Казнь стала нормальной
"Ак и человечество" на "Золотой маске" Фестиваль театр На фестивале "Золотая маска" показали спектакль Воронежского камерного театра "Ак и человечество", претендующий на награду в четырех номинациях. Рассказывает АЛЛА ШЕНДЕРОВА. На звание "Лучший спектакль малой формы" в этом году претендуют 18 постановок, что говорит о небывалом театральном урожае или о большой доброте экспертов. Впрочем, оба спектакля воронежцев (следом за "Аком" на "Маске" идет "Дядя Ваня" в постановке худрука Камерного Михаила Бычкова) в числе вполне вероятных претендентов на премию. В основе спектакля Дмитрия Егорова "Рассказ об Аке и человечестве", написанный журналистом и писателем Ефимом Зозулей, одним из создателей "Огонька". Режиссер говорит, что рассказ он обнаружил случайно, листая сборник советских антиутопий. В 1919-м, когда Зозуля сочинял своего "Ака", даже и термина "антиутопия" еще не было -- это уже потом Замятин напишет "Мы". Как считают исследователи, без "Ака" замятинский роман мог и не появиться. Рассказ состоит из 11 крошечных главок, написан сухо и просто. Все начинается с листовки, которую расклеивают на стенах домов: "Проверка прав на жизнь жителей города производится порайонно, специальными комиссиями в составе трех членов Коллегии Высшей Решимости... Жители, признанные ненужными для жизни, обязуются уйти из нее в течение 24 часов". Восемь актеров меняются ролями, превращаясь из палачей в жертв и обратно, отчаянно выкрикивают авторский текст в висящий на стене телефон-вертушку, получают депеши -- художник Евгений Лемешонок установил на сцене что-то среднее между факсом и телетайпом, на которых всегда один знак: то ли восходящее солнце, то ли распахнутый глаз. За серой стеной -- серый экран, на который проецируются названия главок. По бокам висят два черно-белых телевизора, транслирующие старые спортивные состязания: тужащегося штангиста и вечно радостные трибуны зрителей. Серые декорации, прозодежда исполнителей (автор костюмов тоже Евгений Лемешонок) перекликаются с другими спектаклями Камерного, в репертуаре которого -- более известный современник Зозули Андрей Платонов. Однако проза чуждого стилистических прихотей Зозули обладает свойством мгновенно сгущаться до абсурда: в начале фразы описываются скучные будни Коллегии, а в конце ее "ненужных" пускают в расход. В спектакле их сажают в несгораемый шкаф, приставив к дверцам траурный венок,-- и включают ток. В тот же шкаф (у Зозули в нем никого не убивают, а хранят протоколы допросов) потом влезает председатель Коллегии Ак -- чтобы, лежа на личных делах убитых, задуматься: "А не следовало ли их любить и жалеть?" Играющему Ака Камилю Тукаеву удается передать эту странность: желание человека, облеченного безграничной властью, остаться незаметным -- он тихо говорит, ходит бочком, словно стесняясь жертв. Когда подчиненные обнаруживают его в шкафу, маска кротости как бы съезжает набок, и тут актер виртуозно меняется: вот Ак затянулся трубочкой -- и стал похож на портреты вождя народов; поднял руку, как Ильич; сверкнул глазом, повторив интонации Гитлера,-- и вновь затих, решив, что на смену Высшей Решимости должна прийти Высшая Деликатность, дарующая всем право на жизнь. Серые одежды сменятся цветными, траурный венок превратится в клумбу, палачи и жертвы нарядятся в шорты с панамками: 10-я главка рассказа называется "Жизнь стала нормальной". И тут Камиль Тукаев перестает играть и рассказывает залу об опытах воронежских ученых: якобы, если сказать вслух: "Жизнь стала нормальной", атмосфера вокруг нас станет лучше, воздух чище и так далее. По его просьбе зал до странного дружно произносит эту фразу. И вот уже сосед, весело болтавший с тобой перед спектаклем, смотрит недовольно: а чего, мол, ты не повторяешь, как все? Как и Ефим Зозуля, Дмитрий Егоров размышляет не об ужасах тоталитаризма, а о врожденном человеческом дефекте: неспособности соблюсти меру и удержаться от крайностей. А раз так, раз мера (как написала однажды Гиппиус) только у Бога, можно даже простить авторам спектакля, что действие немного затянуто. В конце концов надо привыкать, что каждый из нас дышит, думает и ставит спектакли в своем ритме.