«Золотая маска»: Николь Кидман нашлась в Перми
Чудесами географии поражает проходящий в Москве фестиваль «Золотая маска». Его участники приехали из самых отдаленных городов страны, и сценическая жизнь поражает причудливыми трансформациями в пространстве. Во внеконкурсной программе «Маска плюс» участвует «Догвилль» из пермского «Театра-Театра». Режиссер Андреас Мерц-Райков (как было сказано - обрусевший немец) проявил смелось, взявшись за одноименный сценарий датского гения Ларса фон Триера. Его фильм с Николь Кидман в главной роли — чрезвычайное событие в мировом кинематографе. Триеровское кино в контексте театра (в фильме все происходит в условном пространстве, расчерченном мелом) в пермском прочтении становится театром под прицелом кинокамеры. Происходящее в богом забытом городке фиксируется на камеру, а потом частично транслируется на экране. Авторы спектакля докапываются до человеческого дна, выуживают из казалось бы хороших и безобидных людей, обычных обывателей то, что глубо скрыто. Все есть в человеке - зло, зависть, скрытые комплексы. Добрые люди способны переехать катком того, кто с ними рядом. Свалившуюся как с луны Грейс, которую у Триера сыграла Николь Кидман, а в Перми — нежная Ирина Максимкина, не сразу, но все-таки принимают жители городка. Они проявляют благородство и упиваются им. Они высокомерно снисходительны к Грейс — девушке из другого мира, в котором им никогда не бывать. Неприспособленную к простой жизни барышню можно превратить в рабыню. А ей только и останется, что проявлять покорность. Финал страшен, потому что в милой Грейс обыватели высвободят энергию отчаяния и мести. Пермскому театру удалось сказать все то, что заложено Триером, не так радикально, но точно. Интересно, что другой участник «Маски плюс» - Русский драмтеатр «Мастеровые» из Набережных Челнов - представляет в Москве «Кроличью нора» по бродвейской пьесе, экранизированной в Голливуде с той же Николь Кидман в роли женщины, потерявшей ребенка. Нюрбинский передвижной театр из Республики Саха (Якутия), основанный в 1966 году выпускниками Щепкинского театрального училища, трансформировал гоголевскую «Шинель», перенеся действие из Петербурга на просторы доисторического миропонимания. На сцену выходит мама Башмачкина, и такое ощущение, что выносит она ночной горшок, хотя, может быть, это убитая временем кастрюля. Она нараспев произносит имя любимого сыночка Акакайчика. Акакий Акакиевич Башмачкин тоже ведь не сразу надел шинель. Как и все он был младенцем. Перед зрителем проходит жизнь человека, который появляется из сарая, напоминающего деревенский деревянный сортир. Потом это сооружение превращается в подобие повозки и несет Башмачкина по ухабам жизни, как птица-тройка, а дальше напоминает гроб. Режиссер Юрий Макаров и художник Айыын Хаан создают иллюзию бесснежной метели, в сюрреалистичной круговерти которой, как в водовороте дней, способно погибнуть все живое. Назойливо звучит случайная музыка, вплоть до знаменитого вальса Евгения Доги из фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Она настолько разностильная и несочетаемая, что вызывает вопросы по части вкуса. На идею спектакля такое музыкальное решение точно не работает. Якутский актер Петр Винокуров — непривычный Башмачкин, не тщедушный и жалкий человечек, жмущийся в поношенной шинели. Он дородный, но при этом простодушное дитя, бессильное перед обстоятельствами. Окружают его вызывающе вульгарные дамы. Та, что напоминает дешевую этуаль, окажется портнихой. Она может починить его жалкую шинель. Но Башмачкину придется прикупить новую, дорогую да еще с душой. Душа Шинели имеет материальное воплощение. Она такая же нарядная и вульгарная как и сама новенькая шинель Башмачкина. Чувствуется что Нюрбинский театр все время на колесах, всегда в пути и надо приспосабливаться к самой неискушенной аудитории. Отсюда пестрые краски, нестерпимый балаган. А начиналась «Шинель» с прелюдии в фойе. Якутия решила сразить столичную публику наповал национальным колоритом, устроив прямо-таки шаманский ритуал с участием облаченных в меховые одежды актеров. О такой шубе даже якутский Башмачкин не мог и мечтать.
