Леонтьев пережил в Питере удушающую любовь

Я смотрю на него в прицел с максимально возможного близкого расстояния, старательно добиваясь, чтобы в кружочек, перечеркнутый крест-накрест, попадало лицо или грудь. Сжимаю палец и непроизвольно передергиваюсь от раздающегося щелчка. Ассоциация со снайпером настолько велика, что я не в состоянии от нее отделаться все три часа концерта. Один «выстрел», второй, третий, сотый... тысячный. И всякий раз тонкий холодок по спине. И я знаю, что у Валерия Леонтьева тоже. Хотя он стоит от меня метрах в трех и в темноте концертного зала, скорее всего, не видит моего фотоаппарата. Но он чувствует каждый сделанный с него диафрагмой слепок. В прицел мне хорошо видно его лицо — до малейшей мимики: она изменяется в неуловимую долю секунды, потрясающе точно передавая весь спектр переживаемых им эмоций — пылкий восторг, острое счастье обладания, крохотная нежность, бесконечная жажда по другому человеку, почти звериная тоска... и бесповоротно портит мне концертную съемку. Я знаю по предыдущему опыту, что потом, при разборе, большая часть фотографий окажется смазана — он реагирует на выстрел затвора быстрее техники и успевает отвернуться. Не нарочно — это только ему одному из всего шоу-бизнеса свойственна способность, напоминающая развитый инстинкт зверя, за которым охотятся слишком долго. В нем, стоящем на сцене, действительно есть нечто первобытное, первородное, недаром французские театральные режиссеры наградили его высшим по их градации комплиментом для артиста — «животное для сцены», и Валера до сих пор, похоже, этим определением удивлен. Ему сложно понять, насколько он, исполняя одну песню за другой — запоем, всем нутром, — напоминает фаворита, который мчится к финишу, кайфуя от собственного бега и осознавая, что да — он снова первый! — ведь Леонтьев никогда не видел свой собственный сольный концерт живьем. О! Если бы он только знал, как его на сцене прет! Но Леонтьев видит только, как прет от его исполнения каждого в зале. Ежегодные выступления народного артиста России в Санкт-Петербурге в честь собственного дня рождения, которое, как известно, приходится на 19 марта, — одно из самых крутых фирменных событий в городе. Вроде «Алых парусов». Билеты на эти концерты раскупают сразу, как только они поступают в продажу, то есть эти вот закончились еще в прошлом году. Сюда на праздничные вне официального календаря дни съезжаются поклонники артиста из самых разных уголков России. Являются даже те, кто давно живет за границей — в Финляндии, Швейцарии, Австрии, США: связь с бывшей Родиной уже порвана, а с Леонтьевым — нет. И, конечно, здесь в полной мере представлена зрителями вечная соперница Санкт-Петербурга за Леонтьева — Москва. Столичных поклонниц питерские ехидно называют «понаехавшими». БКЗ «Октябрьский», не уступающий Кремлевскому концертному залу по вместимости, но куда более уютный и душевный, примиряет всех и делает единым организмом с последним прозвучавшим перед началом выступления звонком. И если первый из трех мартовских концертов Леонтьева в Санкт-Петербурге — это зачастую чествование артиста, второй — коронование, то последний — непосредственно в день рождения — никогда нельзя назвать иначе, чем самое настоящее сумасшедшее паломничество. Это культовый концерт в намоленном фанатами месте. С первых аккордов артист делает бешеный энергетический выброс и властно берет публику... нет, не за горло — за душу и заставляет переживать все свои эмоции вместе с ним. Первые две трети концерта состоят из песен остродраматических, потрясающих по силе воздействия — «Я вне сюжета», «Танго разбитых сердец», «Лепестки чужих цветов», даже из «Паромщика» Леонтьев сделал пронзительную исповедь человека, которому — увы! — суждено лишь соединять чужие влюбленные сердца. Этот концертный блок больше напоминает великолепный мюзикл, но связанный не либретто, а внутренней эмоцией артиста, которая превращает различные песни в единое действие. Артист погружается в свои нетленки столь глубоко, что порой исполняет их с закрытыми глазами. А заканчивая петь, выдыхает так, будто только что сажал самолет в грозу, и вот шасси наконец благополучно коснулось земли. И тут же, вознагражденный бешеными овациями и надрывными криками «браво!», мгновенно полностью расслабляется и откровенно нежится в этих аплодисментах. И только в третьей части своего шоу, после выхода в зал с песней Владимира Евзерова «Виновник» и уверения зрителя в том, что сам-то Леонтьев «ни в чем не виноват», потому что «вы сами сюда пришли», маэстро разрешает зрителю расслабиться. Он смешит публику своими репликами и интонациями, обменивается с ней уже более разбитными эмоциями, присаживается в зале, разрешая женщинам себя рассмотреть, потрогать и даже погладить, интересуется, есть ли у кого что с собой, и зачастую пробует наскоро сделанное подношение. Меня, кстати, вгоняет в самый настоящий ступор эта манера Леонтьева угощаться тем, что протягивают ему незнакомые люди. И я всякий раз умоляю артиста не делать этого, вызывая его немалое удивление: «Почему?» И выслушав мои страхи, он утешает меня как маленькую: «Не бойся! Я всегда чую человека». Посиделки мегазвезды с публикой под шуточки: «Кто крутой? Я — крутой? Это Игорь — Крутой! Я — Леонтьев» — заканчиваются тем, что зрители начинают уже под очень заводные песни колбаситься в зале вместе с артистом, его балетом «Опасные связи» и группой «Эхо». И в какой-то момент просто ломятся к сцене, и их уже не оторвать от нее до самого финала. Вытянутые вверх бесконечные руки — все, что можно в это время увидеть, обернувшись в зал. И если бы Леонтьев захотел, он мог не просто сделать, как позволяет себе иногда — «стэйдж-дайвинг», то есть прыгнуть со сцены в объятия публики, но и благополучно доехать на этих вытянутых руках до любой точки зала. Цветы. Букетов столько, что в какой-то момент становится страшно от их изобилия. Артист не успевает собирать их, толпа у сцены не рассасывается, и кажется, что сейчас люди, прорываясь к нему, окончательно затопчут друг друга, передерутся с охраной, и Леонтьеву придется прерывать концерт, чтобы собрать их подношения. Притом многие букеты — по сто и более роз, в человеческий рост, просто неподъемные! Но Питер на то и культурная столица России, чтобы ставить вечные ценности над личными: оберегая своего любимца от проблем, зрители в какой-то момент начинают просто складывать цветы к ногам артиста, не вынуждая его наклоняться за каждым букетом. Леонтьев горячо благодарит дарителей за эту любезность. Его поздравляют. Сначала хозяйка зала. Директор БКЗ Эмма Лавринович, истинная леди, с железной волей и несгибаемым характером, на этот раз не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, и ее голос предательски вздрагивает от переживаемых эмоций. Друзья — Игорь Крутой, Филипп Киркоров, Алла Духова — через посредников передают свои корзины цветов. А на прямой сеанс связи прямо с космической орбиты в зал БКЗ выходит находящийся на МКС экипаж астронавтов. «Мне кажется, что мы с вами одной крови, только близкий нам по духу человек мог спеть такое: Наивно это и смешно, Но так легко моим плечам. Уже зовет меня в полет. Мой дельтаплан», — поздравляет Валерия Леонтьева от лица всех, находящихся на орбите, член сегодняшнего экипажа МКС, бортинженер 50-й экспедиции Андрей Борисенко. И с потолка опускается совершенно космическая по красоте оформления и масштабам корзина цветов размером с летающую тарелку. ...Концерт закончен. В зале гаснет свет. Праздничная суета за кулисами в самом разгаре. Банкет в честь дня рождения человека, которого здесь любят бесконечно, то и дело взрывается пробками от шампанского. Все шумно разговаривают, обсуждая только что закончившееся шоу, споря о новых и старых песнях, вспоминая последние новости шоу-бизнеса... Авторы гордятся и волнуются за свои творения, немного из себя воображая, но прекрасно осознавая: то, что они сделали, пусть даже со всем великим мастерством, лишь глина, вдохнуть в которую душу и заставить жить десятилетиями может только Леонтьев. Празднично звенят бокалы и приборы. Среди всей этой суеты я оборачиваюсь случайно и вдруг вижу главного героя, неприметно и очень быстро, своим вкрадчивым шагом скользящего среди толпы гостей, растворяясь на фоне их причесок и ярких вечерних нарядов непримечательной одеждой, убранными под головной убор волосами. Секунды, потраченной мной на узнавание, хватает ему на короткий жест, призывающий к молчанию. Он кивает мне и уходит тишайше и совершенно незаметно, по-леонтьевски — просто исчезает, как будто растворяется за поворотом. Шлейф парфюма. А в голове все крутится и крутится фраза из его новой песни: «Не гасите свет, умоляю!». И ощущение какой-то ошибки... Ах, да! У него же — «не включайте!» Это просто оговорка по Фрейду...