Игорь Мухин: «Не все остается в интернете»

Классик российской фотографии — о молодых художниках и актуальности фото из соцсетей через 20 лет В Москве продолжается 10-я юбилейная международная биеннале «Мода и стиль в фотографии», в рамках которой в МАММ открылась выставка Игоря Мухина под названием «Альтернативная культура 1980-х». Классик российской фотографии, работы которого есть в коллекции Третьяковской галереи, МОМА и Европейского дома фотографии в Париже, показывает монументы ушедшей эпохи и лидеров советского перестроечного рока. Выставка организована при поддержке компании «Норникель». С ИГОРЕМ МУХИНЫМ поговорила ЕЛЕНА КРАВЦУН. — В вашей нынешней выставке соединились две серии — съемки, посвященные альтернативной культуре 1980-х, и серия «Монументы» (1988). Одна меланхолически-отстраненно показывает советские монументы — почти как римские руины. И тут же оказываются полные жизни рок-музыканты и другие деятели 1980-х. В чем идея такого сопоставления? — Эта выставка собиралась по книге, написанной для молодых студентов. Они ведь часто переживают, не зная, куда пойти, как не ошибиться. Я в этой книге показал диапазон того, что может сделать молодой фотограф в отсутствие связей, школы и интернета. В СССР я снимал всего шесть лет, но тогда-то казалось, что Советский Союз — это навсегда. Никто не знал, что это все исчезнет. Всем виделась долгая счастливая жизнь, пенсия и пансионаты. Серия «Монументы» — это уходящий СССР, старая идеология, которая рушится. Но одновременно хотелось показать, что в разваливающейся империи появлялось что-то новое. И вот это новое — Дуня Смирнова в составе группы «Тупые», Цой, поющий про перемены, Гребенщиков. Дескать, за молодежью будущее. — Но сегодня вы так не считаете? — У некоторых молодых художников действительно есть художественная растерянность в стратегии и тактике. По крайней мере, у тех, с кем я работаю в Школе Родченко, за других молодых людей я не могу отвечать. Я вижу идеи для проектов — и не понимаю, почему это вижу я, а другие не видят. Жизнь же вокруг бурлит. — В Москве жизнь бурлит? — А что, нет? Ну вы посмотрите на улицу — есть какой-то экономический кризис, есть политический. Может ли это фотограф передать? Наверное, может. Я наблюдаю, например, буйство бассейновой жизни на территории Москвы. У Парка Горького, на территории парков, на крышах Москвы. Кто-то успел их запечатлеть? Есть Артём Житинёв, который четко документирует жизнь города. Появился пляж у Парка Горького, он пошел и снял, снял первым, вчера там пляжа не было, но почему остальные не пошли и не сняли? — Город в фотографиях сейчас можно увидеть в инстаграме любого москвича с геотегом и в разных ракурсах. Люди ежедневно делают такие фотографии и выкладывают в интернет. — Да, но сможем ли мы спустя 20 лет этими фотографиями воспользоваться? Простейший пример — было уже три-четыре выставки с портретами анфас и профиль расстрелянных людей из архива НКВД. Для лекции я сейчас в интернете могу найти только две-три фотографии найти с тех выставок. Они были и исчезли странным образом навсегда, и снова закрылись в архивах. Так что не все остается в интернете. — Какими были восьмидесятые для вас не как художника, а просто человека? — Вот вы можете вспомнить, что было 20–25 лет назад? Ничем жизнь та не отличается от этой. Так же надо было покупать молоко и кормить кошку. Я сначала работал в проектном институте, затем контролером в ВОХР — охранял Министерство угольной промышленности. Был ли я счастлив, имея 72 руб. в кармане? Возможно, сегодня я по нынешней жизни опять имею те же самые 72 руб. в кармане. — Что вас побудило взять в руки камеру? — Я снимал с 16 лет, у меня был фотоаппарат «Смена-8М». В 1985 году в Москве проходил XII Всемирный фестиваль молодежи и студентов, что-то я увидел такое, чего не было раньше. Такой я был не один. — А как вы стали интересоваться андерграундной жизнью? Вы сами были частью субкультуры? — Мне нравились эти персонажи. «Моспроект-1», где я работал, был территорией некоторой свободы, это было сборище не только архитекторов, но и художников. У нас был свой дом культуры, где выступали Дмитрий Пригов, Лев Рубинштейн, группа «Аквариум». Кто-то из приятелей перепечатывал на машинке подпольные рок-журналы, они уже с удовольствие читались с начала 1980-х. А потом рок-культура вышла из подполья, и я из меломана, который слушал рок дома, превратился в посетителя концертов. — И что вы слушали дома? — 1985 год — появляются группы «Браво», «Алиса», до этого «Странные игры», «Кино», «Аквариум», чуть раньше «Машина времени». Почему я особенно отмечаю 1985 год? Именно тогда я встретил у Лужников группу молодежи с кассетником, которые слушали группу «Кино». — Давайте тогда поговорим о «Кино». Сегодняшнее поколение воспринимает Цоя как музыканта в отрыве от общественно-политической повестки. А вы как его воспринимали? — Смотрите, я не друг семьи, я просто посетитель квартирников, куда можно было прийти, заплатив рубль. Мне трудно сейчас вернуться в этот 1985 год и объяснить, как эти песни срабатывали. Но срабатывали как-то. Сейчас про квартирники написаны книжки Жарикова, Троицкого, то есть людей, которые их и устраивали. Частично такие мероприятия были платными, частично нет, часто группы устраивали открытые прослушивания новых магнит-альбомов. Я Цоя воспринимал прежде всего как человека с гитарой. Все эти фотографии — Гребенщикова, Цоя, Гаркуши — были сделаны благодаря случайным встречам. Я гулял по Невскому проспекту, а Гребенщиков просто вышел на улицу позвонить. Люди ходили выпить в кафе, и ты мог в это кафе зайти. Не монументы или рок-герои, а простые люди. Мне сейчас говорят: приезжайте на концерт Башлачева, расскажите о встрече с ним. Спасибо, но мне это неинтересно. Получается, что жизнь фотографа — это череда вот таких случайных встреч. С другой стороны, есть заказ редакции, благодаря которому может появиться вдруг какой-нибудь удивительный портрет. — Расскажите о своем знакомстве с Георгием Пинхасовым (член легендарного фотоагентства «Магнум Фото».— “Ъ”) — В 1988 году в Париже устраивалась выставка советской фотографии, куда было приглашено 40 фотографов, в том числе Виктор Мизиано, Борис Савельев и я. Но нас как-то не выпустили, получить паспорт было проблемой — какой Париж, зачем вам? Французы занервничали, были звонки из посольства, но нас все равно не пустили. В какой-то момент выставка переехала в Лондон, и вот туда я уже выбрался, возник небольшой тур на поезде через Западный Берлин, овчарки, полиция, трехэтажное купе… Я не знал языка, и именно Пинхасов помогал мне с переводом. С ним мы потом и попали в Париже в клуб «Локомотив», где происходил легендарный концерт групп «Кино» и «Звуки Му» в апреле 1989 года. — Сегодня вы выбираетесь на концерты поснимать? Вам это интересно? — Я хожу на немодные группы «Умка», «Дочь Монро и Кеннеди», почему-то в них есть дикая энергия. Действует не на всех, увы, поэтому перед сценой там всегда 25–40 верных слушателей. — Вы единолично отбирали фотографии для выставки? — Совместно с куратором. Плюс я делаю дар Московскому музею фотографии. Музею исполняется 20 лет, они занимаются такой масштабной работой в этой стране в области фотографии. Выбор, что важно оставить в истории, часто делает куратор, довольно часто это не ответственность художника. — Был ли кто-то, кого вы непременно хотели снять? — В 2002 году мне приснилось, что я снимаю Земфиру, в деталях ее портрет. Сон оказался в руку — мне позвонили из журнала «Афиша» и предложили ее снять. Но я не снял Егора Летова, теперь что тут поделаешь.