Как митинг в Грузии запустил процесс распада СССР
9 апреля в Грузии выходной. Там отмечается День национального единства, гражданского согласия и памяти погибших за родину в Грузии. А в нашем мире исполняется 30 лет драматичному разгону в 1989 году националистического митинга на проспекте Руставели в Тбилиси – одному из ключевых событий истории распада СССР.
Те, кто организовал десятитысячный митинг в самом центре Тбилиси, построил баррикады на окрестных улицах из 29 грузовиков и троллейбусов и нападал ночами на милиционеров и заблудившихся солдат с целью завладения оружием, ни разу не были демократами. Вообще вся эта история не про «борьбу против советской власти и коммунизма за демократические ценности и свободу», как привычно докладывают сейчас с либеральной стороны, а также грузинские пропагандисты, а строго наоборот.
Сказка такая. Прекрасный, талантливый, романтичный и миролюбивый грузинский народ пел на площади песни, молился и стоял со свечами, никого не трогал, хотел демократии. Тут пришли русские танки и десантники с саперными лопатками и всех убили.
Это был митинг не «за», а исключительно «против» и «долой». Против в первую очередь абхазов, во вторую – остальных меньшинств. Долой – империю и русских. Так прямо было и написано на самом крупном транспаранте – «Долой прогнившую русскую империю!». Ну и все в таком духе.
Дело в том, что 19 марта в Абхазии на народном сходе в селе Лыхны (это нормальное явление даже сейчас, а Лыхны – историческое место таких сходов) абхазы постановили выйти из состава Грузинской ССР и восстановить статус Абхазии в качестве равноправной союзной республики в составе СССР, как это и было до 1931 года.
4 апреля Звиад Гамсахурдиа, Мераб Костава, Ираклий Церетели и Гия Чантурия, все - видные правозащитники и борцы с режимом, объявили о начале бессрочного митинга (кто-то даже начал голодать прямо на ступеньках Дома правительства), пока абхазов с их требованиями не упразднят вовсе. Хотя бы начав с их автономии. Но очень быстро лозунги сменились на «Долой империю!», «СССР – тюрьма народов!» и все как мы любим. Митинг самоорганизовался с помощью «Легиона грузинских соколов» с их железными прутьями, цепями и камнями, который подчинялся невесть кому, но к Гамсахурдия и Коставе эти «мужчины с красивыми лицами» прислушивались. Как и к мнению парочки воров в законе, подгонявших митингующим лаваш, хачапури и «Боржоми» целыми грузовиками. Толпа откликалась на «Сакартвелос гаумарджос!» примерно так же, как сейчас кое-где охотно откликаются на «Украина понад усе!».
Костава и Церетели объявили сбор средств на приобретение огнестрельного оружия. Дом правительства – тогда ЦК КП Грузии - приготовился к осаде. Первый секретарь Джумбер Патиашвили то слал в Москву панические телеграммы, то наоборот – заверял всех, что справится сам, хотя «ситуация сложная».
В Москве были люди, считавшие, что Джумбера Патиашвили и абхазского первого секретаря Бориса Адлейба, подписавшего решение народного схода, надо вызвать в столицу и запереть на пару дней где-нибудь в Завидово в обнимку с коньяком, пока не найдут компромисс. Задним умом все сильны, но это предложение содержало разумное зерно. Шансов на то, что вековой конфликт был бы таким образом разрешен, было ничтожно мало, но есть другой аспект.
Сам факт такого давления со стороны союзного руководства отрезвляющее сказался бы на всех участниках событий, даже на Гамсахурдия, Костава и Церетели. Они бы увидели, что центральная власть в принципе существует и готова вмешиваться в такие споры с позиции старшего. А пока они видели абсолютно слабый и пассивный союзный Центр и творили все, что хотели. Митинг вообще потерял к этому момент смысл, поскольку никаких практических действий по провозглашению независимости эти люди не совершали. Они просто блокировали Дом правительства и чего-то ждали.
Михаила Горбачева как обычно во всех важных случаях в стране не было. Он был увлечен своей эпической внешней политикой.
Поздно вечером 7 апреля председатель КГБ СССР Виктор Чебриков и Егор Лигачев отловили главу государства в аэропорту «Внуково» и поинтересовались у него, что делать с митингом в Тбилиси, который постепенно выходил из-под контроля. Сами они, как и другие представители высшего руководства страны и партии, этого решить не могли. И ранее, отвергнув идею помирить грузин и абхазов посредством коньяка в Завидово, приняли выдающееся в своей глупости решение: пусть все идет, как идет, и пусть «грузинские товарищи сами помирятся с абхазскими товарищами, это их внутреннее дело». И никто не застрелился после этого.
Горбачев тоже недалеко ушел от них. Он предложил послать в Тбилиси гонцов: министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе и секретаря ЦК Георгия Разумовского. Это была очень плохая идея хотя бы потому, что совсем недавно Разумовский оскандалился в карабахском Степанакерте, выполняя схожую миссию. По какой причине Горбачев считал бывшего краснодарского первого секретаря специалистом по национальным республикам и межнациональным отношениям – не понятно.
В тот же вечер Джумбер Патиашвили сдался и запросил военное подкрепление. В полночь 8 апреля в Тбилиси вошли 4-й мотострелковый полк дивизии Дзержинского (650 человек), находившийся в тот момент на ликвидации последствий землетрясения в Спитаке, 345-й полк ВДВ из Кировабада (440 человек), бойцы пермского и воронежского ОМОНов (160 человек) и 450 курсантов Горьковской высшей школы МВД СССР. Кроме того, к участию в спецоперации был привлечён 8-й мотострелковый полк из тбилисского гарнизона (650 человек).
В Тбилиси прилетел заместитель министра обороны СССР генерал Константин Кочетов, а непосредственно подписал предписание МВД ГССР «совместно с частями Советской армии принять меры по удалению митингующих с территории, прилегающей к Дому правительства» председатель Совмина ГССР Зураб Чхеидзе, назначенный на эту должность буквально на днях. Так что не надо вешать всех собак на тогдашнего командующего ЗакВО генерала Игоря Родионова. За спецоперацию отвечали глава МВД ГССР Шота Горгадзе и начальник тбилисского УВД Гвенцадзе.
Гвенцадзе долго уговаривал через мегафон толпу разойтись, его, понятное дело, никто не слушал. Гамсахурдия, Костава и Церетели за неполную неделю создали на митинге атмосферу эйфории, увлечения самим процессом протеста и уважения к самому себе, как к участнику чего-то героического. Это критично важно и для таких мероприятий вообще, и для грузинского менталитета в частности.
Последнюю попытку распустить митинг предпринял патриарх Илия II. Он пришел на митинг в полчетвертого ночи и снова призвал всех разойтись по домам во избежание крови. Его выслушали, и казалось, что католикос убедил людей, но ловкий манипулятор Ираклий Церетели предложил толпе «подумать». Через несколько минут полной тишины (все думали) Церетели вдруг крикнул в мегафон «Сакартвелос гаумарджос!», и толпа, конечно же, решила никуда не расходиться, а биться за свободу. Так уличный манипулятор толпы одним ловким движением переиграл целого католикоса автокефальной православной церкви с ее тысячелетним опытом манипуляций.
Дальнейшие события понятны. Четыре БТРа плотным строем (крайние коробочки колесами заходили на тротуар) прошли по проспекту Руставели до консерватории и театра имени Руставели и остановились примерно в районе бывшей Филипповской булочной, создав второе кольцо оцепления. Шедшие за ними солдаты внутренних войск и десантники разрезали толпу пополам, и та часть толпы, что стояла у левого газона у Дома правительства, оказалась в окружении, поскольку 1-й батальон 8-го мотострелкового полка (Тбилисский гарнизон) двигался по улице Чичинадзе. Боковые же улицы были блокированы грузовиками и троллейбусами еще за несколько дней до этого самими митингующими. Началась давка. «Легион соколов» оказывал ожесточенное сопротивление, молотя по БТРам железными прутами и затем убегая. Солдаты очень быстро продвигались вперед, преследуя убегавшую толпу.
Вся спецоперация заняла ровно 15 минут.
К 4.21 ночи проспект Руставели был очищен от митингующих. Выстрел был зафиксирован только один, и то неясно, откуда и куда. Погибло на месте 16 человек, в больнице умерло еще трое. Черепно-мозговая травма только у одного погибшего, все остальные скончались от асфиксии. Попросту задохнулись в толпе или не выдержали слезоточивого газа. По этой же причине подавляющее большинство погибших и пострадавших – женщины и девушки, наиболее уязвимая и слабая в толпе группа.
Есть один вопрос, который страшно не нравится грузинской демократической общественности. Как из всего этого беспрепятственно и безболезненно выбрались Звиад Гамсахурдиа, Мераб Костава, Ираклий Церетели и Георгий Чантурия? Некоторые видели фургон с надписью «Пури» (хлеб), который на большой скорости отъезжал от площади, но не придали этому значения.
Сейчас в Грузии несколько вяло и приглушенно обсуждается вопрос о том, можно ли было избежать жертв. То есть, сам националистический митинг – это прекрасно, но, может быть, следовало бы послушать католикоса? Это исключительно внутригрузинская дискуссия. Вообще все эти местные нарративы – не предмет для российского обсуждения. Разве что чисто академического свойства.
Грузия и ее лоббисты слишком долго навязывали российским экспертам и журналистам не существенные для России темы для обсуждения, создавая таким образом уникальную политическую мифологию. Это типичная подмена главной темы: давайте не будем обсуждать саму причину митинга, его организацию, устроителей и лозунги, а давайте поговорим о том, можно ли было избежать жертв.
Можно было. Если вообще не устраивать этот бардак.
Примерно так же – подменив смыслы – поступила в 1989 году и «комиссия Собчака», который был назначен на эту позицию как якобы человек нейтральный. Но вся московско-ленинградская демократическая элита тогда на ура воспринимала любые проявления национализма в республиках, искренне считая их признаком грядущей демократии. «Комиссия Собчака» вообще не занималась расследованием митинга как такового, а сосредоточилась только на спецоперации по его ликвидации.
В результате доклад Собчака не содержал ни слова критики в адрес Гамсахурдия и компании, как и руководства ЦК КП Грузии и Совмина ГССР. Он представлял из себя разгромный наезд на командующего войсками ЗакВО Игоря Родионова, которого сами же грузины и назначили виноватым и в таком виде представили приехавшему в Тбилиси Собчаку. Частично доклад бил по Горбачеву, но тот на Первом съезде народных депутатов категорически отказался брать на себя ответственность, поскольку как обычно ничего не знал и вообще его в стране не было.
Таким образом, «комиссия Собчака» полностью сняла ответственность с грузинских националистов, что прозвучало как сигнал к атаке для всех подобных движений в национальных республиках. Даже если вы выведете на площадь мирных людей под крайне националистические, вплоть до ксенофобских лозунги, затем подставите их под солдат, а сами сбежите в фургоне с надписью «Хлеб» – вам ничего за это будет, только похвалят за борьбу за демократию. А армию сравняют с грязью.
До этого момента сидевшие ниже травы и тише воды прибалтийские активисты, боявшиеся даже шороха из-за стен штаба ПрибВО, восприняли все это как четкий сигнал.
А в Азербайджане буквально день за днем будет вырастать такой национальный цветок, что в январе 1990 года в Баку пришлось вводить целую дивизию, чтобы остановить погромы. Особая опера – это поведение московского Центра и отдельных его ярких представителей, но это уже другая тема.
Национальная мифология не должна пересекать границы своего природного ареала. Говоря о событиях 30-летней давности в Тбилиси, в Москве нет смысла спорить с устоявшейся за жизнь целого поколения грузинской мифологией, в которой Мераб Костава – мифический супергерой. Он, кстати, был против выступления католикоса Илии II, потому что полагал, что современная православная церковь – вообще неправильная и все неправильно понимает. Он готовил собственный перевод на грузинский язык Евангелия, в котором нашел «новое понимание». Страшно даже подумать, что это такое было бы. Но какая мифология – такие и герои.
Отдельная юмореска – это создание Горбачевым отдела по межнациональным отношениям ЦК КПСС. Союзный Центр раз за разом на протяжении нескольких лет демонстрировал удивительную беспомощность перед возникавшими в республиках проблемами. Причем вне зависимости от региона, исторического контекста или местного менталитета. Просто везде и повсеместно. И беспомощность эта был одновременно и коллективная, и персональная.
И несмотря на уже солидный срок, уроки из всех этих историй мы будем извлекать долго.