Морпех с позывным Крюгер рассказал о своем участии в СВО

Заместитель командира разведбата 810-й бригады морской пехоты Крюгер с февраля 2022-го прошел через самые тяжелые этапы спецоперации: от высадки на побережье Азовского моря до уличных боев в Мариуполе и обороны на курском направлении. Дважды кавалер ордена Мужества, награжден медалями Жукова, "За отвагу" и "За храбрость", трижды был ранен.

На вопросы корреспондента "РГ" он ответил предельно откровенно.

Какими были для тебя первые дни СВО?

Крюгер: 24 февраля объявили начало СВО. Командир бригады собрал офицеров: "Все, началось". Впервые с 1943-го года была высадка морским десантом. Высаживались под Бердянском днем 25-го. 1400 метров до берега с БДК (большой десантный корабль. - Прим. ред.) на бэтээрах. Противник не ожидал, потому обошлось без потерь.

Что запомнилось? Ведь первый раз в жизни такое.

Крюгер: Запомнилось: опускается трап, выходит ПТС (плавающий транспортер. - Прим. ред.). Следующим - мой БТР. Смотрю в триплексы - везде вода. Думаю, все, приплыли. Но через пару секунд, как поплавок, поднялись. До берега дошли нормально. Чуть подтопило, но это штатно.

Вышли на берег - ничего не понятно. Кто, что, где, куда? Казалось, противник везде. В ночь выставили посты. На тот момент тепловизоров было по минимуму, в основном приборы ночного видения.

Смотрим, вдоль моря камыши шатаются. Думали, пехота лезет. До утра бдили, пока не убедились, что это камыши. Переночевав, выдвинулись на следующие задачи. Тогда еще не знали, куда идем. Примерно предполагали, что в Мариуполь или Донецк.

А когда впервые увидели противника?

Крюгер: 28 февраля. Несколько дней мы продвигались, потом досматривали населенный пункт. Встали, выставили охранение. Состоялась беседа с комбатом, к которому мы были прикомандированы. Батальон он раздробил на две части. Одна шла в один населенный пункт, другая с ним - в другой. Перед выездом он подозвал меня. Я был моложе и менее опытен, чем мой товарищ, капитан Охота Алексей Иванович. Нас поменяли. Я поехал в первый населенный пункт, хотя должен был с комбатом во второй. А он взял с собой капитана Охоту.

Мы свой населенный пункт зачистили, огневого контакта не было. Противника не наблюдали. Уничтожили вышку связи, предположительно, с ретранслятором. И выдвинулись к основной колонне. И тут услышали по связи: у колонны подрыв, подорвались разведчики.

Мы сразу туда поехали. Уже стемнело. Подъехали - разрывы, стрельба, кто-то горит, хаос, паника. Вся колонна - на разворот. Темно, ничего не понятно. Поняли, что горит наш БТР, который шел первым, на нем был капитан Охота. Поняв, что сделать ничего не можем, всех, кого могли, забрали с собой.

Вывезли в тыловой район, в 10-15 километрах. Посчитали, кто есть. Не нашли четырех человек: комвзвода Охота, водитель Дима, наводчик Сергей и Дима с позывным Сибиряк. На тот момент они считались пропавшими без вести. Остальные в том бэтээре были ранеными. Второй БТР застрял, с него пехоту забрали, все на месте.

Утром 1 марта командир роты принял решение искать наших товарищей. Я поехал с ним. Обнаружили сгоревший БТР и второй БТР в кювете. Никого, кроме одного тела, не нашли. Оказалось, это водитель. Досмотрев тело, обнаружили контрольные выстрелы в грудь. В упор. Видимо, он вывалился из бэтээра живым и противник добил его.

К нашему счастью, потом нашелся Сибиряк. После подрыва его контузило, повредил колени. Уползал по обочине, видел, как противник подходил к бэтээру, досматривал и добивал, слышал украинскую речь. До утра прополз 15 километров. Слава Богу, живой. Это был первый огневой контакт с противником.

И потом вас бросили на Мариуполь?

Крюгер: Да. 10 марта подошли к его окраинам, где нас засекли БПЛА. Нанесли по нам огневое поражение минометами, танками, артиллерией. Пошли потери. Дальше с боевым товарищем, позывной Веселый, который позже погиб, выдвинулись на разведку. Я со своими людьми, четверо человек, и с Веселым 4-5 человек. Все прошло нормально, доложили командованию. В следующую ночь зашли на окраины Мариуполя, в гаражный кооператив.

Там обнаружили лабораторию по изготовлению БПЛА в двухэтажном здании. Нашли много шевронов противника, оборудование, недособранные дроны. Оттуда начались наши первые шаги в Мариуполь.

Что вспоминается из боев за город?

Крюгер: Отличительная его черта, как и многих в Донецкой области, - мирные жители. Где бы мы ни проходили, после зачистки они выходили из подвалов и сильно благодарили. Предлагали еду, хотя у самих ничего не было. Варили, жарили, пекли лепешки. Город был полностью разбит, горел. Все мирные жители - в подвалах, единицы в квартирах.

Еще запомнилось - черные воробьи. До этого я таких не видел. Весь город горел, дымил, везде копоть, гарь. Воробьи были обугленные, в пепле и пыли. Это врезалось в память.

Возникает ли ненависть к противнику?

Крюгер: А как вы думаете? Товарищи, с которыми жил, общался, работал, погибли в бою. Противник настроен жестко, было много случаев издевательств над погибшими.

Например, в Мариуполе один боец погиб. При вывозе его тело упало близко к противнику. Когда отбили рубеж, подошли к телу, а оно обезглавлено. Изначально он погиб от пулевого ранения, а потом, уже мертвому, противник отрезал голову. Вопрос - зачем? Непонятно. Потому была ненависть, ярость и злость. И они остаются.

А кто сдается в плен?

Крюгер: Часто сразу не поймешь. Они представлялись водителями, поварами, мотористами. Смотришь - обычный мужик из деревни. Никаких отличительных особенностей, нацистских шевронов.

Досматривали на наличие татуировок. Редко попадались, но они свои татуировки оправдывали: "ошибки молодости". И поди разбери, кто перед тобой: ярый азовец или обычный мобилизованный.

В последнее время среди пленных больше возрастных: так как прошло 11-12 волн мобилизации, берут всех. У них странная структура. Помню, через реку противник отправлял группы пехоты. Старшие в группах - подготовленные бойцы или штатные военные, а офицеры управляли с того берега, сами в бой не шли. Первая линия - мобилизованные, грубо говоря, на мясо, вторая - кадровые военные для управления, третья - заградотряды. Потому пленные часто говорили: "Нам проще в плен, чем к своим. У вас накормят, напоят и поменяют".

Противник же делает иначе. В первые месяцы СВО при обмене пленными нам отдавали наших пацанов с запененными монтажной пеной гениталиями, ректальными отверстиями. Возвращали с отрезанными гениталиями, пальцами. Противник сильно издевался.

То есть явные пытки, причем садистские, не для получения информации, а ради процесса?

Крюгер: Пытки присутствовали. О чем говорить, если они над мирными издевались! Как во Вторую мировую, у немцев переняли: на мосту выстраивали мирных или пленных, связывали колючей проволокой, одного стреляли и сбрасывали, он тянул за собой остальных, и они тонули.

Так же здесь, в Курской области, в освобожденных населенных пунктах находили в подвалах мирных жителей с простреленными щиколотками, чтобы не убежали. Бабушки, дедушки истекали кровью. Зачем это делать? Какую такую информацию можно от них получить? Непонятно. На донецком направлении наш товарищ попал в плен. Он был контужен, не мог ничего сделать. Ему сразу прострелили обе ноги. Потом, когда очнулся, оказали помощь, но затем пытали электричеством, били.

Таких случаев садистских издевательств над нашими военнослужащими и мирными жителями много.

Что помогает справиться с желанием отомстить? Не опуститься до их уровня, остаться человеком?

Крюгер: Мы - русские. Это основное. Мы не звери. Люди, бывшие в плену, рассказывали, и я наблюдал за своими товарищами. У нас как: на передовой взяли в плен - отвели в тыл, без криков, ругательств, рукоприкладства. Дали сигарету, кофе, воды, шоколадку, накормили, отправили в тыл. Там допрос жестче, но никто не бьет.

Как изменился характер боевых действий на твоих глазах?

Крюгер: Все направления по-своему тяжелы. СВО, или война, которая длится почти 4 года, каждые три месяца меняет специфику. Все было по-новому: три месяца - новое, полгода - новое.

Мариуполь - бой в городе. Нас вкратце учили тактике боя в городе, тренировали, но опыта не было. Специфика - действия в частных и многоквартирных домах, досмотр. Плюс снайперы, диверсионные группы, кочующие минометы.

На угледарском направлении, на подступах (Никольское, Павловка, Владимировка) - бой в лесу, в степи, лесопосадках. Движения - по посадкам. У нас были сдерживающие действия, сменили истощенное подразделение. Задачи - вскрытие точек противника, поражение артиллерией, минометами, танками. FPV тогда почти не было, появились разведывательные БПЛА: Mavic, "Орлан-2С". Потом Mavic 3 с 28-кратным zoom - видели технику, артиллерию. Занимались контрбатарейной борьбой из обороны.

Потом мое подразделение убыло на херсонское направление, я остался на комплектовании. Там - бои за населенный пункт и лесопосадки. У противника стало больше БПЛА-разведчиков, новые мины. Впервые они стали использовать кассетные боеприпасы.

Специфика применения подразделений, модернизации - каждые 3-4 месяца все обновляется. Вначале - стрелковые бои, минимум дронов, больше людей. Через полгода противник дробил пехоту на мелкие группы, но пехота преобладала. Еще через полгода-год - модернизация. Стали 50/50: пехота и дроны. Сейчас - 70/30: 70% БПЛА, 30% - личный состав.

Противник использует схемы с "маткой" - БПЛА самолетного типа с ретранслятором. На нее подвешивают до 6 FPV с малым зарядом. "Матка" заходит на 10-30 км в наш тыл, через ретранслятор сбрасывает FPV, поражает технику в глубоком тылу. По пехоте в тылу бьют мало, в основном на передовой.

Сейчас используют FPV с малым зарядом для выведения техники из строя, не обязательно уничтожения. Был случай: боец в машине, попал FPV, он жив, машину раздуло, окна выбило, техника непригодна. Другой случай - попадание в капот, все внутри побито, машина не горела, но непригодна. Каждые 3-4 месяца что-то новое. Малый заряд позволяет летать дальше в тыл.

Говорят, сейчас 70% ранений - от беспилотников, потом минно-взрывные, арта и меньше 1% - стрелковый бой.

Крюгер: Верно. Главная проблема - БПЛА. Противник использует нестандартные частоты. Наш штатный РЭБ часто не перекрывает их. Попробовали залететь - не получилось, значит, РЭБ работает. Они перешивают на другой частотный план и запускают. РЭБ работает, но толку минимум.

Мое мнение: 60% поражений и травм - от БПЛА (FPV, сбросы с Mavic, "Бабы-яги", агрокоптеров). 20-25% - артиллерия и минометы. До 10% - минно-взрывные травмы (кассетные боеприпасы, мины, замаскированные под поленья, мясо). Маскируют с датчиками: магнитными, наклонными, сейсмическими.

И лишь 5-10% - стрелковые бои, когда доходим до позиций, несмотря на FPV, артиллерию, мины. Но это бывает редко. В основном - птицы. Действуем малыми группами: раньше 6-8 человек, сейчас 3-4. На увеличенных дистанциях.

На курском направлении, где ты сейчас, что можешь сказать?

Крюгер: Я здесь отношусь к управлению батальона. Мои боевые действия - применение техники, обеспечение огневой поддержки. Раньше были бэтээры, сейчас другая техника. Я готовлю, отправляю, наношу огневое воздействие. Командиры подразделений выставляют посты, участвуют в стрелковых боях.

У нас тоже развита беспилотная авиация. В подразделениях появились ответственные за БПЛА. Ведут разведку, ударную работу.

Но без пехотинца никуда. Даже если все зачищено дронами, разбито артиллерией, должны быть Ванька и Санька, которые зайдут на позицию, досмотрят. Пока нога не ступила - победы нет. Технологии - хорошо, но специалисты-военнослужащие нужны. Мотопехоте - респект.

В таких временных рамках, как сейчас, была только Великая Отечественная. Конфликты в Чечне были проще, без БПЛА. Сейчас специалисты должны быть, человек, идущий вперед, необходим. Потому занимаемся подготовкой, мотивацией.

Про наемников. Кто, как, с каким оружием?

Крюгер: Наемники используют американское, немецкое, польское, венгерское оружие. Часто - "Скорпионы", М16, М4. Много иностранного оружия. Наемники с 22-го года. Лично не попадались, но по шевронам и СМИ: французы, грузины, англичане, американцы, британцы. Кого только не было.

Они идут "поиграть" за деньги. Им все равно, кого убивать. Побывали в аду - изменили мнение, я в репортажах видел. Те же американцы, англичане, французы, бывшие в Курской области, признаются: посмотрели, что тут, и больше никуда ни ногой.

Что они как бойцы? Слабое звено ВСУ?

Крюгер: Не сказал бы. Кадровых ВСУ осталось мало. Они есть, но боевые действия идут давно, много волн мобилизации. Часто наемники - специалисты-добровольцы. Есть малый процент тех, кто "захотел повоевать, деньги платят, можно убивать". Но в основном - обученные специалисты западных армий, в отставке или уволившиеся. Подготовленные, которые проверяют себя.

Вся СВО для Европы - бесплатный полигон для проверки оружия. Начальник ГУР ВСУ жалуется: "Если бы не союзники России, мы бы отбили свои территории". В комментариях пишут: "Если бы не ваши 50 стран, мы бы уже были во Львове".

Как быть со страхом? Он не может не возникать.

Крюгер: Конечно, есть страх. Не страшно только дураку. У любого человека есть инстинкт самосохранения.

На примере Курской области - это наша земля. Это помогает бороться со страхом. Настраиваешь себя: если не ты, то придут к тебе домой.

На новых территориях мотивация другая: выполняем работу, боремся за страну, Верховный Главнокомандующий издал указ. Там убивают русскоязычное население. Эти мысли помогают.

Другой момент: я, еще будучи командиром взвода, роты, помню всех погибших. При мне в моем подразделении погибло 13 товарищей. Вспоминаю их имена, фамилии, контакты в телефоне, фотографии. С одним пил чай, работал, на него надеялся - а его нет. И есть противник, причастный к этому. Тогда жалость и страх пропадают. Выполняешь задачу, зная, за что и за кого. Так и живем.

Третий момент: побороть личный страх помогает командирская ответственность за людей. Пацаны на меня смотрят. Есть старый армейский принцип: личным примером. Говорить можно много, но когда человек видит, что и как ты делаешь, он опирается на твои знания, опыт, действия.

Кто ждет дома?

Крюгер: Жена и сынишка. Ежедневно на связи, если не на задании. Сильно переживают, но понимают - дело ратное, победа будет за нами. Ждут, надеются. Я надеюсь, всех победим. Это даже не надежда, а факт. Рано или поздно будет. Не было такого, чтобы русские проигрывали.

А сколько сыну? Он родился до СВО?

Крюгер: Да, шесть годиков.

Что расскажешь сыну, когда он спросит, как было?

Крюгер: В зависимости от возраста. После 18, когда сходит в армию, хотя бы на срочную, тогда расскажу, как и зачем, как было тяжело, тогда он уже больше поймет.

Мой отец служил в конце 80-х. Я узнал, что были боевые действия недалеко. Спрашивал, участвовал ли? Говорил: "Нет". Потом как-то за праздничным столом заговорили про мины. У меня это увлечение - минно-подрывное дело и тактическая медицина. Я что-то рассказывал, а он вторил: "Да, вот это так, это то". Я говорю: "Бать, ты же не участвовал". - "Да нет, мы изучали". Я понял, что явно недоговаривает…

А какие-то ещё есть увлечения?

Крюгер: Да. Я люблю читать стихи. Много знаю наизусть, иногда даже в работе, когда есть моменты ожидания, читаю про себя. Люблю Есенина, Высоцкого, Гафта. Я же филолог-лингвист по гражданской специальности.

После Мариуполя, на угледарском направлении, к нам пришел один товарищ, который писал стихи. Он написал про многих. Я пошутил: "Можешь про меня?" Через пару дней он пообщался с моими ребятами, собрал информацию и написал стихотворение "Позывной Крюгер".

А кто он был?

Крюгер: Обычный боец, служил в одном из подразделений нашей бригады. К сожалению, в 2023 году он погиб.