Единственный самурай

Гражданин Японии Канэко Дайсаку с позывным «Даня» участвует в СВО с 2023 года. Он участвовал в боях за Авдеевку и другие населённые пункты Донбасса в составе армии РФ. А когда подразделения ВСУ вторглись в Курскую область, приехал бить врага сюда. Дайсаку помогал бойцам подразделения «Каштан» спецназа «Ахмат» освобождать сёла в приграничье. Именно в Курской области он получил российское гражданство и стал ефрейтором. Сослуживцы Даню уважают и берегут, потому что он, отражая атаки врага, спас много жизней. В будущем Канэко хочет найти себе русскую жену, чтобы вместе с ней есть любимые блюда: «борща», «пельмени» и «шаурма». С самым необычным добровольцем в рядах Вооружённых сил Российской Федерации встретилась журналист «Российской газеты» Анна Ковалёва. «Курская правда» – официальный информационный партнёр «Российской газеты». В этом номере мы публикуем материал нашей столичной коллеги. Из Японии в Россию К Канэко Дайсаку мы пробираемся по позициям 3-й роты спецназа «Ахмат» в тяжёлых бронежилетах, которые, как заверяют, держат осколки. Неподалёку глухо рвутся снаряды, но сейчас мне важнее он: парень с далёких островов, сидящий в донбасской траншее. Его пальцы молниеносно строчат иероглифы в офлайн-переводчике, выдающем корявые, но понятные фразы. Когда программа вдруг зависает, в ход идут проверенные десять матерных слов – военные шутят, что этого лексикона хватает для 86 процентов фронтовых ситуаций. В сотне метров пощёлкивают выстрелы автомата Калашникова. С тыла доносится хриплый рёв «Градов». Но японец лишь чуть прикрывает ладонью мутнеющий экран, вглядываясь в строки перевода. И лицо его остаётся невозмутимым. Казалось бы, война ожесточает, но суровый облик контрастирует с добрыми глазами. Будто не ему, а кому-то другому достались все тяготы штурмовика. Канэко Дайсаку прикуривает, затягивается. На смуглом запястье – татуировка: спецназ «Ахмат» вместе с триколором. В армейском рюкзаке, между сухпайком и бронированной пластиной, главное – российский паспорт и свежий военный билет, ещё пахнущий типографской краской. Оба документа он получил здесь же, в спецназе. Уголки губ опять приподнимаются. Рукой ныряет в карман броника – на свет появляется шеврон: «Курская битва 2.0». – Вот. Кстати… Вы о Курской битве что-нибудь знаете? – не удерживаюсь от вопроса. – О, да. Жестокие бои. Танковые… прямо здесь, – он кивает куда-то за спину, будто перед ним сейчас те самые поля. – Слышал историю. Потому… Дарю. Мы на передовой под деревней Кондратьевка – увидев Канэко из Японии, бойцы оживляются. Кто хлопает его по плечу, кто кивает с одобрением. Потом, уже от других, узнаю детали: командир называет его настоящим воином, крутым, результативным. А ещё говорит, что он всегда такой: будто несёт с собой этот самый «позитив», даже когда вокруг воет металл и земля содрогается от разрывов. Будто где-то внутри у него – тот самый тихий остров, куда не долетают «Мавики» и «Хаймерсы». Он перебирает в памяти кадры другой жизни: родную Осаку, остров Хонсю, где всё начиналось. Потом – годы в японском спецназе, а после – инструкторская работа в полиции, где каждый день приходилось учить других тому, что когда-то вбивали в него самого. Потом был Таиланд, спецназ полиции, перестрелки в полумраке трущоб, а следом – Юго-Восточная Азия и гражданская война в Мьянме. Три его брака рухнули из-за этой работы – зато не рухнули его убеждения. Жёны не выдерживали его жизни – вечных командировок, месяцев отсутствия, работы в спецназе, о которой нельзя рассказать. Дети тоже остались там, за Тихим океаном. «У них новый папа», – произносит он, переводя взгляд на карту Курской области. Говорит об этом, глядя в пол: большинство разведённых отцов в Японии полностью теряют контакт с детьми после повторного брака матери. Не по злобе, не из-за ссор – просто так принято. Родной отец не имеет права вмешиваться в жизнь детей, если не живёт с ними. Почти Багров В окопной грязи 49-летнего японца часто принимают за бурята – «азиаты на одно лицо». Но Канэко не обижается, только пожимает плечами: да, разрез глаз одинаковый. А его позывной «Даня» – это отсылка к «Брату-2», тому самому боевику 2000 года, который он пересматривал 17 раз. Данила Багров – сильный, свой парень – вот и японец взял себе имя героя из фильма. Просто Даня, как в кино. Как и в жизни, которую он сам выбрал. Где-то за спиной рвётся «прилёт», но Канэко даже не оборачивается – это уже часть рутины, вроде утреннего кофе. Когда он впервые услышал о событиях на Донбассе, даже тени сомнения не было – он сразу понял, чьи руки разожгли этот огонь. Приехал на Донбасс в ряды интернациональной бригады «Пятнашка», штурмовал Авдеевку. Почему он здесь? Одна из причин – детские воспоминания, врезавшиеся в сознание навсегда. 9 августа 1945 года, Нагасаки, когда 80 тысяч японцев просто испарились. И Хиросима тремя днями ранее. Ему рассказывала это бабушка, пережившая бомбардировку в 12 лет. Ненависть к американцам, переданная через поколения. Вот почему он в русском окопе, а не среди японских добровольцев ВСУ. – Каждый год до 30 японцев едут на Украину. Сами, добровольно, – он стучит пальцем у виска. – У них же головы засорились западной пропагандой. Им, когда вернутся, ничего не будет. А меня в Японии посадят в тюрьму. Для них я наёмник в чужом военном конфликте. Уставший штурмовик хлопает японца по плечу, когда тот вворачивает в разговор крепкое словцо: «При женщине нельзя». – Первое, что он выучил, – русский мат, – извиняясь, говорит командир. – Но со временем узнал и некоторые другие слова. Сначала были простые команды: «стреляй», «беги», а теперь может объясниться подробнее. Но здесь, вблизи от передовой, важнее не идеальная грамматика, а чтобы тебя поняли с полуслова во время штурма. И его понимают. Он участвовал в штурмах Русского Поречного, Черкасского Поречного – населённых пунктов в курском приграничье. «Выбили их отсюда», – бросает Даня, отвлекаясь на гул в небе. В полуразрушенной деревне Суджанского района прижался к прицелу СВД, плавно нажал на спуск – и вот уже тяжёлая «Баба-яга» с воем врезается в землю. – Обычным автоматом труднее сбить. А эти дроны теперь вообще бронированные – бронеплиту снизу прикручивают, – Канэко вспоминает, как его винтовка всё-таки достала украинский дрон, когда другие уже махнули рукой. – Пробила. Вот теперь пусть голову ломают, какую ещё защиту придумать. Он перечисляет страны, загибая пальцы: поляки, шведы, грузины из добровольческого корпуса. Он видел их не в сводках, а здесь: трёх мёртвых наёмников в камуфляже американского Multicam, они пытались прорваться к селу, высадились на двух украинских боевых бронемашинах «Козак». Канэко первым выскочил под огнём, двоих застрелил в упор. Под воротом камуфляжа на грубой коже отчётливо проступают шрамы: под ребрами, за ухом, вдоль хребта. Проводит пальцем по рубцу на животе. На грубой цепочке болтаются три чёрных, неровных осколка – не сувениры и не талисманы, а куски металла, что когда-то врезались в его плоть. – Не выковыривал, – говорит он, поправляя цепочку, – врачи достали, а некоторые я попросил оставить. Теперь он Николай Между пластинами бронежилета показывается нательный крестик на шее. История Канэко, принявшего при крещении имя Николай, умещается в несколько скупых фактов. Крестился зимой, – в полуразрушенном храме где-то на передовой. Пахли свечи, и священник громко пел, перекрикивая гул генератора. Переводчик в телефоне никогда не передаст всего, что стоит за этим выбором, да и сам он вряд ли станет объяснять – только пожмёт плечами, поправляя крестик. И снова застегнёт бронежилет. На кухне, пропитанной запахом мяса и лаврового листа, Канэко, сидя в углу, торопливо доедает последний пельмень, а затем аккуратно хлебает густой борщ, который полюбил – как и всё здесь. Теперь мечтает жениться на русской девушке. Бойцы с усмешкой переглядываются: «Научим его Пушкина читать». Хотя это вряд ли – язык даётся Дане очень тяжело. Мы вышли на заросшую тропинку между позициями. За спиной осталась тыловая суета, впереди, в семи километрах, – буферная зона. Где-то в прицел видны силуэты – бойцы ВСУ передвигаются у разбитой водонапорной башни, чей остов торчит из-за горизонта, как сломанный зуб. Канэко обходит свежую воронку. Потом говорит негромко: – Многому учусь у русских. Друзья стали роднее, чем забытая семья в Осаке. Он отряхивает камуфляж. «Давайте фотографироваться» – и ведёт бойцов из роты к кустам сирени у разбитого дома в селе. Выбирает ракурс. В кадр попали только бронежилеты, усыпанный осколками снарядов двор и лиловые цветы на фоне сумерек. Ни развалин, ни войны – только они, сирень и тишина, которой так не хватает на передовой. ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА – У меня всегда была мечта – сходить на зимнюю рыбалку, – рассказал Канэко Дайсаку журналистам. – Во время отпуска я приехал на Урал, потому что в Пермском крае у меня живёт друг, который пригласил меня порыбачить. Это была моя первая зимняя рыбалка, и мне было очень весело. Мне очень всё понравилось, но мой отпуск закончился, и сейчас я отправился обратно на передовую. Анна КОВАЛЁВА «Российская газета» Фото автора