20 лет назад затонула подлодка «Курск». Почему погибли 118 человек и можно ли было их спасти?
20 лет назад, 12 августа 2000 года, произошла самая страшная катастрофа в истории российского подводного флота — в Баренцевом море погибла атомная подводная лодка К-141 «Курск». По главной версии, на крейсере взорвалась торпеда, однако почему это произошло — до сих пор неизвестно. Нет ответов и на другие важные вопросы: сколько времени оставались в живых моряки, запертые в девятом отсеке подлодки, и можно ли было их спасти. Накануне годовщины гибели «Курска» специальный корреспондент «Ленты.ру» Сергей Лютых попытался разобраться в причинах катастрофы и встретился с теми, чью жизнь она изменила навсегда.
«12.08.2000 г. 15.25 Здесь темно писать, но на ощупь попробую! Шансов похоже нет, % 10-20. Будем надеяться, что хоть кто-нибудь прочитает. Здесь список л/с отсеков, которые находятся в 9-м и будут пытаться выйти. Всем привет, отчаиваться не надо! Колесников»
Это одна из четырех записок, обнаруженных у погибших на «Курске». Они документально подтвердили страшные догадки: после серии взрывов, уложивших подлодку на грунт, 23 уцелевших моряка собрались в девятом кормовом отсеке и до конца боролись за жизнь, как их учили с первых дней службы.
Они надеялись на спасение, но оно так и не пришло. Эта трагедия шокировала страну.
Здание, в котором находится Санкт-Петербургский клуб моряков-подводников, украшает огромное граффити в виде подводной лодки. Организация занимает всего несколько подвальных помещений, но в одном только кабинете ее руководителя и сооснователя — капитана I ранга Игоря Курдина — собрано столько книг, фотографий, схем, карт, моделей и прочих артефактов, что хватило бы на целый музей.
В голове у Игоря Кирилловича тоже целая картотека. Тема гибели «Курска» для него близка не только потому, что он в прошлом был командиром атомной подводной лодки, и не только потому, что все эти годы клуб поддерживает родственников погибшего экипажа. Курдин уже 20 лет пытается разобраться, что на самом деле погубило подводников. В этом году он опубликовал книгу, в которой не только восстановил хронологию событий августа 2000 года, но и рассказал многое другое.
Итак, в четверг, 10 августа 2000 года, «Курск» вышел из губы Западная Лица в район учений. На борту были не только члены экипажа, но и офицеры штаба дивизии, а также военпред и инженер с завода «Дагдизель». Всего 118 человек.
Крейсер загрузили штатным вооружением: 24 ракеты «Гранит», две из которых были практические (то есть учебные, без боевой части), 20 боевых и одна практическая торпеда калибра 533 миллиметра, а также две боевые и одна практическая торпеда калибра 650 миллиметров.
«Ядерного оружия и ракетоторпед ВА-111 "Шквал" на борту не было», — уверен Курдин.
11 августа в полдень «Курск» успешно выполнил стрельбу практической ракетой «Гранит», ушел на глубину и направился в район, где планировались торпедные стрельбы. На переходе командир подлодки капитан I ранга Геннадий Лячин держал связь с командным пунктом Северного флота (КП СФ), докладывая обо всех своих действиях.
В шесть утра 12 августа лодка заняла назначенный район, куда в роли «противника» должен был прийти отряд российских боевых кораблей во главе с флагманом — тяжелым атомным ракетным крейсером «Петр Великий».
В 08:35 «Курск» наносит условный удар полным боекомплектом ракет по этим кораблям. В 08:51 командир Лячин доложил об этом на КП СФ, а также о готовности к торпедным стрельбам. Это было его последнее донесение.
В 11:09 гидроакустики «Петра Великого» наблюдали работу гидролокатора подлодки, которая готовилась к торпедной атаке. В 11:30 они зафиксировали другой звук — предположительно, подводный взрыв, затем по корпусу флагмана пришелся мощный гидродинамический удар. Однако командование не придало этому значения.
Гидродинамический удар потряс и корпус подводного крейсера стратегического назначения К-18 «Карелия», который готовился к запуску баллистической ракеты Р-29РМ по учебной цели на Камчатке. Командир этой подлодки доложил на КП флота об инциденте и продолжил выполнение боевых задач. Как оказалось, «Карелия» находилась в 80 километрах от места взрыва «Курска».
Но взрывы почувствовали и намного дальше. Норвежская сейсмическая станция ARCES, которая находилась в 470 километрах от места происшествия, зафиксировала два толчка. Источник первого, мощностью до 200 килограммов в тротиловом эквиваленте, был на глубине 40 метров, а мощность второго — на глубине 100 метров — оценили в 5 тонн тротила.
В 14:12 корабли, выступавшие в роли учебных мишеней для «Курска», вышли из района, в котором находилась лодка, и легли в дрейф. Все ждали, что К-141 всплывет для доклада об удачной или неудачной стрельбе, но этого не произошло. В небо подняли вертолеты.
Но «Курск» все еще не считали аварийным. Даже к 17:00, когда этого уже однозначно требовали правила ВМФ.
Только в 17:20 спасательному судну «Михаил Рудницкий» определили готовность к выходу в один час. Реально же спасатели выйдут в море только через восемь часов.
В 18:00 задачу искать «Курск» получили самолет Ил-38, спасательный буксир СБ-523 и «Петр Великий».
Только в 23:30 командование Северного флота официально признало то, что уже было понятно морякам. На «Курске» произошла авария. В Москву последовал первый доклад.
Министр обороны Игорь Сергеев узнал о произошедшем в 00:30. Президент России Владимир Путин — в 7 утра 13 августа.
Старпом Дудко
Многие члены экипажа «Курска» были потомственными военными. Среди них — старший помощник командира, капитан II ранга Сергей Дудко. Он был первенцем коменданта гарнизона Видяево.
Стать подводником Сергей хотел, еще будучи школьником. У него были небольшие проблемы со зрением — где-то 0,7-0,8. В девятом классе он написал письмо министру обороны, в котором попросил разрешить ему поступать в военно-морской университет.
Ему разрешили, но с одним условием: сохранить зрение хотя бы на том же уровне. Следующие два года — особый спортивный режим, диета, полезная для глаз тертая морковь трижды в день — на завтрак, перед обедом и ужином.
В Видяево, где базировался «Курск», Сергей вернулся с молодой женой и годовалым сыном.
Он был опытным моряком. Еще в 1994 году в составе экипажа атомной подлодки Б-414 участвовал в походе к Северному полюсу, где впервые российские подводники подняли Андреевский флаг. Дудко отличился на борту лодки во время настоящей, не учебной тревоги — смог предотвратить пожар в первом отсеке. В поход молодой офицер ушел инженером гидроакустической группы, а сошел на пирс ее командиром.
Старпомом «Курска» Сергей стал в 1999 году после Высших специальных офицерских классов. В августе 2000-го ему был 31 год.
За день до выхода на августовские учения друг семьи посоветовал Сергею оставить флот, ведь зарплату не платили, а квартира в Видяево, где жила его семья уже с двумя детьми, толком не отапливалась. Ради чего, говорили ему, служить дальше?
Сын тогда ответил: «Не все измеряется деньгами», — рассказала «Ленте.ру» мать старпома Софья Петровна. Последние 20 лет она пытается сделать все возможное, чтобы о гибели ее сына и еще 117 человек в Баренцевом море никто не забыл, на свою пенсию подготовила и издала памятную книгу о подводниках.
Дети Сергея Дудко по стопам отца во флот не пошли.
© Сергей ЛютыхВзрыв
По данным следствия, 12 августа в 11 часов 28 минут и 26,5 секунды в первом отсеке атомного подводного ракетоносного крейсера К-141 «Курск» взорвалась практическая торпеда калибра 650 миллиметров, которую приготовили к учебной стрельбе и загрузили в торпедный аппарат №4.
Трое находившихся там моряков погибли мгновенно. Через пробоину в отсек под огромным давлением хлынула вода, и крейсер, который двигался на глубине 18 метров со скоростью 6 узлов (11,1 километра в час), пошел ко дну под углом 30 градусов. 154-метровая лодка врезалась в грунт и пропахала его носом, после чего замерла в почти горизонтальном положении.
«Переборочная дверь во второй отсек, где расположен главный командный пост подводной лодки, была задраена, как и все переборки других отсеков, но переборочные захлопки системы вентиляции были открыты», — говорит «Ленте.ру» подводник Курдин.
Через эти захлопки прошел мощный пневмоудар, который если не убил, то вывел из строя всех, кто находился на главном командном посту. Некому было провести аварийное продувание цистерн главного балласта, чтобы поднять лодку на поверхность.
Через 35 секунд после остановки на грунте произошел второй взрыв, в 25 раз более мощный, чем первый, — сдетонировали около десяти боевых торпед. Этот взрыв мгновенно погубил всех, кто находился во втором и третьем отсеках, — две массивные межотсечные переборки сорвались с места и прошлись по ним, как пресс.
Примерно через десять минут погибли и те, кто находился в четвертом, пятом и пятом-бис отсеках.
«И тогда капитан-лейтенант Рашид Аряпов, командир шестого реакторного отсека, намертво задраивает переборку между шестым и соседним отсеками, пятым-бис», — описывает последовательность случившегося Курдин.
Выжившие члены экипажа собрались в девятом кормовом отсеке, ставшим их убежищем. Именно там был оборудован специальный аварийно-спасательный шлюз для эвакуации.
Капитан-лейтенант Аряпов
Командир трюмной группы дивизиона движения (реакторного отсека) капитан-лейтенант Рашид Аряпов был родом из Узбекистана. Оттуда его и призвали на срочную службу в советский еще ВМФ. Как одного из лучших матросов Аряпова направили в Высшее военно-морское училище имени Дзержинского. Окончил он его в 1995 году, уже в новой стране.
В училище он сдружился с Дмитрием Колесниковым, с которым проведет последние часы жизни в девятом отсеке. Они оба сразу после училища получили направление на АПРК «Курск».
Высококлассный профессионал, он требовал от подчиненных того же. Реактор и все, что было с ним связано, содержалось в идеальном состоянии, функционировало по всем инструкциям и в момент взрыва сработало как часы: глушить ядерные реакторы матросам не потребовалось. Это произошло автоматически.
© Последний снимок экипажа АПРК «Курск» на параде в День ВМФ. 30 июля 2000 года, APВ 2000 году Рашид женился во второй раз. Супруга Халима была в положении, и то лето стало для них с мужем самым счастливым в жизни. А потом он ушел в свой последний поход, и все разом оборвалось.
Сын Рашида Ильгиз родился в феврале 2001 года. Сейчас он перешел на второй курс МИФИ, увлекается физикой и математикой, связывает свое будущее с IT.
«Все хорошо. Я замужем. Дочке семь лет, — говорит Халима корреспонденту «Ленты.ру». — Все, что положено по закону от государства, получали и получаем. Обычно 12 августа бываем на кладбище, где похоронен муж. Во дворе местной школы проходит небольшое мероприятие в его память. В этом году в связи с пандемией все вроде отменили, но какая разница, когда именно поминать и молиться. Главное, что мы помним, любим».
Девятый отсек
«Судмедэксперты мне говорили, что паники не было: там по биохимии устанавливается состояние человека, и они до конца боролись за жизнь так, как их этому учили», — рассказывает опытный подводник Алексей Расшивалов.
Во время гибели «Курска» он был полковником медслужбы на Северном флоте, а теперь на пенсии, руководит музеем в питерской школе №134, которая носит имя старпома «Курска» Сергея Дудко, хотя старпом никогда там не учился.
На витринах вещи, которые были найдены на «Курске». Несколько форменных курток, чудом сохранившийся бумажный складень с иконами, нательный крестик, связки ключей, дискета 3,5 дюйма, фотографии жены и ребенка.
Пережившие взрывы члены экипажа собрались в девятом отсеке. С собой они взяли гидрокомбинезоны, водолазное белье, все дыхательные аппараты ИДА-59М, а также банки В-64 с пластинами для регенерации воздуха.
Командование принял капитан-лейтенант Колесников.
Запасов кислорода, воды и пищи им должно было хватить на 8-10 суток, но судмедэксперты, проводившие вскрытие тел, пришли к выводу, что узники девятого отсека прожили не больше четырех с половиной — максимум восемь часов после взрывов. Впрочем, этому верят не все.
Таким образом, по его версии, подводники были живы 16,5 часа и могли продержаться еще дольше. Запас пищи и воды был почти не израсходован — выпили примерно по 0,7 литра на человека. Все указывает на то, что произошло что-то еще.
По одной из версий, при перезарядке установки для регенерации воздуха кто-то из подводников уронил в воду несколько пластин В-64, и произошел взрыв. Трое погибли от него, остальные 20 задохнулись — огонь выжег весь кислород в отсеке.
«Они потеряли сознание и скончались без мучений», — резюмирует Расшивалов.
В тысяче километров от Петербурга, в городе Курске, в честь которого была назвала подлодка, есть еще один музей — в средней школе №18. По команде экскурсовода в зале без окон гаснет свет, прямо как тогда в девятом отсеке. В полной темноте начинает едва уловимо мерцать табло прибора, который доставили сюда с подлодки «Курск», — их делали фосфоресцирующими, чтобы показания можно было увидеть даже при отказе всего освещения.
При этом призрачном свете моряки писали свои последние записки со дна моря.
«Милые мои Наташа и сынок Саша! Если у вас это письмо, значит, меня нет. Я вас обоих очень люблю. Наташа, прости меня за все. Сашуля, будь мужчиной. Я вас крепко целую. Борисов А.М.»
Убийца авианосцев
«Курск» не был экспериментальным или как-то неудачно сконструированным крейсером. Он был двенадцатым из тринадцати в своей серии. Первая лодка проекта 949 «Гранит-Антей» К-525, созданного для борьбы с авианосно-ударными группами противника, испытывалась всеми возможными способами в 1980-х годах.
Этих «убийц авианосцев» на флоте прозвали «батонами»: АПРК «Курск» был, как и прочие, двухкорпусной лодкой цилиндрической формы, разбитой на десять прочных отсеков (девятый был крайним со стороны кормы, так как, помимо пятого, был отсек пятый-бис).
К 1 марта 1995 года, когда «Курск» вошел в состав Северного флота, его фактический боевой потенциал снизили — ракеты и торпеды лишили тактических ядерных боеголовок. Именно атомные подводные лодки серии 949, одна из главных угроз для американских ВМС, стали предметом торга между Россией и США, стремившимися к сближению после холодной войны. В 1996-м из боевого состава вывели для утилизации К-525 «Архангельск», а в 1998-м — К-206 «Мурманск». Вероятно, подобная судьба ждала всех «убийц авианосцев». Но в марте 1999-го начались бомбардировки Сербии, которые охладили отношения Москвы и Вашингтона.
Тогда же, с августа по октябрь, «Курск» в одиночку нес боевую службу в Средиземном море. Отечественный военно-морской флот к тому времени давно перестал заниматься подобными маневрами, лишившись прежних баз, средств, а главное — целей.
То, что нервировать базировавшийся там шестой американский флот отправили именно экипаж Геннадия Лячина, говорит в пользу того, что его считали лучшим в подводном флоте России.
«Курску», как он рассказывал в феврале 2000 года в интервью газете «Курская правда», удавалось срывать устойчивое слежение, которое пытались установить за ним американцы.
«Были напряженные моменты, когда после сеанса связи мы принимали целеуказание, и лодка была готова к выполнению самых неожиданных маневров и вообще боевых задач, когда, образно говоря, руки были на кнопках пуска», — вспоминал он.
По возвращении крейсера на базу командира «Курска» представили к званию «Герой России», а 72 члена его экипажа — к другим государственным наградам.
Но за девять месяцев до августовского похода никто из них своих орденов не увидел. Их наградили лишь потом — посмертно. Те же, кто служил в Средиземном море, но не погиб в Баренцевом, так награды и не получили.
Военный журналист Владимир Гундаров полагает, что в ноябре 1999 года с подачи главкома ВМФ Владимира Куроедова было решено расширять присутствие российских военных кораблей и подлодок в Мировом океане. Куроедов, по его мнению, просто не понимал, что флот тогда «продолжал по инерции катиться под откос».
«Налицо была попытка включить ВМФ в механизм большой политики после триумфальной боевой службы "Курска" в Средиземном море осенью 1999 года. Тогда и решили отправить "Курск" на вторую боевую службу в составе авианосной многоцелевой группы кораблей 15 октября 2000 года», — написал Гундаров в газете «Военно-промышленный комплекс». «Москва делала большие ставки, не имея на руках козырей», — полагает он.
На пределе
«Морячим потихоньку, только от этих морей уже тошно. Не успел прийти из морей со старым экипажем (150 эк.), к которому привык и знаешь всех в лицо и по имени, как перевели на другой экипаж (141 эк. или куряне)… 20 июля пришли в Западную Лицу… До 26 июля возились с ракетами, загружать и выгружать несложно, только вот всякая ерунда получалась, когда проверяли ракеты (боевой режим для проверки борта ракет, то ракета неисправна, то комплекс сломался или опять какая-нибудь залипуха. Вот и копались до 4 часов утра, спать, а в 7.00 подъем, завтрак, в 9.00 подъем Андреевского флага и Атас — и опять работа целый день с перерывом на обед и ужин и до 4 утра. Вот так целые дни напролет. Доходило до того, что с закрытыми глазами включали комплекс, нажимали кучу кнопок и тумблеров, садились в кресло, ноги на приборы (выше головы) и с закрытыми глазами сидели, ждали и молили бога, чтобы все прошло нормально. И наконец все проходит нормально, остается нажать кнопку "Залп", чтобы проверить, отойдет ли борт-разъем. И когда все проходит замечательно, бегаем по посту, как малые дети, и кричим "ура", а в это время весь экипаж спит…»
Такое письмо отправил семье за пять дней до гибели, 7 августа 2000 года, инженер группы управления ракетной боевой части на «Курске» старший лейтенант Андрей Панарин.
«Я узнаю в нем себя. Сам был таким же молодым старлеем и писал домой письма, бравируя трудностями службы подводника», — говорит «Ленте.ру» капитан I ранга Курдин.
При этом Курдин признает, что флот был в очень непростой ситуации. Провести учения, как того требовали нормативные документы ВМФ, было невозможно.
«Документы были старые, исходили из условий и возможностей флота, существовавших в разгар холодной войны, когда было достаточно средств и топлива», — рассуждает он.
В результате была придумана трехдневная комплексная боевая подготовка в Баренцевом море с 10 по 13 августа. В ней было задействовано 6 подводных лодок и 9 надводных кораблей, а также 22 самолета, 11 вертолетов, 9 вспомогательных судов и 10 береговых частей.
На чем-то флоту приходилось экономить. Вот что становится видно, если изучить план поисково-спасательного обеспечения и то, как в реальности пытались спасать экипаж «Курска».
Кораблем оказания первичной помощи организаторы боеподготовки назначили ракетный крейсер «Маршал Устинов», который, по данным Курдина, в операции по поиску и спасению утонувшей подлодки вовсе не участвовал.
Самый новый поисково-спасательный аппарат АС-36 «Бестер», поисковый АС-15 «Кашалот» в спасательный отряд флота включены не были.
Командир спасательного судна «Михаил Рудницкий» Юрий Костин на допросе пояснил, что знал о планируемых на август учениях, но о конкретных сроках не знал.
«Планом учений не были определены руководители спасательных работ по видам аварий, дежурные барокамеры флота и автотранспорт для обеспечения поисково-спасательных работ», — добавляет Курдин.
Наконец, аварийный буй «Курска», который должен был отстрелиться в автоматическом режиме, всплыть, а затем передавать информацию о точных координатах и характере повреждений лодки, нашли на штатном месте — он не сработал. На лодке просто отсутствовал ключ пуска этого буя, который вставляется перед каждым выходом в море.
Зато на стрельбах во время тех экспериментальных августовских учений решили не экономить. «Курск» должен был стрелять предпоследним, при этом, по словам Владимира Гундарова, кому-то очень хотелось доложить в Москву о том, что экипаж Лячина выполнил сразу два сложнейших упражнения.
Но «Курск» между тем не стрелял торпедами последние два года. Входивший в комиссию по расследованию причин гибели подлодки адмирал Валерий Рязанцев и вовсе заявил о реальной небоеготовности крейсера.
Видяево
«Я до сих пор не могу есть грибной суп, — вспоминает сын погибшего на «Курске» капитана III ранга Николая Белозорова Алексей. — Тогда мы, кажется, практически ничего другого не ели».
В те годы подводникам задерживали зарплату, да и та была копеечной. К примеру, Геннадий Лячин получал 6000 рублей в месяц — в разы меньше, чем машинист петербургского метро. Лячины грелись самодельной электрической батареей, Белозоровы — мощной корабельной. Собирали ягоды и грибы по округе. Мужчины занимались охотой и рыбалкой — все подводники ее любили.
От голода спасали люди, жившие в двух тысячах километров от Видяево, в Курске. Они присылали морякам продукты. Иногда в доме у подводников не было хлеба, но были блины из курской муки.
В 2000-м Алексею было 10 лет. В августе они с матерью поехали к бабушке в Воронежскую область. Гулял, как всегда, когда к нему подошла мама и сказала, что нужно срочно возвращаться в Видяево.
Мама не стала скрывать от мальчика, что его отец погиб. Она рассказала сыну, что «Курск» лежит на дне, но попросила не говорить об этом с другими. Однако Леша заметил, что в Видяево о том, что происходит, знали даже пятилетние дети.
Вскоре они уехали в Санкт-Петербург. Повзрослев, Алексей отслужил срочную на Северном флоте, но продолжать карьеру в ВМФ не хотел. Он стал юристом и работал в компании, связанной с флотом, откуда недавно уволился. Он говорит, что знает только о двоих детях «Курска», ставших офицерами-подводниками. Это сыновья Геннадия Лячина и Владимира Багрянцева. Последний, по словам Алексея Белозорова, уже стал командиром атомной подводной лодки.
У Белозорова есть жена и ребенок. Сейчас суровый северный быт он вспоминает с улыбкой. Во дворе игрушками для детей подводников служили торпеды и какие-то отжившие свой век катера.
«Это было очень круто — лазить по ним, такого больше ни у кого не было», — говорит он.
Крышка
Расследование уголовного дела было завершено 22 июля 2002 года.
«Лиц, виновных в катастрофе АПРК "Курск", сопряженной с гибелью ста восемнадцати человек, находившихся на борту крейсера, нет», — написано в постановлении старшего следователя по особо важным делам Главной военной прокуратуры Артура Егиева.
Время было выбрано крайне неудачно — канун Дня ВМФ (29 июля). На праздновании все только и обсуждали эту новость. Родственники погибших узнали о прекращении дела из СМИ. Никто не посчитал нужным встретиться с ними и объяснить, почему виновных больше искать не собираются.
Со временем люди, принимавшие участие в расследовании, стали публиковать книги с результатами собственных расследований катастрофы. Если опираться на их выводы, складывается ощущение, будто бы экипаж не только редко стрелял, но и в принципе не знал, как это делается, и халатно относился к обслуживанию важных систем крейсера.
Так, за восемь месяцев до августовских учений на «Курске» должны были проверить и обезжирить торпедный инструмент, воздушные шланги и системы технического воздуха. Однако на акте проверки, датированном 15 декабря 1999 года, по словам адмирала Рязанцева, стояли поддельные подписи членов комиссии и командира подлодки.
«11 августа торпедисты произвели "подбивку" воздуха высокого давления (ВВД) в воздушный резервуар. Если Рязанцев прав, то в воздушный резервуар практической торпеды попала грязь, скопившаяся в трубопроводах и шлангах за время их бездействия, — рассуждает Гундаров. — Перекись водорода при соприкосновении с органическими маслами, металлической стружкой, грязью и пылью начинает бурно разлагаться. Этот процесс заканчивается взрывом».
Кроме того, моряки якобы не знали всех опасностей работы с перекисно-водородной торпедой — в частности, о необходимости следить за положением куркового предохранителя, чтобы он ни в коем случае не был приоткрыт при погрузке торпеды в торпедный аппарат.
Но и это еще не все, в чем обвинили экипаж. Якобы они толком не закрыли крышку торпедного аппарата, когда погрузили туда торпеду.
«Начальники не подготовили их к обслуживанию самой мощной в Военно-морском флоте и самой сложной торпеды 65-76А», — резюмирует Гундаров, хотя и отмечает, что невозможно точно установить, из-за чего сорвало крышку.
Однако перекисно-водородные тепловые торпеды, с которыми куряне якобы не умели обращаться, состояли на вооружении ВМФ с 1957 года. И за почти полвека с ними у советских и российских подводников серьезных инцидентов не было.
Врио флагманского минера Мурат Байгарин отлично стрелял торпедами, отмечал командир седьмой дивизии АПЛ Михаил Кузнецов. На Северном флоте он служил с 1982 года, был одним из тех, кто участвовал в приемке АПРК «Курск» в 1994 году. В тот учебный поход Байгарин пошел для того, чтобы подстраховать молодого командира боевой части на ответственных стрельбах.
В торпедном отсеке на момент взрыва были только трое: Мамед Гаджиев, который представлял на испытаниях модернизированной 533-миллиметровой торпеды завод «Дагдизель» (на торпеду установили принципиально новую аккумуляторную батарею), матрос-торпедист Иван Нефедков и трюмный матрос БЧ-5 Дмитрий Котков. Их тела были полностью уничтожены взрывами.
В экипаже Лячина не было тех, кто получил место по блату или «отбывал номер», никто не служил в Видяево из-за того, что больше некуда было податься, у всех была возможность найти работу на материке, но они все оставались на флоте. Теперь же их постепенно делают виновниками собственной гибели. Возможно, лишь потому, что ответить на обвинения они уже не могут.
Улица Некрасова
В поселке Тим Курской области есть улица Некрасова. Она названа в честь родившегося и выросшего здесь, но так и не вернувшегося домой с «Курска» матроса Алексея Некрасова.
Его небольшой дом весь украшен цветами и резными фигурками. Мама Алексея Надежда Петровна закатывает абрикосы с клубникой: «Все для внуков».
Она показывает «Свидетельство подводника», которое ровно за месяц до взрыва сыну вручил командир «Курска» Геннадий Лячин.
«Отныне ты принадлежишь к племени несгибаемых, стойких и отважных, дерзких и находчивых моряков Краснознаменного Северного флота. Подводник! Пути-дороги твои — на меридианах мужества», — гласит свидетельство.
«Когда подходил его призыв, муж в военкомате работал, так что мог бы, наверное, так сделать, чтобы мальчик не служил вовсе, но об этом даже разговора не было», — вспоминает мать матроса. Его отчим был подводником, но Алексей и сам интересовался техникой. Атомная подлодка казалась ему совершенным механизмом. Он был недалек от правды — от экспертов можно услышать, что подводные крейсеры устроены сложнее, чем орбитальные станции.
После учебки Алексей Некрасов планировал поступать в военно-морское училище, но ему сказали, что сначала нужно отслужить срочную. Так Алексей попал матросом на «Курск».
«Когда мы были в Видяево, в какую-то, не помню точно, юбилейную дату, нам офицеры сказали, что очень жаль погибших ребят, но благодаря их жертве остальные теперь достойно обеспечиваются, несут службу и ходят в море», — рассказывает мать матроса корреспонденту «Ленты.ру».
Надежда Петровна узнала о беде на подлодке, когда вернулась домой с работы. Она открыла ворота, подошел старший сын:
«Следили за новостями. Передавали, что подводникам подают кислород, а муж сказал: "Какую ахинею несут! Какой кислород? Такая лодка вообще не может лечь на грунт, если не случилось что-то совсем серьезное"», — вспоминает Надежда.
Муж говорил ей, что пока на комингс-площадку для стыковки спасательного аппарата не ступит нога водолаза, никого спасти не смогут.
«Они стучали не одни сутки. Еще в понедельник, 14 августа. И мой мальчик там тоже был, в девятом отсеке, а потом прокуратура списала эти шумы на технические», — говорит Некрасова.
Она помнит, как ездила к адвокату Борису Кузнецову, представлявшему интересы родственников экипажа, знакомилась с материалами дела. Там она прочла заключение международной группы специалистов: «Среди них были люди с нобелевскими премиями. Они однозначно сказали, что это живые люди стучали».
Некрасовы поехали в Видяево. Надежда Петровна участвовала во встрече с Владимиром Путиным и задала ему вопрос, почему не была вовремя принята помощь иностранных государств.
«Путин мне ответил, что ему сказали, что все средства для спасения имеются, — говорит мать погибшего Алексея Некрасова. — А потом спасать было некого. Наши ребята не дождались помощи».
Она вспоминает, что семьи моряков отправили на борт работавшего в Баренцевом море спасательного судна «Михаил Рудницкий» своего доверенного представителя. Это был флотский офицер.
В Санкт-Петербурге над морскими волнами, высеченными из камня, застыла в полете птица. Чуть дальше — венок, лежащий на воде. Это два разных памятника, птица — экипажу «Курска», венок — погибшим в 2019 году подводникам «Лошарика». Но со стороны дорожки на Аллее героев Серафимовского кладбища кажется, что монумент один.
Ветер доносит сюда пение из храма неподалеку, роняет пластиковые урны с цветами на могилах экипажа «Лошарика». Надписи на 32 плитах подводникам «Курска» успели выцвести. К 20-летней годовщине сотрудница кладбища обводит их золотой краской, надеясь, что она успеет высохнуть до того, как пойдет дождь.
Первые две могилы появились здесь в ноябре 2000 года, после сложнейшей операции по подъему тел погибших подводников, осуществлявшейся российскими и норвежскими водолазами. Это были останки старшего лейтенанта Александра Бражкина и капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова. Отец Колесникова не хотел, чтобы на могиле сына была отмечена предполагаемая экспертами дата смерти.
Там написано просто: август 2000.