Новые способы порабощения стран опаснее старых
Глава МИД РФ Сергей Лавров призвал ООН «как можно скорее» завершить деколонизацию, что сразу напомнило о внешней политике страны в период СССР. Однако министр имел в виду немного другое: о традиционных формах колонизации теперь остались только воспоминания, но есть новые − менее очевидные, но более опасные. И России есть, что предложить для борьбы с ними. «Важно как можно скорее довести до конца процесс деколонизации, который осложняется стремлением бывших метрополий сохранить свое влияние в новых условиях», - гласит видеообращение главы МИД РФ. Его транслировали в Генассамблеи ООН на одном из мероприятий по случаю ее 75-летия. С формальной точки зрения, на планете уже не осталось территорий, которые подпадали бы под словарное определение слово «колония». Есть декоративные формулировки типа британских «доминионов» или французских «заморских территорий». Но если о статусе Новой Каледонии или Гваделупы еще можно дискутировать, назвать Канаду или Австралию колониями Великобритании ни у кого не повернется язык, хотя у них глава государства – королева Елизавета II, а на деньгах изображен ее портрет. На днях Барбадос и вовсе вышел из состава Содружества наций, королева больше не считается главой этой страны, но положения дел на солнечном острове в Карибском море это не изменило. Юридические исключения (те же «заморские территории» или непрозрачный статус Фолклендов) только подтверждают общее правило: иметь колонии или что-то, что можно так охарактеризовать, не прибегая к длинному описательному ряду прилагательных, - сейчас не в тренде. На фоне худи с капюшоном чопорный эдвардианский котелок смотрится, мягко говоря, неоднозначно. Исходя из этого, можно уверенно предположить, что российский министр имел в виду не физическое владение территориями и народами в «третьем мире» с целью их разграбления, как это в прежние времени, а современное понимание неоколониализма и, следовательно, деколонизации. Они сильно отличаются и от того, что имелось в виду под этими терминами во времена Леонида Брежнева и Нкваме Нкрумы. Новое «бремя белого человека» Современные формы сохранения влияния некоторых европейских стран и США в «третьем мире» основаны не только на финансово-экономических инструментах. Марксистская привычка все увязывать с экономическими интересами часто дает сбой. Например, Фолкленды богаты исключительно пингвинами, но породили технологичную войну между двумя крупными промышленно развитыми странами. Однако изобретение новых форм влияния на бывшие колонии действительно было вызвано потребностью сохранить старые экономические позиции или даже приобрести новые. Самая распространенная форма современного колониализма – так называемый патерналистский подход. Вкратце он заключается в том, что бывшая метрополия берет на себя «заботу и опеку» над бывшей колонией, провозгласившей независимость. То есть представляет ее интересы, вооружает и обучает армию, занимается образовательными и культурными программами. Взамен метрополия получает возможность пользоваться ресурсами этой территории уже на новой юридической основе. Пионерами в этом деле были французы. Они успешно поставили под контроль ситуацию в бывшей Французской Западной Африке, вплоть до сохранения своего военного присутствия и доминирующей роли Парижа во многочисленных миротворческих операциях. По этому же пути впоследствии пошла и Португалия, причем камбэк Лиссабона в Африку оказался почти что триумфальным, учитывая тот факт, что Ангола и Мозамбик неожиданно для всех оказались обладателями серьезных запасов нефти и газа. У Португалии нет таких финансовых возможностей, как у Франции, но результат превзошел все ожидания вплоть до массового возвращения белого населения в Луанду. Другая форма современного неоколониализма – так называемое «культурное сближение». Это спорное явление, остающееся на грани спекуляции в том числе и среди радикально настроенных африканцев. Многие не видят ничего плохого в существовании Содружества британских наций, в обучении на английском языке и, грубо говоря, в стипендиях Родса. Сторонники же черных радикальных движений считают это формой насилия и уничтожения традиционной культуры, что приводит к новой волне закабаления, только уже на культурной почве. Провести здесь грань между хорошим и плохим сложно, поскольку такие оценки очень эмоциональны и порождены, как правило, отголосками псевдосоциалистических панафриканских движений 1960-1970 годов. Такие взгляды устарели точно так же, как и «киплинговский» подход к Африке с его «бременем белого человека». Частично это «бремя» и впрямь существует, как это ни печально. Неоколониализм не возник на ровном месте. Ни одна из новорожденных африканских независимых стран, начиная с 1960-го года, так и не смогла стать по-настоящему состоявшимся государством. Их норма гражданские конфликты, бесчисленные перевороты, радикальная смена идеологий, войны между собой и в коалициях (некоторые – с миллионными потерями, некоторые просто вечные), эпидемии, неискоренимая бедность, культурная отсталость и коррупция. Даже если оперировать утрированным «экономическим» взглядом на мироустройство, то бывшим метрополиям приходилось защищать в бывших колониях не столько свои инвестиции, сколько вообще стабильность. В подавляющем большинстве случаев это не удалось. Но, например, Франция до сих пор пользуется «защитой стабильности» как пропагандистским клише, поддерживающим ее присутствие в Западной Африке. Причем в Мали французские войска даже конкурируют с американскими частями, хотя по идее должны одно и то же дело делать. У американцев клише понятно какое – «развитие демократии». Но это то, что лежит на поверхности. Иностранный легион, миссионерские школы и поездки принца Уэльского по бывшим колониям не могут не бросаться в глаза. Но есть и вещи глубинные. Почти мировое правительство Если сказать аргентинцу, что его страна по сути колония, он сперва удивится, а потом обидится. Произносить такое вслух не стоит из соображений политкорректности, тем не менее Аргентина за последние пару десятилетий несколько раз оказывалась под внешним управлением. Это совсем новая, свежая форма неоколониализма – диктат международных финансовых организаций. Эффект от него бывает даже более разрушительный, чем от «обычного» колониализма. Полное уничтожение экономической системы государства порой достигается в считанные годы. МВФ и прочие при этом даже миссионерских школ не строят и бус не дарят. Они просто все сносят и уходят в темноту, унося мешки с золотом. Нельзя однозначно сказать, в чьих целях все это работает. Скандал с United Fruit и «банановыми республиками» это уже история, сейчас ни одна межнациональная корпорация столь нагло играть не будет. И иногда создается впечатление, что разнообразные международные валютные организации и фонды действуют сами по себе, а не в интересах, скажем, США как государства. У транснациональных финансовых групп уже давно сформировались собственные интересы в «третьем мире», которые они приспособились отстаивать с помощью денег, крайне редко прибегая к военной силе. В ряде случаев случается коллаборация интересов транснациональных финансовых групп и отдельных крупных государств – бывших колониальных метрополий, но уже не часто. Иногда им по экономическим или промышленным причинам выгодно поддерживать «нерешаемые» конфликты. Именно так складывается ситуация на востоке и юго-востоке Конго, где добывают колтан – незаменимый для производства мобильных телефонов материал. Без регулярных поставок колтана современной европейской цивилизации вообще не будет, да и дальневосточной тоже. Вокруг колтановых шахт уже несколько десятилетий идет война всех против всех, а так называемая Великая африканская война 1998-2003 годов, в которой участвовало около 20 государств, унесла более 5 миллиона жизней. С точки зрения классического колониализма было бы гораздо прагматичнее задавить все это в зародыше силами французских десантников, португальских танкистов и британских летчиков при деятельном нейтралитете китайских моряков. Но западный постколониальный мир взирал на все это глазами средневекового мореплавателя и палец о палец не ударил. А когда все несколько улеглось (но до сих пор тлеет), некоторые промышленно-финансовые группы начали просто скупать местных военных вождей, которые и обеспечивают контроль за колтановыми шахтами. Правительства и президенты в Киншасе меняются с нерегулярной, но пугающей постоянностью, а тот самый парень с китайским «калашом» и ожерельем из крокодильих зубов, что «сидит на шахте», неизменен, потому что он и важен. Это и есть та самая новая форма неоколониализма, которая не видна, если смотреть с точки зрения классических университетских определений. Есть еще «китайский вариант»: откровенное финансовое закабаление через кредиты и коррупцию. Правда, в последнее время эта тактика стала проседать. Во многих странах «третьего мира», в основном африканских, начала поднимать голову новая волна антиколониализма, граничащая с национализмом. Все три вида финансово-экономической экспансии – европейско-американская, транснациональная и китайская – стали получать отпор на совершенно неожиданном уровне. Например, Мозамбик требует от транснациональных компаний в обязательном порядке предоставлять рабочие места для местных на инфраструктуре газовой добычи. И не «боями» - шоферами, швейцарами, прачками и поварихами, а непосредственно «на трубе». Русская альтернатива Все больше африканских стран считает привлекательной моделью посредничество России, которая никогда не имела колоний в «третьем мире» и где советское образование сохранило на уровне подкорки толерантное отношения к африканцам. Еще в конце 1980-х годов южноафриканцы и намибийцы, учившиеся в специализированных заведениях на территории СССР, не могли понять, как белый человек может работать на кухне (имелись в виду поварихи в столовых), и автоматически вставали, когда советский курсант или инструктор заходил в класс или казарму. Советские люди в ответ смущались и как могли объясняли, что все тут равны независимо от цвета кожи. Все это никуда не делось и весьма привлекательно выглядит на фоне перечисленных выше форм нового неоколониализма. Тем более, что под финансово-экономическими инструментами давления скрывается если не бытовой расизм, то хотя все то же «бремя белого человека». Его нести, конечно, надо. Только без привычного для европейцев и американцев снобизма и самовлюбленности. Африканцы все запоминают вопреки распространенному стереотипу об «ином представлении о времени». А самоустранение французов и португальцев во время региональных конфликтов (ЦАР, Руанда, Конго) запомнилось им особенно хорошо. Они потеряли прежнюю веру в Иностранный легион, который разведет всех по углам. У них появился спрос на собственные дееспособные правительственные армии, и его может удовлетворить Россия. К Москве есть доверие, а к Парижу его уже нет. В целом налицо тенденция на повышение самостоятельности африканских стран, на укрепление их суверенитета не за счет патернализма метрополий, а за счет роста собственной государственной системы. На этом фоне уже не выглядит странным требование президента ЮАР Сирила Рамафосы предоставить Африке как континенту дополнительное место в Совете безопасности ООН. Рамафоса выдвинул его накануне, мотивируя свою позицию тем, что на континенте живет миллиард человек, голос которых тонет в «белом хоре». Это интересное требование, но пока все-таки преждевременное, поскольку африканские страны раздроблены, у них разный уровень политического и государственного самосознания, а многие из них все еще остается под сильнейшим влиянием неоколониализма. Собственно, об этом и сказал Лавров. Вести разговор о «голосе Африки», как и «третьего мира» в целом, можно будет после того, как процесс деколонизации завершится. В первую очередь важна ликвидация описанных выше «скрытых» форм закабаления. В противном случае некоторые страны рискуют оказаться сателлитами бывших метрополий или транснациональных корпораций. Причем, как показывает опыт, это актуально не только для Африки. Даже в Европе далеко не все государства обладают полным суверенитетом.
