Морпех рассказал RT о зверствах ВСУ

Морпех Тихоокеанского флота с позывным Хищник — легенда на фронте: на его счету пять самолётов Су-25, два вертолёта, несколько крупных дронов противника. Всю технику он сбивал из переносного зенитного ракетного комплекса. ВСУ назначили за офицера награду — четверть миллиона долларов. По позициям Хищника работали и танки, и снайпер, один раз пуля пролетела всего в 10 см от его головы. А из последнего боя, где морпех командовал штурмовым взводом, его выносили пленные украинцы, которым он накануне сохранил жизнь. В День морской пехоты RT поговорил с офицером о смелости, ярости и боли на фронте.

В семье Хищника четыре поколения мужчин связали свою жизнь с армией. Ракетчик, подводник, лётчик морской авиации, даже унтер-офицер в царской России, и собеседник RT — первый морпех. 155-я бригада, где служил офицер, воевала под Киевом и Угледаром, штурмовала Новомихайловку и не пустила ВСУ в Белгородскую область. А сейчас бригада освобождает населённые пункты в Курской области.

«Нос к носу с противником»

— Вы оказались на СВО 17 марта 2022 года. Как это было?

— Я должен был занять место офицера с позывным Игла. В одном из боёв в Киевской области его взвод прикрывал штурм наших десантников, но попал в ловушку, и командир был убит. Погиб геройски.

Я принял взвод, и в тот же день мы заметили разведывательный дрон, и замком взвода его сбил из ПЗРК. Вот это меня впечатлило тогда! А потом за семь минут я научился им пользоваться. Показали, куда нажимать, как прицеливаться, как стрелять, да и всё на этом.

— Звучит как-то очень легко. Наверняка всё не так просто?

— Нелегко удержать ракету на плече: 20 кг, перевешивает. У нас есть своя методика, как научиться чётко прицеливаться. Берём ракету на плечо, выводим прицельные механизмы и начинаем в небе контуры облаков рисовать. Тогда нарабатывается единообразие прицеливания, рука не дёргается. Например, у меня была позиция на третьем этаже разрушенной высотки, надо было бежать из подвала по всем лестницам. После такого, да ещё и в бронежилете, руки дрожат. Тут мне и пригодились все навыки. Делаешь сначала глубокий вдох, а потом на медленном выдохе спускаешь крючок.

— До сентября 2022-го вы постоянно участвовали в штурмах. Как удаётся выжить, когда такой плотный контакт с противником?

— Мы заходили в Мариуполь, когда там были «Азов»* и «Айдар»**. Был такой момент: зачищали мы здание, второй этаж, только поворачиваю — и встречаюсь нос к носу с бойцом противника. Я его ударил головой в каске в лицо, но полетел за ним, потому что у нас автоматы зацепились друг за друга. Он пытается пистолет вытащить, я — свой нож, и каждый старается помешать другому. Катаемся, бьём друг друга. Помог мой товарищ, заходивший после меня: застрелил его из автомата.

— То есть он до последнего не хотел сдаваться?

— Да. Или вот второй случай: бойцу «Азова» оторвало ноги, мы его схватили и потащили к себе допрашивать. Он на нас смотрит, улыбается, ему всё спокойно, хорошо. И говорит: «А что вы употребляете? Почему мы вас убиваем, а вы не умираете?»

— Это он вас спросил?!

— «Азовсталь», там вы тоже были…

— Я такого большого завода никогда в жизни не видел. Это как город в городе. И семь этажей под землёй. Мы были сверху на зачистке: когда кто-то пытался выбежать, мы их встречали. На самом деле у них там боеприпасов было столько, что можно было ещё месяца четыре держать оборону круговую. Они начали выходить из-за того, что у них не было еды.

— И много раненых.

— Очень много. Мы, когда пленных брали, раздевали до трусов, смотрели наличие нацистских татуировок. Одного поймали — всё вроде чисто, а в телефоне фотографии с 2014-го года, где он местным головы отрезал.

«Дуэль с самолётом»

— На вашем счету и самолёты ВСУ, и вертолёты. Помните, как первый раз попали в цель?

— В 10 км от Угледара. Мне передали, что в воздухе заметили технику противника. Через секунду звонит начальник ПВО округа, говорит: «Всё, сынок, давай!» — «Есть, принял!» С бойцом прыгаем на БТР и едем в Никольское. На севере там была высотная позиция, метров 50, мы там трое суток просидели в засаде.

Мой подчинённый кричит: «Вертолёт! Угледар!» Как меня учили, взвожу ракету, целюсь, пуск. А погода тогда была такая, туманная, темно, как будто вот-вот дождь лупанёт. Пошла моя ракета за целью, а потом вверх. Думаю: ну всё, промазал. И тут вижу: вертолёт разворачивается, а ракета из облаков начинает пикировать прямо в него. Бабах! Вспышка! Дым! Разведка сообщила, что в том вертолёте был спецназ и кто-то из Министерства обороны Украины. Долетались.

Я после пуска не понимал, что произошло, а парни меня на руках давай подбрасывать. Потом раз в месяц стабильно я сбивал по самолёту. Всего — пять.

— Самолёт — серьёзная потеря для ВСУ. Мы видим, как они их себе выпрашивают.

— Один раз у меня случилась дуэль с самолётом. Скорость у них большая, но при развороте набирают высоту автоматически — вот тогда я их и сбивал.

— Такая дуэль длится, наверное, считаные минуты?

— Секунды.

— А как ощущается время в этот момент?

— Ветер перестаёт дуть, абсолютная тишина. Только ты и противник — такое ощущение, что весь мир замер в ожидании чего-то.

— Все эти цели вы сбили с той самой позиции? Удивительно, что ВСУ не сровняли её с землёй за все эти месяцы.

— За мою голову назначили награду — четверть миллиона долларов. Я был на позиции — зима, холодно. И сантиметрах в десяти от головы пуля в стену вошла. Дистанция там была 1,8 км ориентировочно. Считаю, что это очень хороший снайпер.

В другой раз услышали по радиоперехвату, что моя позиция засвечена и артиллерия с танками будут нашу позицию разбирать. Но бывает, что это дезинформация. Допустим, стрелок после такого сообщения ушёл, а в это время вражеский самолёт пролетел. Чтобы не допустить такой ошибки, приходилось и под снайперами, и под огнём сидеть. Я встал, по пояс открыл себя, выстрелил ракетой и подбил самолёт. Не раз по нашей позиции попадали, но так её и не сложили, вот что удивительно.

«За свой дом готовы рвать»

— Вы были на передовой до февраля 2024 года. Наверное, за это время видели много того, что хотелось бы забыть?

— В Новодонецком я наблюдал такую картину: начинается обстрел — мама с детьми бегом в подвал. В лестницу, где они спускались, попадает мина. Убивает мать, убивает девочку четырёхлетнюю, а пацана шестилетнего ранит в живот. Мы быстренько на БТР под обстрелом давай его вывозить, но, к сожалению, не удалось нам, он потерял много крови. ВСУ точно знали, в кого они стреляют.

Когда мы зачищали Попасную… Один новорождённый, второму годик, может быть, третий тоже маленький — в общем, все до трёх лет. Просто прибиты гвоздями, распятые.

— То, что вы увидели, даёт чувство ярости? Или это что-то другое?

— Ярость — да, очень сильная. И чувство мести. Очень серьёзно меняется мировоззрение, приходит осознание сути тех, против кого мы воюем.

— Но в таких условиях важно самому не переступить черту…

— Я всегда своих бойцов учил подходить ко всему с холодным умом, не поддаваться эмоциям, потому что они могут погубить. Когда начинается бой, испытываешь не чувство страха перед смертью, если, например, зажали в тиски. Перед глазами всплывают все картинки, злость прямо волной накатывает, и как будто второе дыхание открывается — кидаешься на противника.

В Новомихайловке я командовал штурмовым взводом, задача — прорвать оборону противника, закрепиться, продержаться 30 минут, чтобы десантно-штурмовой батальон прошёл нас — и дальше в атаку. Но наши танки подбили, мы не доехали до точки метров 800. Я решил спешить пехоту, до 15 человек нас всего было. И мы бегом по этому минному полю, под «кассетами», артиллерией, миномётами и пулемётами — к домам.

В одном из блиндажей взяли пленных, заняли руины дома. Я одного нашего раненого перемотал, оттащил — и тут дрон. Щелчок скобы: он скинул у нас гранату. Сидим и думаем сейчас, куда эта граната упадёт, чтобы либо откинуть, либо что-то с ней сделать. Взрыв у меня за спиной. Но я в порядке. Продолжаю командовать, параллельно перематываю ещё одного, позывной Амурка, слышу сзади звук винтов дрона. Успел схватить Амурку за бронежилет и откинуть.

— Успели о чём-то подумать перед этим?

— Ощущения, скажем так, интересные: пропали громкие звуки, появилась лёгкая эйфория. Боль исчезла, и темнота в глазах. Многие говорят, что свет в конце тоннеля видят. А я увидел диванчик в тёмной комнате, на нём бабушка и ещё какой-то силуэт. И я в каске, экипировке, хочу сесть между ними, их обнять — и тут сильный толчок, будто в грудь ударили. На этом прихожу в сознание.

Парни меня затащили в подвал дома, я продолжил командовать. Потому что если нас отсюда выбьют, то всё было зря. Четверо суток мы держали позицию.

— Как вы оттуда выбрались?

— Нам повезло: опустился плотный туман, мы начали уводить лёгких раненых ночью, а тяжёлых — под утро. Меня последним. Возник вопрос, а что делать с нашими пленными? Они сказали так: «Мы не хотим обратно, мы хотим в России остаться». И несли меня почти 3 км. Я опёрся сломанной рукой на одного, целой — на второго, ноги перебиты, шагал как мог.

— Как вы сейчас себя чувствуете?

— В правой ноге осталось 13 осколков, их доставать уже не будут. Сейчас я уже хожу, но немного хромаю. С парнями, которые под Курском, я на связи. Слышал от них фразу о том, что заново вспыхивает ярость, как будто первобытная. За свою землю, за свой дом они готовы прямо рвать и идти в бой.

* «Азов» — организация признана террористической по решению Верховного суда России от 02.08.2022.

** «Айдар» — организация признана террористической и запрещена на территории России.