Военкор Евгений Норин о летней кампании СВО: «Все уже началось»

После освобождения Курской области в новостях все меньше информации из зоны СВО. Складывается впечатление, что боевые действия утихают, а ситуация на фронте становится позиционной. Так ли это? — Можно говорить и о позиционной ситуации, но боевые действия не утихают, просто центр тяжести немного сместился. Под Курском сохраняется позиционное «бодалово», но мы стараемся наступать на одном фронте, который условно распадается на два направления: Покровское и район Торецка (Дзержинска). В обоих случаях речь идет, по сути, об одной операции – обходе города Константиновка, расположенного на южной окраине Славянско-Краматорской агломерации. Наши стараются – до достижения какого-либо соглашения о прекращении огня – продвинуться за линию Славянск – Краматорск. Это не только крупный промышленный центр, но и важный символический пункт: именно в Краматорске в 2014 году началось восстание. Так что логика происходящего на фронте сейчас достаточно прозрачна. Сейчас все больше разговоров о том, что впереди нас ждет летняя кампания. Какими могут быть ее цели? — Летняя кампания уже фактически идет. Другое дело – мы не можем наступать по всем направлениям одновременно. Возможно, где-то еще готовятся «разморозить» наступление, но в целом можно сказать, что все уже началось, просто продвигается медленно. Мы по-прежнему находимся в ситуации позиционных боев. Насколько готовы ВС РФ и ВСУ к летней кампании? — ВСУ истощает массовое дезертирство. У украинской стороны потери дезертирами уже сопоставимы с потерями убитыми. Вопрос о том, где брать людей для продолжения боев, становится все более острым. Именно это может привести к серьезным проблемам для Украины уже в 2025–2026 годах. Что будет самым сложным для обеих сторон? — Наша сторона сталкивается с проблемой позиционного кризиса. Не удается прорвать фронт, не получается разрушить его на каком-либо участке так, чтобы за линией обороны образовалась пустота и появилась возможность быстро продвинуться вглубь. То есть это по-прежнему методичное «прогрызание». Пока мы наступаем, противник успевает возводить новые редуты взамен утраченных. Хотя и у него немало проблем, прежде всего острая нехватка личного состава и рост дезертирства. Зачем Украине 30-дневное перемирие? Что они успеют за этот срок? — За 30 дней Украина успеет сделать две основные вещи. Во-первых, откопать новые окопы – поглубже. Во-вторых, наделать новых дронов. Но главное – попытаться нарастить численность войск на фронте, отловить «новых защитников» на улицах. ТЦК работают, стараются дать возможность частям отдохнуть, потому что, в силу уже озвученных обстоятельств, у них серьезная проблема с пехотой – она попросту выгорает. Те, кто остаются в живых, буквально насмерть «заезжены». Насколько ВСУ сейчас готовы к долгому конфликту? — Они уже вовлечены в затяжной конфликт. Украина старается выиграть время. Сейчас они держатся за счет того, что у них осталось, плюс за счет свежего, «уловленного» пополнения и продолжающейся мобилизации. Обе стороны надеются, что первой рухнет другая: украинцы рассчитывают, что нас добьют санкции, мы – что их сломит дезертирство и потери на фронте. Проблема в том, что мы точно знаем: наша экономика еще продержится. Возможна ли мобилизация в России в этом году в случае, если мирные переговоры затянутся? – Не знаю насчет мобилизации. Пока власти считают, что можно обойтись контрактниками: в месяц на фронт поступают 20–30 тысяч человек. Поэтому сохраняют такую политику. Европейские страны постоянно сообщают, что исключают участие своих войск в зоне СВО. Тем не менее постоянно «всплывают» иностранные наемники. Чем это отличается от участия в конфликте? — Наемники, добровольцы и прочие – это люди, которые действуют по собственной инициативе. Они не представляют государство и, главное, не являются частью крупного воинского коллектива. Когда мы слышим, что на фронте якобы участвуют французские инструкторы или польские волонтеры, это их личное решение. Каждый из них понимал, куда идет. Сейчас нет ситуации, при которой на фронте воюет, например, польская бригада. Европейские страны не хотят напрямую вмешиваться в конфликт и платить за это своей кровью. Одно дело – отправить деньги или оружие, и совсем другое – если, допустим, на фронт прибудет французская или немецкая бригада и за неделю потеряет 300 человек убитыми и ранеными. Такую цену уже придется объяснять своим избирателям. По вашим оценкам, какое количество наемников может находиться в зоне боевых действий на стороне ВСУ и что это за контингент? — Есть две группы. Первая – небольшая группа специалистов: разведчики и наблюдатели, представляющие свои правительства. Это профессионалы, выполняющие служебные задачи, но их немного. Вторая – добровольцы и наемники, которые едут на свой страх и риск. Их тоже сейчас немного: всем уже ясно, что это тяжелый, изнуряющий конфликт, и погибнуть здесь очень легко. Отдельная категория – «идейно заряженные» добровольцы. Таких осталось совсем немного, по тем же причинам. Реальное влияние иностранцев – почти нулевое. Отряд в несколько десятков или даже сотен человек просто теряется на фоне общей численности. Фото: ФедералПресс / Дарья Сеймовская