«Я тоже могу быть решительным»

Худрук балета Музтеатра Станиславского Лоран Илер рассказал о своих ближайших планах С 1 января художественным руководителем балета Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко стал Лоран Илер. Впервые за 114 лет, прошедших после увольнения Мариуса Петипа, российскую труппу возглавил француз. Лоран Илер, экс-этуаль Парижской оперы и ее главный педагог-репетитор, на пять лет переселился в Москву. О том, как он собирается руководить московским балетом, ЛОРАН ИЛЕР рассказал ТАТЬЯНЕ КУЗНЕЦОВОЙ. — Как вы не побоялись принять этот пост? После покушения на Филина (в 2013 году худруку Большого театра плеснули кислотой в лицо.— “Ъ”) на Западе считают Москву опасным местом. — Для меня это не составляло проблемы. Москва — большой, но очень цивилизованный город. Неожиданным и поразительным в своей конкретности было само предложение Антона (генерального директора театра Антона Гетьмана.— “Ъ”). Антон сразу сказал, что хочет двигаться вперед, создавать что-то новое. Предоставил мне карт-бланш. Меня это соблазнило, но все-таки я взял время на раздумье, два раза ездил в Москву. Я увидел интересную труппу, почувствовал, что она полна энтузиазма и жаждет работать. И конечно, принял предложение. — Вообще-то труппа оскудела: в результате деятельности вашего предшественника Игоря Зеленского за последние три сезона ее покинуло больше 30 солистов. Кого из оставшихся вы считаете лидерами, кто вам понравился? — Я не знаю тех, кто ушел. Я вижу тех, кто есть. И это очень интересные артисты. Я посмотрел три состава «Анны Карениной» — с Сомовой, Кардаш, Мухановой,— увидел трех разных героинь и был поражен. Из мужчин Соболевский, Дмитриев, Михалев — очень яркие танцовщики. У каждого сформировался собственный репертуар, основанный на его очевидных возможностях. Но мне кажется, артисту нельзя упускать и то, что в нем еще не раскрыто. Только он должен знать, куда его ведут. — И куда? — По-моему, движение вперед должно быть поэтапным, поэтому мы начинаем с современных классиков. В июле покажем одноактные балеты: «Вторую деталь» Форсайта, «Сюиту в белом» Лифаря и «Маленькую смерть» Килиана. Потом перейдем к Роббинсу, Баланчину. Танцуя такой репертуар, артисты будут самообразовываться, расширять свои возможности. Мое убеждение: чем больше разных хореографов в репертуаре артиста, тем лучше он узнает самого себя. — Все, что вы назвали, требует тонкого чувства стиля, а Музтеатр Станиславского никогда этим не отличался. Его история связана со спектаклями сюжетными, с ярким лицедейством, ведь эту труппу основали два наших главных театральных режиссера. — По-моему, танцовщик всегда актер, что бы он ни танцевал. Он рассказывает истории своим телом, и публика должна его понимать. Ведь актерство — это не только жест и пантомима. Надо развивать артистов всесторонне. И дать им понять, что они могут всего достичь. Когда у тебя есть амбиции, надо начинать без страха, как выходить на арену на бой с быком. — «Сюита в белом» считается олицетворением французского стиля, хотя ее поставил уроженец Киева Серж Лифарь. Кто будет прививать этот стиль москвичам? — Артистам я покажу «Сюиту» сам, потом буду работать с русскими педагогами — не меньше четырех месяцев репетиций потребуется. Я пригласил в Москву Жильбера Майера — ему около 80 лет, и он главный знаток французской манеры танца — дать артистам специальный класс. Уговорил приехать Клод Бесси — она поработает с балеринами, уточнит детали. Для возобновления «Маленькой смерти» специально приедут ассистенты Килиана. Ассистент Форсайта Ноа Гелбер скоро проведет кастинг. — Почему вы выбрали «Вторую деталь», а не «In the middle...», который Форсайт в 1987 году поставил в Парижской опере на вас и ваших друзей? — Ну, простых Форсайтов не бывает, но по своей структуре «Деталь» все-таки яснее, она больше подходит для первого знакомства с Форсайтом. К тому же в ней занято 14 человек, а в «In the middle…» — всего девять. То есть сначала нас было 25, всех отобрал сам Нуреев, он считал, что осчастливил нами Форсайта. Но по ходу работы артисты уходили один за другим, так что к премьере нас осталось девять. — А вы тогда понимали, что участвуете в историческом событии? — Мы просто выкладывались даже не на 100, а на 130 процентов — Билли (Уильям Форсайт.— “Ъ”) заставлял нас делать совершенно невозможные вещи. Хорошо еще, что по ходу балета мы поочередно убегали за кулисы — все замертво падали на пол, чтобы кое-как отдышаться, меня просто тошнило от перегрузок. — Нуреев был радикальным худруком, принимал неординарные решения, часто шел вразрез с традициями оперы, быстро выдвигал молодежь. Вы бы хотели на него походить? — Думаю, все зависит от контекста. Я тоже могу быть решительным, а в других случаях — сдержанным. Главное, оставаться верным собственным убеждениям, открыто говорить о том, что считаешь не совсем правильным. — И что конкретно? — Мне утренние занятия показались короткими. Класс идет всего час. Педагоги проходят весь материал, но не успевают поработать над ошибками. Теперь класс будет на 15 минут дольше. Я не знал раньше репертуарного театра, когда в один месяц может идти 8–10 разных балетов. И каждый надо отрепетировать. Получается, что 16–20 дней в месяц уходит на поддержание старых балетов и очень мало времени остается на расширение репертуара, на новые постановки. — Будете стремиться к «блочной» системе, как в Парижской опере, когда в месяц дают два-три названия? — Систему я менять не хочу, это часть культуры русского театра. Но надо это как-то рационализировать, найти компромисс. — Все названные вами балеты — это возобновления, а не новые постановки. — Но репертуар надо было формировать срочно, а все серьезные хореографы заняты на годы вперед. Сейчас мы уже почти составили сезон-2017/18. Конечно, я хочу включать в репертуар новые спектакли, обращался по этому поводу к одному хореографу. Он сказал, что 2018 год — это уже завтра, и предложил перенести готовый балет. По-моему, будет интересная работа. — Осталось назвать имя хореографа. — Назову, когда буду уверен, что постановка состоится. — Музтеатр Станиславского — единственный в Москве и второй в России после Мариинского, где сохранен репертуар 1940–1950 годов, подлинный, не реставрации-реконструкции. Здесь это балеты Бурмейстера. Вы их знаете? — Еще бы! Нуриев дал мне звание этуали как раз после исполнения Зигфрида в «Лебедином озере» Бурмейстера, этот спектакль долго шел в Парижской опере. Мне тогда было всего 22 года. Я стоял и думал: «Это же венец карьеры. А дальше-то что?» Здесь я опять смотрел «Лебединое», вспоминал парижскую постановку, опять восхищался четвертым актом, таким поэтичным. 13 февраля пойду смотреть «Эсмеральду» Бурмейстера. Конечно, необходимо беречь наследие, ведь очень важно знать, откуда мы пришли, чтобы понимать, куда мы идем. Традиции, которыми обладает театр, позволяют сохранить его душу. Однако Бурмейстер создавал свои балеты давно. И очень важно, чтобы они не превратились в музейный экспонат. Ведь техника 50-летней давности отличается от сегодняшней, даже классическое grand jete сейчас делается по-другому. Тем более устаревает сценография, жесты. Конечно, нельзя менять смысл постановки, текст хореографа. Я не ратую за минимализм. Но, сохраняя историческую театральность, балет должен оставаться живым. — В Парижской опере вы были главным репетитором, правой рукой директора Брижит Лефевр. Похожи ли ваши обязанности в музтеатре на ваши функции в опере? — У нас было очень тесное сотрудничество с Лефевр, но составлением репертуара она занималась сама. Конечно, она советовалась со мной, обсуждала того или иного хореографа, но решение принимала единолично. Я участвовал во встречах с хореографами, в планировании сезона, но основные мои обязанности заключались в том, чтобы спектакли как можно лучше выглядели на сцене. — Говорят, Брижит Лефевр готовила вас в преемники? — Действительно, Брижит хотела, чтобы я занял ее место. Но новый интендант Парижской оперы Стефан Лисснер выбрал Бенжамена Мильпье — он предпочел, чтобы директором балета стал человек со стороны. Что ж, это было его решение. Я довольно быстро понял, что мы не найдем общего языка, и ушел. — Но и Мильпье долго не продержался. В сентябре прошлого года директором балета официально стала Орели Дюпон, экс-этуаль Парижской оперы. Обращалась ли она к вам с просьбой вернуться на должность главного педагога-репетитора? — Нет, но я бы в любом случае отказался. После завершения танцевальной карьеры мне хотелось передать свой опыт молодым артистам. Брижит это оценила, я сразу стал репетитором. Но я всегда рассматривал репетиторство лишь как промежуточный этап, которому я отдал десять лет моей жизни. После ухода из Оперы я переносил балеты разных хореографов в разные компании, но моим желанием было возглавить большую балетную труппу. И вот я здесь. Теперь мою работу пусть оценивает публика.