Журналист Андрей Бухарин: "Я поэтапно шел в ногу с историей популярной музыки"
Андрей Бухарин не просто журналист, коллекционер и знаток современной музыки. Он один из тех, чье мнение и рекомендации являются основополагающими в выборе музыки. Его материалы в журналах "ОМ" и Rolling Stone – гарантия того, что представляемый им артист или группа заслуживают внимания. Сегодня Андрей (совместно с музеем С.С. Прокофьева) представляют курс лекций "История популярной музыки". Накануне учебного периода обозреватель m24.ru Алексей Певчев встретился с ним для "факультативного" разговора. Как у тебя возникла идея лекционного курса? Каким образом ты формировал тематику и почему старт включает серию эпизодов из картин "Дэвид Боуи: последний алхимик", "Рождение рейва (из духа музыки)" и "Блеск и нищета новых романтиков"? – Эта идея выросла из курса истории популярной музыки, который я читаю на факультете журналистики МГУ. И моего участия в Прокофьевском симпозиуме, где я входил в организационный комитет и выступал (симпозиум проходил в рамках прошлогоднего Петербургского культурного форума). А замечательный музей С.С. Прокофьева с его обновленными дизайном и постоянной экспозицией показался мне очень подходящей площадкой. Мне и так не раз приходилось выступать с публичными лекциями, но здесь это приобрело характер некого сериала, который, возможно, будет продлен следующей осенью. Это всего лишь отдельные эпизоды того красочного действа, которое мы называем историей популярной музыки. Здесь нет хронологического порядка: начинаю я с Дэвида Боуи, потому что для меня и людей, стоящих на сходных эстетических позициях, это самая важная и влиятельная фигура в популярной музыке, которую просто невозможно обойти. Большинство знает тебя по культовому журналу 90-х "ОМ". Когда появились твои первые публикации? – Все началось намного раньше, лет этак на 20 (смеется) – это если иметь в виду увлечение музыкой. А вот официально печататься я начал только году в 1990-м. Когда советская власть совсем уже ослабла и дышала на ладан. До этого я в тон с комсомолом не попадал. Причем, замечу, чисто эстетически. Я из тех, кто долго запрягает. Музыку я слушал "правильную" (извини за подобную формулировку), начиная с середины 70-х годов, когда моя жизнь поэтапно совпадала с историей популярной музыки. И, в первую очередь, роком, как ее важнейшей частью. Как ты доставал свои первые записи? Всегда ли это была музыка сегодняшнего дня или ты любил старые группы? – Совсем зелеными подростками мы бегали друг к другу со здоровенными катушечными магнитофонами (у меня, к примеру, "Астра" была) и переписывали с пленки на пленку хитовые записи тех лет: The Rolling Stones, Led Zeppelin, Slade, Deep Purple... Все было, кстати, достаточно оперативно в смысле актуальности музыкальной информации. Никакой железный занавес помешать не мог. В модном "ОМ" ты работал уже в зрелом возрасте. Насколько была гармонична для твоего вкуса, сформировавшегося значительно раньше, актуальная на тот момент музыка? – Это было абсолютно естественное развитие. Я поэтапно шел в ногу с историей: в 70-е это был классический рок, в начале 80-х – постпанк и новая волна, к концу десятилетия – индастриал, эйсид-хаус, техно, ну и так далее. Новая танцевальная музыка меня свела с ума задолго до всякого "Птюча". Я даже в Англии впервые оказался в разгар рейва. Нет, вру, на самом деле на настоящие рейвы я опоздал. Это было лето 1990-го и британское правительство как раз приняло билль о запрете нелегальных вечеринок на открытом воздухе. Так что в "лихие" 90-е в музыкальном смысле я чувствовал себя вполне комфортно. Впрочем, в любых других смыслах тоже. А насчет актуальной в то время музыки... Как музыкальный редактор "ОМа" я ее и делал актуальной (смеется). У нас в стране, по крайней мере. В твоей книге "Танцы со звездами" собраны самые разные интервью. Какое из них особенно запомнилось и чем? – К примеру, с Малкольмом МакЛареном. Я его кормил обедом, а он рассказывал мне всяческие байки. Например, как приехал в Нью-Йорк и "открыл" хип-хоп в Южном Бронксе. Эту историю я люблю студентам пересказывать. Именно тогда я понял, что если вставать поздно и вести прекрасную богемную жизнь, денег не заработаешь. Даже если ты гениальный МакЛарен – так и будешь публику развлекать за обед. Понять-то я понял, но жизни своей не изменил. И теперь часто МакЛарена, мир его праху, вспоминаю (смеется). Конечно же, запомнилось интервью с Ильей Лагутенко. Возможно, первый или один из первых больших фичерсов с ним. Было это как раз 20 лет назад, когда "Морская" выходила. Я жил у него в Брикстоне, и мы эту кавер-стори делали не спеша, тусуясь по рынкам, концертам и вечеринкам. Помню, как в один из этих дней, 24 апреля, нам позвонили из Москвы на такой здоровенный мобильник и сказали, что тираж "Морской" пришел с завода. Многие (подобно тебе, глубоко знающие западную тему) откровенно игнорируют отечественную музыку, считая ее неинтересной и вторичной. Какие отечественные команды нравились и нравятся тебе? Насколько ты был свободен в выборе артистов в своей программе на "Нашем радио"? – На "Нашем радио", дай бог ему здоровья, я был совершенно свободен в том, что делал. Как, впрочем, всегда в жизни. В несвободном состоянии я не функционирую. Не получается. А из русских команд мне нравятся немногие, зато сильно. Люблю весь наш нью-вейв 80-х, особенно нежно – "Оберманекен". Кстати, лидер этого выдающегося коллектива Анжей Захарищев фон Брауш примет участие в моей майской лекции про "новых романтиков". Обожаю нашу раннюю электронику – "Братьев по разуму", "Виды рыб" и других. Высоко ценю "Гражданскую оборону", Леонида Федорова, "Телевизор". В русской музыке меня привлекают люди самобытные, которые не вписываются в форматы и тренды, максималисты и эксцентрики. Такие часто оказываются неудачниками в глазах общественного мнения. Насколько сегодняшняя музыкальная картина разнится с тем, что происходило в более актуальные для музыки, как принято считать, времена? – Это даже трудно сравнивать. Мы живем в цифровом мире, в котором все работает по-другому. И я сейчас с большим интересом пытаюсь понять, каким образом. Музыка, оставаясь вроде бы прежней по своим формам, мутирует внутренне, по своим функциям и по своему месту в жизни людей. Но все это сложные вопросы. Из современной западной музыки интерес у меня вызывает "черная сцена". То, что происходит в хип-хопе и R’n’B. Там много природного таланта и очень новаторский подход к звуку. Любопытные процессы идут в кантри-музыке, где появились очень мощные герои, далеко ушедшие от стереотипов жанра. К примеру, Стерджил Симпсон. Вернемся к теме твоего учебного курса. Твоему слушателю необходимо обладать какими-то начальными знаниями или он будет интерсен даже тем, кто придет "с нуля"? – Здесь мне хотелось бы найти золотую середину. Посмотрим, что получится. Академический курс уже существует, а я раздумываю о превращении его в книгу. Хотя не совсем понимаю, какая сейчас ситуация в издательском бизнесе. Курс построен очень живо. В каком направлении ты планируешь двигаться дальше? – Думаю, что от актуальности, на которой я был сконцентрирован на протяжении многих лет, буду двигаться в сторону именно музыкальной истории. Я ведь историк по образованию, но мою первую любовь забросил ради рок-н-ролла. И вот она меня нагнала.
