В начале февраля основатель частной военной компании (ЧВК) «Вагнер» Евгений Пригожин заявил о прекращении набора заключенных для участия в специальной военной операции (СВО) на Украине. Это произошло месяц спустя после того, как у первой группы осужденных, отправленных в зону СВО, завершились полугодовые контракты — все они были помилованы. Сам факт вербовки заключенных в ряды ЧВК «Вагнер» долгое время был предметом общественных споров о том, насколько допустимо участие осужденных в боевых действиях. Корреспонденту «Ленты.ру» Владимиру Седову удалось пообщаться с одним из бойцов с позывным Царь: он провел 30 лет в местах лишения свободы, а затем отправился в зону СВО, чтобы получить второй шанс. Это — его история.

Боец с позывным Царь: Я родился в 1970 году: 6 февраля мне исполнилось 53 года. Моя родина — тихий поселок Чагода в Вологодской области. Я был третьим ребенком в семье рабочего, но отца вспоминать не хочу: он вел разгульный образ жизни, несколько раз сидел, его мы практически не видели.

Когда он все же появлялся дома, то устраивал пьянки, скандалы, поднимал руку на нас с мамой. В небольшом поселке трудно что-то скрыть, поэтому я рос с репутацией ребенка из неблагополучной семьи.

После школы была служба в армии, в мотострелковых войсках на территории современного Таджикистана. Армейская дисциплина мне была по душе, но становиться военным я не собирался. Тем более на дворе был беспокойный 1989 год. Я хотел вернуться домой, устроиться на какой-нибудь завод. Но потом Советский Союз распался, и все поменялось.

«Лента.ру»: как вы приняли это событие?

То, что раньше называли спекуляцией, в один момент стало бизнесом — мне было сложно это принять. Меня воспитывали, как коммуниста: несмотря на все сложности, я и мои ровесники старались хорошо учиться и хорошо работать. Но я попал в другой мир и быстро сделал первую большую ошибку.

Вернувшись из армии, я устроился на стекольный завод. При этом у меня было хобби — оружие: я интересовался его устройством и в какой-то момент собрал самодельный револьвер системы Нагана. В то же время у меня появилась девушка, первая и очень сильная любовь. Как водится, однажды мы с ней поругались — с этого все началось.

Я разозлился и на эмоциях пришел к ее дому, а потом стал стрелять по окнам и стенам — не по людям, само собой. Соседи вызвали милицию, а дальше был суд и три года лишения свободы.

Каким был ваш первый срок?

Зона в начале лихих 90-х — это место крайне суровое и жесткое. Морально мне было очень плохо: я переживал из-за семьи. Когда меня посадили, в моем поселке сразу стали судачить — мол, смотрите, пошел по стопам отца. Но я-то знал, что ничего такого не хотел, что это была просто случайность и глупость.

Главная же проблема оказалась в том, что преступный путь — это такая скользкая дорожка, соскочить с которой куда сложнее, чем кажется. Особенно сложно это было в 90-е. Я освободился в 1992 году и не понимал, на что жить и куда податься.

Мы занимались рэкетом — совершали разбойные нападения на тех, кто хорошо освоился и был при деньгах: подробнее о том времени, уж простите, я говорить не хочу. После полугода такой жизни я вновь попал на зону, причем по очень серьезным статьям: 77 («Бандитизм»), 146 («Разбой») и 218 («Незаконное ношение оружия») УК РСФСР. Мне дали десять лет.

«Для спецназа мы были манекенами»

Меня отправили сидеть в Волгоградскую область — это было лютое место: в то время МВД активно внедряло новый порядок воспитания осужденных, при этом авторы, которые разрабатывали методику, находились у нас. Это была настоящая «красная» зона, с активом и разными секциями, привлекающими тебя к общественной деятельности.

Все заключенные были постоянно чем-то заняты с шести утра и до отбоя: прессинг был таким, что ни о чем лишнем ты физически думать не мог. Зарядка, выход на плац, бесконечные построения, работа в ночные и дневные смены — свободного времени не было вообще.

К вам применяли физическое насилие?

Надо понимать: это сегодня на зонах у осужденных есть права, а у надзирателей — обязанности. А в 90-е бойцы спецназов управлений Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) ездили в Чечню, где в условиях боевых действий подтверждали свою квалификацию. Дома на заключенных они отрабатывали приемы захватов и штурмов.

Я провел в местах лишения свободы 30 лет и могу точно сказать, что сегодня и администрация, и охрана колоний стали куда человечнее.

Почему за эти 30 лет вы вновь и вновь оказывались за решеткой?

Статья у меня всегда была похожая — «Разбой». Я покидаю зону, а на воле у меня только сестра — я не мог идти к ней на содержание, да и на хорошую работу не возьмут, а деньги были нужны. Я сел в 1993 году, освободился в 2003-м и попал в новый мир: тут связь, интернет. А я не знаю, как билет в метро купить.

И вот мы поймали наркоторговца, припугнули его оружием: потом он пошел, написал заявление, и нас всех быстро повязали. Такие эпизоды в моей жизни были не раз: последний случай был в 2020 году, когда за три разбоя я получил 8 лет и 10 месяцев лишения свободы.

В то время я находился в СИЗО «Кресты» — и по мере возможностей следил за событиями в Донбассе и на Украине. Уже тогда у меня было ощущение, что я могу быть там полезен: я писал начальнику изолятора прошение об отправке добровольцем в Донбасс, но мне отказали. А в 2022 году все изменилось.

«Нам сказали, что половина из нас не вернется»

Отбывать срок меня отправили в исправительную колонию №7 (ИК-7) «Яблоневка» под Санкт-Петербургом. Летом 2022 года там пошли слухи, что к нам приедут люди из ЧВК «Вагнер» — и в июле они действительно приехали. Я сразу же решил идти на собеседование: оно проходило в аудитории, где присутствовал начальник УФСИН и сотрудники колонии.

Когда они уехали, я неделю переживал — думал, дадут ли мне шанс. Причем тогда я не знал, что за отправку в зону СВО мне и другим осужденным будут еще и платить.

А помилование вам обещали?

Да, обещали — и говорили, что за нами даже не будет надзора. Сразу оговорюсь: говорить подробнее на эту тему я не могу по условиям контракта.

Правда, в то же время нам прямо сказали, что половина из нас не вернется — но я надеялся, что мне повезет, что будет шанс начать новую жизнь. Мы с другими заключенными много об этом говорили, нервничали и очень хотели поскорее отправиться в зону боевых действий.

Как проходили отбор и подготовка?

Отбор был серьезным — нас проверяли спецслужбы, мы по несколько часов проходили полиграф, были физические проверки на прочность.

Я попал в самый первый набор из 24 человек: выкладывался по полной и показал себя. Всего с двух колоний, «Яблоневки» и «Обухово» (исправительная колония №6 под Санкт-Петербургом — прим. «Ленты.ру»), нас набрали 46 человек. Это было еще до того, как о наборе заключенных в ЧВК «Вагнер» стали писать СМИ.

После отбора мы отправились в аэропорт, затем был учебный центр, где нам выдали военную форму. Оттуда на автобусах мы отправились в другой учебный центр — на Украину. Видимо, на нашей стороне не хватало людей, поэтому готовили нас очень быстро. Хорошо, что мы все служили в армии, а у многих к тому же был серьезный боевой опыт.

Инструкторы в центре были серьезными — у моего наставника с позывным Шиша были четыре ордена Мужества: весь израненный, живого места нет. Но объяснял и преподавал уроки он очень доходчиво.

В ЧВК «Вагнер» с этой задачей справляются 3-5 человек. Инструктор все пояснял на примерах — и его рассказы крепко врезались в память. Нас всех готовили как бойцов-стрелков, штурмовиков.

«Разведчик первым ловит пулю»

Наша ускоренная подготовка заняла всего четыре дня, после чего нас отправили в зону боевых действий — на направление Углегорской тепловой электростанции (ТЭС) в городе Светлодарске (Донецкая область). Первой задачей был серьезный марш-бросок в полной экипировке на восемь километров по «посадке» [через лес].

Мы бежали под прикрытием деревьев, чтобы разведка противника нас не засекла, причем я двигался в числе первых — сразу за командиром. А затем поступило предложение — мол, парни, кто хочет в группу разведки штурмовой бригады отряда номер №6.

Помню, думал — ничего себе, какой поворот! Еще пять-шесть дней назад я был в колонии под Санкт-Петербургом, а теперь в полной боевой амуниции лежу, надо мной 120-е летают [снаряды калибра 120 миллиметров], и танки где-то стреляют.

Почему в ЧВК «Вагнер» вы получили позывной Царь?

Это прозвище, скажем так, я заработал в местах лишения свободы своим образом жизни и поведением. И потом, когда я попал из зоны в зону СВО, оно ушло вместе со мной.

Как ваше подразделение участвовало в боях за Углегорскую ТЭС?

Первые дни мы исследовали территорию в районе ТЭС — ВСУ обустроили там серьезные укрепрайоны: множество блиндажей, дзотов [деревоземляных огневых точек], систем окопов. Это была такая ощетинившаяся змея. Вместе с тем людей на все участки у них не хватало.

Разведчик первым вскрывает вражеские огневые точки, но и пулю, если что, тоже ловит первым. К 12 июля Углегорская ТЭС уже была в клещах: нужно было перерезать последнюю дорогу, по которой шло снабжение оборонявшихся сил противника.

В тот момент мы были на задании на другом направлении, но нас отправили на этот перекресток, как раз на перерезание дороги. А так получилось, что до этого мы провели ночь в заброшенных домах. Там кто-то себе штаны новые достал, кто-то свитером утеплился. Судя по всему, издали мы не очень походили на военных.

И противники, когда нас увидели, не поняли, что мы из «Вагнера», — можно сказать, они проспали наше приближение. Еще очень хорошо действовала наша артиллерия: отработала их позиции из тяжелых минометов. И эти два фактора сыграли свою роль: мы вышли из «посадки» и ворвались во вражеские окопы.

«Я практически умер в тех окопах»

В окопах мы навалились на противников — там пошел ближний стрелковый бой, гранаты, рукопашная. Некоторые из них оставили позиции, ну а кто «закусился» [сошелся в схватке] — тех уже нет. Мы рубились ножами и штыками. Конечно, в «учебке» ножевой бой нам не преподавали, но у большинства из нас какие-то его навыки просто были.

Штыковой, или ножевой бой — штука такая, ему на самом деле научить невозможно. Что-то показать в этом плане может только увлеченный человек. Между тем, когда позиция была захвачена, мы разделились: пять человек остались на месте, а еще пять пошли со мной дальше.

Потом мы заняли еще один укрепрайон — на него, видимо, у противника людей не хватало: там было просто все заминировано. В ту ночь на перекресток отправился наш отряд из десяти человек, а после боя нас осталось семеро. Мы бились с шести утра и до семи вечера, все были изранены.

Мы выбивали противника с трех позиций — и задачу выполнили, все забрали. Правда, сами мы были в тяжелом состоянии. Я практически умер в тех окопах — меня сильно потрепало: осколок застрял в спине, разорвало руку и ногу. Мы завершали бой на обезболивающих, но, к счастью, наши подошли вовремя — оказали первую помощь и эвакуировали нас в тыловые госпитали.

Вы говорили, что попали в первый набор осужденных. Получается, в каком-то смысле ваш успешный боевой опыт позволил ЧВК «Вагнер» и дальше вести вербовку в колониях?

Да, все верно. Потом руководство говорило нам, что в том месяце мы дали самый лучший бой, который дал проекту дорогу. Мы, уголовники, ставшие бойцами ЧВК «Вагнер», показали результат.

Правда, мне самому больше воевать толком не пришлось. Когда после госпиталя я вернулся в часть, там шла ротация: людей на переднем крае меняли новые подразделения. Из-за постоянных артобстрелов мне пришлось посидеть до следующей ротации. А там меня сняли и отвезли на базу — учить новичков. Ну и ко всему прочему мне пришлось поучаствовать в поддержании порядка в Луганске.

«Наемники воюют до конца»

Если говорить о нашем противнике, то, как и в любой армии, подразделения у них очень разные. Мое личное мнение — те, кого мобилизовали на Украине, не очень хотят воевать. Они не напористые и легко оставляют позиции.

Но есть и те, кто «закусывается», — те же «азовцы» [бойцы украинского полка «Азов», признанного террористическим и запрещенного в России] или наемники-иностранцы, они воюют серьезно, до конца. В бою за Углегорскую ТЭС мы сошлись с такой сборной: там были и мобилизованные, и «азовцы», и наемники из других стран, которые кричали на разных языках. Скажем, у них был пулеметчик — точно из Норвегии, он там и погиб.

Считается, что страх — один из базовых инстинктов, призванных защищать нас, — на поле боя является проблемой. Как вы боролись с ним?

Мне просто было некуда деваться: да, страшно — а потом делаешь шаг и идешь. Главное — снять оцепенение этим первым шагом, начать действовать. Тогда страх отходит на второй план, перестает тебя связывать, и ты начинаешь думать о своих действиях, просто выполняешь задачу. Остальное — вторично. Твои братья рядом, вы — единый организм. И когда дело пошло, бояться уже поздно.

Когда истекает ваш контракт с ЧВК «Вагнер» и что вы планируете делать потом?

Мой контракт истек 6 января. Сейчас я долечиваюсь — у меня осколок в позвоночнике, есть проблемы с ногами. Мне понадобилась сложная операция: из руки взрывом вырвало кусок, и ткани поначалу пересаживали с ноги, но они не прижились. К счастью, со второго раза все удалось.

Надеюсь, я скоро восстановлюсь и, возможно, вернусь на Украину вместе с ЧВК «Вагнер»: сейчас наш шестой штурмовой отряд как раз на Бахмутском направлении. Но я готов отстаивать российские интересы не только там, но и в любой стране, где буду нужен.

На зону я не вернусь: судьба дала мне шанс — и я его не упущу. В ЧВК мы все были братьями, там я не чувствовал себя уголовником или человеком третьего сорта. Я был просто бойцом — пусть так и останется. И, конечно, пройдя через бои, ты становишься совсем другим человеком, смотришь на все по-другому.

Знаете, после того, что я прошел, я стал гораздо больше ценить жизнь — мирную жизнь.