малышня в костюмах самых разных птиц выполняет дорогие советскому сердцу притопы и прихлопы. Основное же действие происходит в трейлерном городке – коммуне хиппи-славянофилов, куда попадает девочка из музыкальной школы. Как и календарь древних славян, жизнь кемпинга имеет строго сезонный характер: лето сменяет весну, Масленица переходит в ночь Ивана Купалы. Идиллические берендеи, подсказывает программка, на самом деле сообщество реконструкторов, любителей славянских традиций. А их царь – тонкая артистическая натура, ценитель живописи и женской красоты. Современность сквозит в спектакле Чернякова очень деликатно: треники едва заметно выглядывают из-под «народных» рубах, а камуфляж то там, то тут накинут на расшитые сарафаны. Неоархаика с привкусом нью-эйдж очень убедительна в устах добрых молодцев и румяных девиц. «Русский дух» особенно скрупулезно воспроизводят иностранные исполнители. Разухабистость жестов немецкого артиста Томаса Йоханнеса Майера в роли Мизгиря вполне можно назвать удалью молодецкой. А то, как откидывает волосы и ставит руки в боки австрийская сопрано Мартина Серафин в роли Купавы, должно, наверное, описываться как «широта души». Брючную партию сладкоголосого Леля, которая обычно достается женщинам, исполнил настоящий контратенор Юрий Миненко, многие помнят его по роли Ратмира в «Руслане и Людмиле». Его персонаж в «Снегурочке» – длинноволосый гуру в майке-алкоголичке, любимец женской части кемпинга. Словно Helter Skelter в голове Чарльза Мэнсона, нездешним голосом звенели куплеты его песен «Земляничка-ягодка» или «Туча со громом сговаривалась» (в текстах которых обозначена опасность для молодой девушки – потеряться в лесу, «без пригреву вызябнуть»). Оркестр азартно вел главный дирижер Михайловского театра Михаил Татарников – и богатая на фольклорный материал партитура вызвала ожидаемый энтузиазм. Каждый номер с народными песнями был встречен оживлением в зале. Вписанные в музыкальный текст ритуалы – выкуп невесты, проводы Масленицы, игрища в Ярилин день на мотив «А мы просо сеяли» или «Купался бобёр» в спектакле дополняют битвы мешками, замысловатые хороводы и прочие скоморошьи пляски. Странная смерть Снегурочки, которая тает в опере буквально на пустом месте, воспринимается, по замечанию музыковеда Андре Лиске, как весенняя жертва – в контексте, заданном на парижской сцене учеником Римского-Корсакова Игорем Стравинским. Не только Снегурочка, но и все ее родственники – Весна, Мороз и Леший (по-французски «Лесной дух») – чужие в этом заповеднике евразийства. Только в спектакле они не волшебные духи, как в оригинальном либретто, а обычные рациональные люди, которых можно понять умом и измерить аршином. Тревожное ощущение, вызванное камуфляжем и трениками, нарастает в финале, когда берендеи буквально отплясывают над растаявшим телом Снегурочки, чтобы умилостивить бога-солнце. Особенно беспокоит то, как они вскидывают руку в хвалебном приветствии своему богу и зажигают в небе пылающую свастику-коловрат. Париж
