Инок Киприан: Я благодарен Господу, что прошел Афганскую войну

Инок Киприан — один из самых ярких представителей сегодняшнего монашества. Его мирской, а потом и духовный путь не похож на судьбы многих наших современников. Пройдя войну, побывав на краю смерти, он обратился к Господу. Своим опытом борьбы и преодоления он делится сегодня с приходящими к нему людьми. Почему военный, успешный предприниматель, политик выбрал монашество, выяснял корреспондент «Вечерней Москвы».

Герой Советского Союза, полковник, авиационный наводчик Валерий Бурков был тем, кого в полной мере можно назвать образцом русского офицера. С таких берут пример курсанты и подчиненные. Несмотря на тяжелейшее ранение — потерю обеих ног — и пережитую клиническую смерть, смог продолжить жить и служить Отечеству. Было бы неудивительно увидеть сегодня Валерия Буркова на посту главы региона или, например, в правительстве. Но после служения Отечеству он решил избрать для себя служение Господу. Теперь он отец Киприан.

— Отец Киприан, вы решили стать военным по примеру отца?

— Да, все так и произошло. Мой отец был военным летчиком. Все, как обычно в военных семьях — переезды, гарнизоны, служба. Я, как и многие мальчишки в таких семьях, мечтал стать военным. Хорошо помню, как я в первый раз оказался в кабине самолета. Отец тогда летал на Як-28. Он взял меня на аэродром и спросил, хочу ли я полетать. Конечно, я хотел! Меня посадили в кабину, пристегнули ремнями, надели шлем. Правда, кабину зачехлили. Наконец запустили двигатели ненадолго. Было полное ощущение полета. Тем более что отец был рядом и командовал: «Готовность! Взлет!» Какой восторг, какой внутренний трепет я тогда испытал! Так что с тех пор я видел себя только в небе в кабине боевого самолета.

Разумеется, после окончания школы я планировал поступить в авиационное училище, но путь к небу оказался тернист. Дело в том, что я чуть не стал трудным подростком.

— А учились в школе хорошо?

— Класса до восьмого — да. Был отличником, интересовался астрономией, кроме этого, участвовал в школьной самодеятельности, был спортсменом. В общем, примерным учеником. Так сложилось, что летом после восьмого, кажется, класса я оказался в селе Боровое Тогучинского района Новосибирской области, где папин брат дядя Витя работал охотоведом. Родители тогда разводились, я не мог с ними общаться. Вот тут и началось. Проводы в армию всей деревней. Первый раз попробовал самогон, махорку, первая драка. А потом была еще и первая сильная влюбленность. И я уже хотел остаться в деревне и работать механизатором. В общем, быстро я стал трудным подростком. Дядя не мог со мной справиться и отправил в интернат в соседнее село. Там меня решили потерпеть немного, потому что поняли, что я оттуда уеду. Семья жила в Челябинске, и я уехал в Челябинск. Родители развелись. А я отрастил волосы ниже плеч и стал играть в ансамбле на свадьбах. Со всеми вытекающими. Но Гос подь не дал мне упасть окончательно. Я тяжело заболел простудой с осложнением на почки. Оказался в больнице и понял, что могу не пройти по здоровью в летное училище.

— Но в итоге прошли?

— Не знаю, что там было, прошел сам или отец замолвил словечко. Но я поступил и нормально учился. Потом, правда, тоже начались проблемы. Я стал строптивым и излишне прямолинейным. Как-то сложилось, что я был несдержан на язык в том смысле, что всегда говорил то, что думал. А в армии эта особенность далеко не всегда поощряется, особенно когда перед тобой начальник. Так я и получил в личное дело запись о восьми сутках ареста. Между прочим, это был антирекорд училища. Тем не менее училище я окончил. И попросился в боевую часть, чтобы летать. Хотя мне предлагали остаться преподавать. Но я не захотел. Кстати, еще в училище мне приснился сон, будто я лишился ног. Я тогда подумал, что не дай бог, если так случится в жизни. Оказался сон вещим.

— Как началась для вас служба?

— Служба шла обычно, как и у многих летчиков дальней авиации. Мы вылетали на сопровождение американских авианосных групп. В частности, авианосцев «Мидуэй» и «Энтерпрайз». Отрабатывали подход и нанесение ударов. А американцы отрабатывали отражение нашей условной атаки.

— Вам, значит, доводилось в воздухе встречаться с американскими самолетами...

— И не один раз. Дело в том, что мы действовали в нейтральных водах. В условиях мирного времени есть регламент, который стороны стараются не нарушать, т.е. не производить опасное маневрирование, чтобы не спровоцировать столкновение и не вызвать конфликт. Конечно, американцы подлетали к нам. Сопровождали наши бомбардировщики. Но вели себя корректно. Старались не совершать опасные маневры. Мы отвечали тем же, поскольку нас ориентировали на то, чтобы избегать провокаций. Хотя и какого-то дружества между нами не было. Крыльями мы не покачивали при их появлении. К чему это панибратство? Они вели фотосъемку наших самолетов с близкого расстояния. Мы отвечали тем же и еще снимали авианосцы, когда проходили близко к ним. Мы старались вести себя по-джентльменски. Хотя они и старались затруднить нам съемку — перекрыть самолетом сопровождения поле зрения камер.

— Приходили мысли, что можете оказаться на войне?

— Несмотря на то что был боевым летчиком, что буду когда-то воевать, не думал. Вообще больше всех не хотят войны именно военные. Я воспитывался, как и все мое поколение, на фильмах о Великой Отечественной войне. Там были наши и фашисты. Притом что отец мне объяснял очень четко разницу между фашистами и немцами, что не все немцы — фашисты и нельзя человека так называть, если он не фашист. Так и сегодня. Есть украинцы, а есть среди них и те, кто стал фашистом.

— Как вы оказались в Афганистане?

— Как и многие молодые офицеры, я горел желанием попасть в Афганистан. Понимаете, эти слова про долг, интернациональную помощь находили живой отклик у многих. Так мы были воспитаны, что если где-то идет война, нужна помощь, то мы готовы действовать. Это была официальная версия, а ничего другого нам и не нужно было. Никакого двойного дна мы не искали. Конечно, до нас довели решение руководства страны об оказании помощи. Мы же служили Отечеству. Потому и рвались на войну. Но сначала туда поехал мой отец на должность заместителя начальника штаба ВВС 40-й армии. Он прямо предложил мне ехать к нему. Разумеется, я согласился. Но тут вмешался случай.

У меня начались проблемы с легкими. Сначала казалось, что обычная простуда, а потом оказалось, что туберкулез. Это был шок! Такой диагноз означал, что я не только в Афганистан не попадаю, но и летать больше не буду. Мне казалось, что жизнь кончилась. Но врачи сказали, что мы не во времена Чехова живем, когда от туберкулеза умирали, и что эту болезнь можно вылечить. Я бросил курить. Восстановил прерванные занятия спортом. Тем более что врачи сказали, что процесс лечения сильно зависит от меня самого. Через некоторое время сделали снимки легких, и они были чистыми. Потом меня направили на реабилитацию в санаторий под Киевом. А отец меня все ждал, хотя срок его командировки заканчивался. После Киева я снова оказался на Дальнем Востоке. И собирался поехать в Афганистан. Уже была получена справка, что могу находиться в странах с жарким климатом. Оставалась неделя до моего отъезда. Мы с отцом каждый день обменивались телеграммами. И вот я заступил в патруль крайний раз перед отправкой, и мне вдруг сообщают, что нужно срочно прибыть в штаб. Там я узнал, что мой отец погиб.

— Как это произошло?

— Во время проведения Панджшерской операции он находился в воздухе на вертолете Ми-8, который был превращен в воздушный командный пункт. В операции участвовали и ударные вертолеты Ми-24, один из которых был сбит. Отец полетел на помощь экипажу. При подходе сби ли и их вертолет. Он стал спасать людей и не успел выбраться наружу — взорвалось топливо, он сильно обгорел и получил травмы, от чего и погиб. И его гибель снова отдалила меня от Афганистана. В главном командовании ВВС в Москве решили, что хватит гибели одного Буркова. Но я написал рапорт. И снова пришлось ждать. На этот раз полгода. Мою просьбу наконец удовлетворили, но я оказался там не как летчик, а как авианаводчик.

— Где на войне место наводчика авиации?

— Оно может меняться, но всегда на переднем крае. Я ходил и с десантниками, и с мотострелками, и со спецназом. Только возвратился — и снова собираться. Даже не всегда время было привести себя в порядок. Небритый был по много дней. Авианаводчики были приоритетной целью. Этот пункт даже включили в процесс подготовки западные инструкторы, натаскивавшие моджахедов. Когда нас засекали, то по позиции наводчика начинали стрелять из всего, что было. А я должен был находиться как можно ближе к врагу.

Вот типичная ситуация. Обнаружили позиции. Я зажигаю сигнальный патрон и бросаю его в сторону врага как можно дальше. Потом выхожу на связь с авиацией. «Видите дым? Даю координаты...» Используя этот ориентир, я наводил удары авиацией.А душманы знали, что, если прилетят вертолеты или штурмовики, от них камня на камне не оставят. Потому свои очень ценили авианаводчиков и старались нас прикрывать и беречь. Но война — это война.

— Какое у вас мнение сложилось о противнике?

— Афганцы — это отличные бойцы. Дисциплинированные, мужественные, выносливые. Это был серьезный противник. У них было понятие о чести, когда противник им не уступал, они его уважали.

— Нас они уважали?

— Я сам от них слышал, что очень уважали. Как-то случай меня свел с душманами, которые устроили засаду на нашу группу, в составе которой был и я. «Русские, — говорили они, — это храбрые воины, настоящие мужчины! Если бы мы это знали, то не стали бы с ними воевать».

— Вы полагаете, что русский солдат отличается от других?

— Отличается. Понимаете, несмотря на то что я в молодости был атеистом, хотя в моей семье и были иконы, Библия у бабушек-дедушек, но мы все равно остаемся православными на уровне генетического кода, на уровне нашей личности. Даже если мы не ходим в церковь и не знаем ни одной молитвы. Так что русский солдат — это не европейский и не американский солдат в целом. Не всегда легко бывает это объяснить, но это так.

— Как вы были ранены?

— Это произошло в Панджшере в 1984 году. Я был прикомандирован к полку, которым командовал покойный Лев Рохлин. Во время осмотра позиции, откуда выбили душманов, я подорвался на мине-ловушке. Боец, который был с радиостанцией, рискуя жизнью, поскольку я оказался на минном поле, разорвал антенну радиостанции на куски и зажгутовал мне ноги.

Пришлось вызывать эвакуацию для самого себя. Даже как-то неловко было. Вертолет не мог близко подлететь, так что меня буквально на руках к нему подтащили. Борт сразу полетел в Кабул, где мне делал операцию Владимир Кузьмич Николенко. Врач от Бога! Ему доверяли все безоглядно. Вот он меня и оперировал. И тут я увидел свет и мрак.

— У вас была клиническая смерть?

— Это медицинский термин. А я именно что видел яркий белый свет, который совсем не ослеплял ипри этом был очень приятен, радостен. Я вдруг ощутил какую-то легкость и что меня влечет по светлому тоннелю. Нашим человеческим языком трудно описать явления неземные. Наконец я услышал голос: «Валера, открой глаза». Увидел врачей и потерял сознание. Когда очнулся, понял, что без ног.

— Как вы это пережили?

— Я же был советский человек тогда. И я сразу же вспомнил пример другого человека — Алексея Маресьева, который тоже остался без ног, но потом смог летать. Решил, что если получилось у него, то должно получиться и у меня. В итоге получилось.

— Афганская война была нам нужна, как вам кажется?

— Нет, думаю, что она была нам не нужна. Но те, кто служит — солдаты и офицеры, — не выбирают. Мы исполняли наш долг и старались делать это достойно.

— Не было обидно, что все это выпало на вашу долю?

— Я тогда к Господу еще не пришел, но обидно мне не было. Как-то некогда было концентрироваться. После армии я занялся общественной работой, стал советником президента, занимался проблемами инвалидов. Познакомился с митрополитом Питиримом (Нечаевым), и он мне рассказал о православии, чем мы отличаемся от католиков и еще многие важные вещи. Но... Знаете, как бывает: в одно ухо влетело, в другое вылетело. Тогда я ничего и не запомнил почти.

— А как вы к Господу пришли?

— Все мои пути в жизни были непростыми. Вот и к Господу тоже. Моя мирская карьера шла в гору: был депутатом Курганской областной думы. Были разговоры, что высоки шансы и регион возглавить, но... Внутри накапливалась пустота. При внешнем благополучии. Хоть я и крестился в 1994 году, знаете, потому что многие тогда крестились и тетя мне сказала, что и мне хорошо бы. Но на первой исповеди я был только 10 лет спустя. В Саввино-Сторожевском монастыре у игумена Пантелеимона (Гудина). Я даже не знал, что такое исповедь.

Готовился, читал литературу. Потом написал список грехов аж на семи листах. Многие говорят, что, мол, Господь в душе всегда был, а отец Пантелеимон отвечал на такое: «А с чего вы это взяли? Решили Господа прикарманить?» В общем, многого не понимал я тогда еще. Это потом пришло осознание, что как бы человек ни сопротивлялся, но глубоко внутри себя он понимает, что Божье слово — это истина! Так я и ощутил в себе потребность принять постриг. Это приходит к каждому по-своему. Кто-то долго, кто быстрее, а кто и всю жизнь идет.

— Что для вас изменилось в монашестве?

— Монах живет не сам. В смысле он отвергает свои хотения. Нет такого, что «я хочу». Я делаю, что желает Господь, полагаюсь на его волю. Только одно правило у меня: отказываться от греха. А все, что кроме греха, я принимаю. Так учил отец Илий (Ноздрин), который благословил на монашеский подвиг меня. Потом пришло предложение возглавить Киргизскую православную общину в России. И я согласился, поскольку это была Божья воля. Монаху, верующему человеку вообще, нужно всегда на Господа полагаться, не на себя. И избегать греха.

— Отец Киприан, чем закончится противостояние на Украине?

— Вашингтон сегодня — это логово дьявола. Потому что дьявол — это отец лжи. Оттуда распространяется ненависть к нашей земле и вере. Это значит, что Господь их оставил. Бог на нашей стороне. И что бы ни делали наши противники, они всегда проиграют. Важно об этом помнить, не отвергать Господа. Мы должны помнить и о тысячах украинских пленных. Нам нужно им помочь возвратиться к правде, отвернуться от дьявола. Предстоит большая работа.

ДОСЬЕ

Валерий Анатольевич Бурков, после пострига инок Киприан, родился 26 апреля 1957 года в семье военнослужащего. Семья много переезжала по всей стране. В 1974 году окончил школу и поступил в Челябинское военное училище штурманов. После окончания служил штурманом-оператором на бомбардировщике Ту-16. С января 1984 года Валерий Бурков участвовал в боевых действиях в Афганистане в качестве передового авианаводчика. В апреле 1984 года в ходе боевой операции на горе Хаваугар подорвался на мине, получив ранение обеих ног. После войны работал в различных государственных структурах и занимался общественной деятельностью. В 2016 году принял постриг с именем Киприан. Монашеское послушание несет в православном мужском монастыре города Кара-Балта Жайылского района Чуйской области Киргизии.